Idha, bhikkhave, yassaṁ parisāyaṁ bhikkhū ye te suttantā tathāgatabhāsitā gambhīrā gambhīratthā lokuttarā suññatāpaṭisaṁyuttā tesu bhaññamānesu na sussūsanti na sotaṁ odahanti na aññā cittaṁ upaṭṭhapenti na ca te dhamme uggahetabbaṁ pariyāpuṇitabbaṁ maññanti.  В этом виде собрания, когда декламируются беседы, что являются словами Татхагаты – глубокими, глубокими в своём значении, сверхмирскими, связанными с пустотностью – монахи не хотят их слушать, не склоняют к ним ухо, не утверждают свои умы в их познании. Они не считают, что эти учения стоит изучать и запоминать. 
It is an assembly where, when discourses spoken by the Realized One—deep, profound, transcendent, dealing with emptiness—are being recited the mendicants do not want to listen. They don’t actively listen or try to understand, nor do they think those teachings are worth learning and memorizing. 
Ye pana te suttantā tathāgatabhāsitā gambhīrā gambhīratthā lokuttarā suññatāpaṭisaṁyuttā tesu bhaññamānesu sussūsanti sotaṁ odahanti aññā cittaṁ upaṭṭhapenti, te ca dhamme uggahetabbaṁ pariyāpuṇitabbaṁ maññanti. 
Но когда декламируются те беседы, что являются словами Татхагаты – глубокими, глубокими в своём значении, сверхмирскими, связанными с пустотностью – монахи хотят их слушать, склоняют к ним ухо, утверждают свои умы в их познании. Они считают, что эти учения стоит изучать и запоминать. 
But when discourses spoken by the Realized One—deep, profound, transcendent, dealing with emptiness—are being recited the mendicants do want to listen. They actively listen and try to understand, and they think those teachings are worth learning and memorizing. 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā iti paṭisañcikkhati:  Вот, уйдя в лес, к подножью дерева или в пустую хижину, монах рассуждает так: 
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, and reflects like this: 
Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā iti paṭisañcikkhati: 
Вот, уйдя в лес, к подножью дерева или в пустую хижину, монах рассуждает: 
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, and reflects like this: 
Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā iti paṭisañcikkhati: 
Вот, уйдя в лес, к подножью дерева или в пустую хижину, монах рассуждает: 
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, and reflects like this: 

Seyyathāpi, āvuso sarabha, usabho suññāya gosālāya gambhīraṁ naditabbaṁ maññati;  Друг Сарабха, точно бык, который задумал бы глубоко промычать в пустом коровьем сарае, 
You’re just like a bull that thinks to bellow only when the cowstall is empty. 

Tatridaṁ, bhikkhave, aññatitthiyā paribbājakā senāsanapavivekasmiṁ paññāpenti araññaṁ rukkhamūlaṁ susānaṁ vanapatthaṁ abbhokāsaṁ palālapuñjaṁ bhusāgāraṁ.  Вот что странники-приверженцы других учений предписывают в качестве уединения в отношении жилищ: лес, подножье дерева, кладбище, уединённые обиталища в лесах и рощах, открытую местность, стог соломы, шалаш из соломы. 
Wanderers of other religions advocate this kind of seclusion in lodgings. They stay in a wilderness, at the root of a tree, in a charnel ground, a forest, the open air, a heap of straw, or a threshing-hut. 
rukkhamūlaṁ susānaṁ → rukkhamūlaṁ bhusāgāraṁ susānaṁ (mr) | bhusāgāraṁ → suññāgāraṁ (mr) 

Suññato samādhi, animitto samādhi, appaṇihito samādhi—  Пустотное освобождение, беспредметное освобождение, безжеланное освобождение. 
Emptiness immersion; signless immersion; and undirected immersion. 
Suññato animitto ca, 
 
 

So yadeva tattha hoti rūpagataṁ vedanāgataṁ saññāgataṁ saṅkhāragataṁ viññāṇagataṁ, te dhamme aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassati.  Он созерцает там любые феномены, которые относятся к форме, чувству, восприятию, формациям, сознанию – как непостоянное, как страдание, как болезнь, как нарыв, как [отравленный] дротик, как невзгоду, как бедствие, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличностное. 
They contemplate the phenomena there—included in form, feeling, perception, choices, and consciousness—as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 
So yadeva tattha hoti rūpagataṁ vedanāgataṁ saññāgataṁ saṅkhāragataṁ viññāṇagataṁ, te dhamme aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassati. 
Он созерцает там любые феномены, которые относятся к форме, чувству, восприятию, формациям, сознанию – как непостоянное, как страдание, как болезнь, как нарыв, как [отравленный] дротик, как невзгоду, как бедствие, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличностное. 
They contemplate the phenomena there—included in form, feeling, perception, choices, and consciousness—as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 

So yadeva tattha hoti rūpagataṁ vedanāgataṁ saññāgataṁ saṅkhāragataṁ viññāṇagataṁ te dhamme aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassati.  Он созерцает там любые феномены, которые относятся к форме, чувству, восприятию, формациям, сознанию, как непостоянное, как страдание, как болезнь, как нарыв, как [отравленный] дротик, как невзгоду, как бедствие, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличностное. 
They contemplate the phenomena there—included in form, feeling, perception, choices, and consciousness—as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 
So yadeva tattha hoti rūpagataṁ vedanāgataṁ saññāgataṁ saṅkhāragataṁ viññāṇagataṁ te dhamme aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassati. 
Он созерцает там любые феномены, которые относятся к форме, чувству, восприятию, формациям, сознанию, как непостоянное, как страдание, как болезнь, как нарыв, как [отравленный] дротик, как невзгоду, как бедствие, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличностное. 
They contemplate the phenomena there—included in form, feeling, perception, choices, and consciousness—as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 

suññā parappavādā samaṇehi aññehī’ti—  Другие учения пусты от отшельников. 
Other sects are empty of ascetics.’ 
suññā parappavādā samaṇebhi aññehī’ti— 
Другие учения пусты от отшельников. 
Other sects are empty of ascetics.’ 

Etāni, bhikkhu, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni. Jhāyatha, bhikkhu, mā pamādattha, mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanī”ti.  Вон там – подножья деревьев. Там – пустые жилища. Медитируй, монах, не будь беспечен, не впадай потом в сожаление. Таково наше наставление тебе”. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, mendicant! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 

Etāni, bhikkhu, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni. Jhāyatha bhikkhu, mā pamādattha, mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanī”ti.  Вон там – подножья деревьев. Там – пустые жилища. Медитируй, монах, не будь беспечен, не впадай потом в сожаление. Таково наше наставление тебе”. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, mendicant! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 

Idha, bhikkhave, bhikkhuṁ araññagataṁ vā rukkhamūlagataṁ vā suññāgāragataṁ vā mātugāmo upasaṅkamitvā ūhasati ullapati ujjagghati uppaṇḍeti.  Вот монах уходит в безлюдную местность, к подножию дерева, или в пустое жилище. 
It’s when a mendicant who has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut is approached by a female. She smiles, chats, laughs, and teases him. 
Idha, bhikkhave, bhikkhuṁ araññagataṁ vā rukkhamūlagataṁ vā suññāgāragataṁ vā mātugāmo upasaṅkamitvā abhinisīdati abhinipajjati ajjhottharati. 
Вот монах уходит в безлюдную местность, к подножию дерева, или в пустое жилище. К нему подходит женщина и садится рядом с ним, ложится рядом с ним, бросается ему на шею. 
It’s when a mendicant who has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut is approached by a female. She sits right by him, lies down, or embraces him. 
Idha, bhikkhave, bhikkhuṁ araññagataṁ vā rukkhamūlagataṁ vā suññāgāragataṁ vā mātugāmo upasaṅkamitvā abhinisīdati abhinipajjati ajjhottharati. 
Вот монах уходит в безлюдную местность, к подножию дерева, или в пустое жилище. К нему подходит женщина и садится рядом с ним, ложится рядом с ним, бросается ему на шею. 
It’s when a mendicant who has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut is approached by a female. She sits right by him, lies down, or embraces him. 
So araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā. 
Отправившись в безлюдную местность, к подножию дерева, в пустое жилище, он садится со скрещенными ногами, держит тело прямо, утверждает осознанность впереди. 
Gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, he sits down cross-legged, sets his body straight, and establishes mindfulness in his presence. 

So araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Отправившись в безлюдную местность, к подножию дерева, в пустое жилище, он садится со скрещенными ногами, держит тело прямо, утверждает осознанность впереди. 
Gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, he sits down cross-legged, sets his body straight, and establishes mindfulness in his presence. 

Te abhāvitakāyā samānā abhāvitasīlā abhāvitacittā abhāvitapaññā ye te suttantā tathāgatabhāsitā gambhīrā gambhīratthā lokuttarā suññatāppaṭisaṁyuttā, tesu bhaññamānesu na sussūsissanti, na sotaṁ odahissanti, na aññā cittaṁ upaṭṭhapessanti, na ca te dhamme uggahetabbaṁ pariyāpuṇitabbaṁ maññissanti.  Они, будучи неразвитыми в теле… нравственности… уме… мудрости, не будут слушать, когда декламируются беседы, что являются словами Татхагаты – глубокими, глубокими в своём значении, сверхмирскими, связанными с пустотностью. Они не будут склонять к ним ухо, не будут утверждать свои сердца в их познании, не будут считать, что эти учения стоит постичь и практиковать. 
When discourses spoken by the Realized One—deep, profound, transcendent, dealing with emptiness—are being recited they won’t want to listen. They won’t actively listen or try to understand, nor will they think those teachings are worth learning and memorizing. 

Tamenaṁ araññagataṁ vā rukkhamūlagataṁ vā suññāgāragataṁ vā vippaṭisārasahagatā pāpakā akusalavitakkā samudācaranti.  Когда он ушёл в лес, к подножью дерева, или в пустое жилище, неблагие мысли, сопровождаемые сожалением, нападают на него. 
When they go to a wilderness, the root of a tree, or an empty hut, they’re beset by remorseful, unskillful thoughts. 

vivaṭṭamāne loke suññaṁ brahmavimānaṁ upapajjāmi.  Когда мир развёртывался, я перерождался в пустом дворце Брахмы. 
As it expanded I was reborn in an empty mansion of divinity. 
suññabrahmūpago ahuṁ. 
То направлялся в Брахмы я пустой [дворец]. 
I went to an empty mansion of divinity. 

Vivaṭṭamāne loke suññaṁ brahmavimānaṁ upapajjati.  Когда мир развёртывался, он перерождался в пустом дворце Брахмы. 
As it expanded he was reborn in an empty mansion of divinity. 

kataṁ vo taṁ mayā etāni, bhikkhave, rukkhamūlāni etāni suññāgārāni. Jhāyatha, bhikkhave, mā pamādattha; mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanī”ti.  это я сделал для вас. Вон там – подножья деревьев, монахи. Там – пустые жилища. Медитируйте, монахи, не будьте беспечными, не впадайте потом в сожаление. Таково наше наставление вам”. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, mendicants! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 

Etāni, bhikkhave, rukkhamūlāni etāni suññāgārāni. Jhāyatha, bhikkhave, mā pamādattha, mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha seyyathāpi tā purimikā devatā”ti.  “Вон там, монахи, подножья деревьев. Там – пустые жилища. Медитируйте, монахи, не будьте беспечными. Не впадайте потом в сожаление, как те предыдущие божества”. 
Here, mendicants, are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, mendicants! Don’t be negligent! Don’t regret it later, like those former deities.” 

So yadeva tattha hoti rūpagataṁ vedanāgataṁ saññāgataṁ saṅkhāragataṁ viññāṇagataṁ, te dhamme aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassati.  Он рассматривает любые существующие там феномены, относящиеся к форме, чувству, восприятию, формациям, сознанию как непостоянное, страдание, болезнь, нарыв, [отравленную] стрелу, бедствие, недуг, чужое, распадающееся, пустое и безличностное. 
They contemplate the phenomena there—included in form, feeling, perception, choices, and consciousness—as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 
So yadeva tattha hoti rūpagataṁ vedanāgataṁ saññāgataṁ saṅkhāragataṁ viññāṇagataṁ, te dhamme aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassati. 
 
They contemplate the phenomena there—included in form, feeling, perception, choices, and consciousness—as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 
So yadeva tattha hoti rūpagataṁ vedanāgataṁ saññāgataṁ saṅkhāragataṁ viññāṇagataṁ, te dhamme aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassati. 
 
 
So yadeva tattha hoti vedanāgataṁ saññāgataṁ saṅkhāragataṁ viññāṇagataṁ, te dhamme aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassati. 
Он рассматривает любые существующие там феномены, относящиеся к чувству, восприятию, формациям, сознанию как непостоянное, страдание, болезнь, нарыв, [отравленную] стрелу, бедствие, недуг, чужое, распадающееся, пустое и безличностное. 
They contemplate the phenomena there—included in feeling, perception, choices, and consciousness—as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 
So yadeva tattha hoti vedanāgataṁ saññāgataṁ saṅkhāragataṁ viññāṇagataṁ, te dhamme aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassati. 
 
They contemplate the phenomena there—included in feeling, perception, choices, and consciousness—as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 
So yadeva tattha hoti vedanāgataṁ saññāgataṁ saṅkhāragataṁ viññāṇagataṁ, te dhamme aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassati. 
 
They contemplate the phenomena there—included in feeling, perception, choices, and consciousness—as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 

So araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Уйдя в лес, к подножью дерева или в пустую хижину, он садится со скрещенными ногами, выпрямив тело и установив осознанность впереди. 
Gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, they sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence. 

‘Kacci nu kho ahaṁ suññāgāre abhiramāmī’ti pabbajitena abhiṇhaṁ paccavekkhitabbaṁ.  “Радуюсь ли я [пребыванию] в пустом жилище?”… 
‘Do I love to stay in empty huts?’ 

Idhānanda, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā iti paṭisañcikkhati:  Вот, уйдя в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, монах рассматривает так: 
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, and reflects like this: 
Idhānanda, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā iti paṭisañcikkhati: 
Вот, уйдя в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, монах рассматривает так: 
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, and reflects like this: 
Idhānanda, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā iti paṭisañcikkhati: 
Вот, уйдя в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, монах рассматривает так: 
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, and reflects like this: 
Idhānanda, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā iti paṭisañcikkhati: 
Вот, уйдя в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, монах рассматривает так: 
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, and reflects like this: 
Idhānanda, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā iti paṭisañcikkhati: 
Вот, уйдя в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, монах рассматривает так: 
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, and reflects like this: 
Idhānanda, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā. 
Вот, уйдя в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, монах садится. Скрестив ноги, выпрямив тело, он устанавливает осознанность впереди. 
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

suññāgāragatopi …  Находясь в пустом жилище… 
an empty hut … 
suññāgāragatopi … 
Находясь в пустом жилище… 
an empty hut … 

Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu ‘sabrahmacārīnaṁ piyo cassaṁ manāpo ca garu ca bhāvanīyo cā’ti, sīlesvevassa paripūrakārī ajjhattaṁ cetosamathamanuyutto anirākatajjhāno vipassanāya samannāgato brūhetā suññāgārānaṁ.  Если монах желает: “Пусть я буду нравиться и [пусть буду] приятен моим товарищам-монахам, [пусть буду] уважаем и почитаем ими” – то тогда пусть он исполнит нравственное поведение, [пусть] будет предан внутреннему успокоению ума, не пренебрегает джханами, обладает прозрением и уединяется в пустых жилищах. 
A mendicant might wish: ‘May I be liked and approved by my spiritual companions, respected and admired.’ So let them fulfill their precepts, be committed to inner serenity of the heart, not neglect absorption, be endowed with discernment, and frequent empty huts. 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu ‘lābhī assaṁ cīvarapiṇḍapātasenāsanagilānapaccayabhesajjaparikkhārānan’ti, sīlesvevassa paripūrakārī ajjhattaṁ cetosamathamanuyutto anirākatajjhāno vipassanāya samannāgato brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я буду получать одеяния, еду, жилища, лекарства и обеспечение для больных [монахов]” – то тогда пусть он исполнит нравственное поведение… уединяется в пустых жилищах. 
A mendicant might wish: ‘May I receive robes, almsfood, lodgings, and medicines and supplies for the sick.’ So let them fulfill their precepts, be committed to inner serenity of the heart, not neglect absorption, be endowed with discernment, and frequent empty huts. 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu ‘yesāhaṁ paribhuñjāmi cīvarapiṇḍapātasenāsanagilānapaccayabhesajjaparikkhārānaṁ tesaṁ te kārā mahapphalā assu mahānisaṁsā’ti, sīlesvevassa …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть услуги тех [людей], чьими одеяниями, едой, лекарствами и обеспечением для больных [монахов] я пользуюсь, принесут им великий плод и пользу” – то тогда пусть он исполнит нравственное поведение… уединяется в пустых жилищах. 
A mendicant might wish: ‘May the services of those whose robes, almsfood, lodgings, and medicines and supplies for the sick I enjoy be very fruitful and beneficial for them.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu ‘ye me petā ñātī sālohitā kālaṅkatā pasannacittā anussaranti tesaṁ taṁ mahapphalaṁ assa mahānisaṁsan’ti, sīlesvevassa …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Когда мои умершие родственники и члены семьи после смерти вспоминают обо мне с доверием в своих умах, то пусть это принесёт им великий плод и пользу” – то тогда пусть он исполнит нравственное поведение… уединяется в пустых жилищах. 
A mendicant might wish: ‘When deceased family and relatives who have passed away recollect me with a confident mind, may this be very fruitful and beneficial for them.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu ‘santuṭṭho assaṁ itarītaracīvarapiṇḍapātasenāsanagilānapaccayabhesajjaparikkhārenā’ti, sīlesvevassa …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я буду довольствоваться любым видом одеяния, еды, жилища, лекарств и обеспечения для больных [монахов]” – то тогда пусть он исполнит нравственное поведение… уединяется в пустых жилищах. 
A mendicant might wish: ‘May I be content with any kind of robes, almsfood, lodgings, and medicines and supplies for the sick.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu ‘khamo assaṁ sītassa uṇhassa jighacchāya pipāsāya ḍaṁsamakasavātātapasarīsapasamphassānaṁ, duruttānaṁ durāgatānaṁ vacanapathānaṁ uppannānaṁ sārīrikānaṁ vedanānaṁ dukkhānaṁ tibbānaṁ kharānaṁ kaṭukānaṁ asātānaṁ amanāpānaṁ pāṇaharānaṁ adhivāsakajātiko assan’ti, sīlesvevassa …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я буду терпеливо переносить холод и жару; голод и жажду; встречу с мухами, комарами, ветром, палящим солнцем и змеями; а также с грубыми и оскорбительными речами. Пусть я смогу выдерживать возникшие болезненные телесные чувства: мучительные, острые, пронзающие, раздирающие, неприятные, высасывающие жизненную силу” – то тогда пусть он исполнит нравственное поведение… уединяется в пустых жилищах. 
A mendicant might wish: ‘May I endure cold, heat, hunger, and thirst. May I endure the touch of flies, mosquitoes, wind, sun, and reptiles. May I endure rude and unwelcome criticism. And may I put up with physical pain—sharp, severe, acute, unpleasant, disagreeable, and life-threatening.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu ‘aratiratisaho assaṁ, na ca maṁ aratirati saheyya, uppannaṁ aratiratiṁ abhibhuyya abhibhuyya vihareyyan’ti, sīlesvevassa …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я буду тем, кто покоряет недовольство и наслаждение, и пусть недовольство и наслаждение не покоряют меня. Пусть я сумею одолеть недовольство и наслаждение, как только они возникнут” – то тогда пусть он исполнит нравственное поведение… уединяется в пустых жилищах. 
A mendicant might wish: ‘May I prevail over desire and discontent, and may desire and discontent not prevail over me. May I live having mastered desire and discontent whenever they have arisen.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu ‘bhayabheravasaho assaṁ, na ca maṁ bhayabheravo saheyya, uppannaṁ bhayabheravaṁ abhibhuyya abhibhuyya vihareyyan’ti, sīlesvevassa …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я буду тем, кто покоряет ужас и страх, и пусть ужас и страх не покоряют меня. Пусть я сумею одолеть ужас и страх, как только они возникнут” – то тогда пусть он исполнит нравственное поведение… уединяется в пустых жилищах. 
A mendicant might wish: ‘May I prevail over fear and dread, and may fear and dread not prevail over me. May I live having mastered fear and dread whenever they arise.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu ‘catunnaṁ jhānānaṁ ābhicetasikānaṁ diṭṭhadhammasukhavihārānaṁ nikāmalābhī assaṁ akicchalābhī akasiralābhī’ti, sīlesvevassa …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я достигну по желанию, без сложностей и проблем, четырёх джхан, что составляют высший ум и являются приятными пребываниями в этой самой жизни” – то тогда пусть он исполнит нравственное поведение… уединяется в пустых жилищах. 
A mendicant might wish: ‘May I get the four absorptions—blissful meditations in the present life that belong to the higher mind—when I want, without trouble or difficulty.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu ‘āsavānaṁ khayā anāsavaṁ cetovimuttiṁ paññāvimuttiṁ diṭṭheva dhamme sayaṁ abhiññā sacchikatvā upasampajja vihareyyan’ti, sīlesvevassa paripūrakārī ajjhattaṁ cetosamathamanuyutto anirākatajjhāno vipassanāya samannāgato brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я за счёт уничтожения умственных загрязнений, прямо [здесь и сейчас] в этой самой жизни, смогу войти и пребывать в незапятнанном освобождении ума, освобождении мудростью, напрямую зная и проявляя это для себя самостоятельно” – то тогда пусть он исполнит нравственное поведение, [пусть] будет предан внутреннему успокоению ума, не пренебрегает джханами, обладает прозрением и уединяется в пустых жилищах. 
A mendicant might wish: ‘May I realize the undefiled freedom of heart and freedom by wisdom in this very life, and live having realized it with my own insight due to the ending of defilements.’ So let them fulfill their precepts, be committed to inner serenity of the heart, not neglect absorption, be endowed with discernment, and frequent empty huts. 

So araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Уйдя в лес, к подножью дерева или в пустую хижину, он садится со скрещенными ногами, выпрямив тело и установив осознанность впереди. 
Gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, they sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence. 

Evamevaṁ kho, saddha, idhekacco purisakhaḷuṅko araññagatopi rukkhamūlagatopi suññāgāragatopi kāmarāgapariyuṭṭhitena cetasā viharati kāmarāgaparetena uppannassa ca kāmarāgassa nissaraṇaṁ yathābhūtaṁ nappajānāti.  Точно также, Сандха, тот, кто подобен дикому жеребёнку, отправившись в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, пребывает с умом, охваченным и угнетаемым чувственной жаждой, и он не понимает в соответствии с действительностью спасения от возникшей чувственной жажды. 
In the same way, take a certain wild person who has gone to the forest, the root of a tree, or an empty hut. Their heart is overcome and mired in sensual desire, and they don’t truly understand the escape from sensual desire that has arisen. 
Evamevaṁ kho, saddha, bhadro purisājānīyo araññagatopi rukkhamūlagatopi suññāgāragatopi na kāmarāgapariyuṭṭhitena cetasā viharati na kāmarāgaparetena, uppannassa ca kāmarāgassa nissaraṇaṁ yathābhūtaṁ pajānāti, 
Точно также, отличный безупречный человек, отправившись в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, не пребывает с умом, охваченным и угнетаемым чувственной жаждой, и он понимает в соответствии с действительностью спасение от возникшей чувственной жажды. 
In the same way, take a certain fine thoroughbred person who has gone to the forest, the root of a tree, or an empty hut. Their heart is not overcome and mired in sensual desire, and they truly understand the escape from sensual desire that has arisen. 

Suññato animitto ca,  whose domain is the liberation 
Suññato animitto ca, 
whose domain is the liberation 

Suññāgāraṁ paviṭṭhassa,  A mendicant who enters an empty hut 

Vivaṭṭamāne loke suññaṁ brahmavimānaṁ pātubhavati.  Когда развертывается мир, то появляется пустой дворец Брахмы. 
As it expands an empty mansion of divinity appears. 
Atha kho aññataro satto āyukkhayā vā puññakkhayā vā ābhassarakāyā cavitvā suññaṁ brahmavimānaṁ upapajjati. 
И тогда то или иное существо, оттого ли, что окончился его срок или окончилось [действие] заслуг, оставляет существование в сонме сияния и вновь рождается во дворце Брахмы. 
Then a certain sentient being—due to the running out of their life-span or merit—passes away from that host of radiant deities and is reborn in that empty mansion of divinity. 

‘sīhanādaṁ kho samaṇo gotamo nadati, tañca kho suññāgāre nadati, no parisāsū’ti.  „Львиным рыком рычит отшельник Готама, но рычит он в уединении, а не в собраниях [среди людей]“. 
‘The ascetic Gotama only roars his lion’s roar in an empty hut, not in an assembly.’ 

Atha kho bhagavā acirapakkantesu pāṭaligāmikesu upāsakesu suññāgāraṁ pāvisi.  И вот, вскоре после того как преданные миряне Паталигамы удалились, Благостный вошел в уединенную обитель. 
Soon after they left the Buddha entered a private cubicle. 
Imasmiṁ kho, subhadda, dhammavinaye ariyo aṭṭhaṅgiko maggo upalabbhati, idheva, subhadda, samaṇo, idha dutiyo samaṇo, idha tatiyo samaṇo, idha catuttho samaṇo, suññā parappavādā samaṇebhi aññehi. 
В этом же, Субхадда [моем учении об] истине и должном поведении есть праведный восьмичленный путь, и есть здесь, Субхадда, [истинный] отшельник, и отшельник второй, и отшельник третьей, и отшельник четвертой [ступени]. Прочие ложные учения лишены [истинных] отшельников — 
In this teaching and training the noble eightfold path is found. Only here is there an ascetic, here a second ascetic, here a third ascetic, and here a fourth ascetic. Other sects are empty of ascetics. 
Suññā parappavādā samaṇebhi aññehi. 
Прочие ложные учения лишены [истинных] отшельников — 
Other sects are empty of ascetics. 

Suññā maññe aṅgamagadhā aṅgamāgadhakehi paricārakehi abbhatītehi kālaṅkatehi.  а между тем может показаться, что Анга и Магадха лишены последователей из Магадхи, умерших, окончивших свои дни. 
You’d think that Aṅga and Magadha were empty of devotees who have passed away! 
Suññā maññe aṅgamagadhā aṅgamāgadhakehi paricārakehi abbhatītehi kālaṅkatehi. 
а между тем может показаться, что Анга и Магадха лишены последователей из Магадхи, умерших, окончивших свои дни. 
 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, монахи, монах уйдя в дикую местность или к корням дерева или в пустое жилище, садится, разровняв сидение, удерживая тело прямо, установив фокусировку (памятование) на всё лицо - рот. 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

Atha kho pāyāsi rājañño asakkaccaṁ dānaṁ datvā asahatthā dānaṁ datvā acittīkataṁ dānaṁ datvā apaviddhaṁ dānaṁ datvā kāyassa bhedā paraṁ maraṇā cātumahārājikānaṁ devānaṁ sahabyataṁ upapajji suññaṁ serīsakaṁ vimānaṁ.  И впоследствии принц Паяси, дававший подаяния не тщательно, дававший подаяния не собственноручно, дававший подаяния без должного размышления, дававший подаяния отбросами, с распадом тела после смерти родился среди божеств, окружающих четырех Великих царей в пустом дворце Серисака. 
So the chieftain Pāyāsi gave gifts carelessly, thoughtlessly, not with his own hands, giving the dregs. When his body broke up, after death, he was reborn in company with the gods of the four great kings, in an empty palace of sirisa wood. 
Tena kho pana samayena āyasmā gavampati abhikkhaṇaṁ suññaṁ serīsakaṁ vimānaṁ divāvihāraṁ gacchati. 
А в это самое время достопочтенный Гавампати часто приходил для дневного отдыха в пустой дворец Серисака. 
Now at that time Venerable Gavampati would often go to that empty sirisa palace for the day’s meditation. 
Ahaṁ pana, bhante, asakkaccaṁ dānaṁ datvā asahatthā dānaṁ datvā acittīkataṁ dānaṁ datvā apaviddhaṁ dānaṁ datvā kāyassa bhedā paraṁ maraṇā cātumahārājikānaṁ devānaṁ sahabyataṁ upapanno suññaṁ serīsakaṁ vimānaṁ. 
Я же, дававший подаяния не тщательно, дававший подаяния не собственноручно, дававший подаяния без должного размышления, дававший подаяния отбросами, с распадом тела после смерти родился среди божеств, окружающих четырех Великих царей в пустом дворце Серисака. 
But I gave gifts carelessly, thoughtlessly, not with my own hands, giving the dregs. When my body broke up, after death, I was reborn in company with the gods of the four great kings, in an empty sirisa palace. 
Pāyāsi rājañño asakkaccaṁ dānaṁ datvā asahatthā dānaṁ datvā acittīkataṁ dānaṁ datvā apaviddhaṁ dānaṁ datvā kāyassa bhedā paraṁ maraṇā cātumahārājikānaṁ devānaṁ sahabyataṁ upapanno suññaṁ serīsakaṁ vimānaṁ. 
Принц Паяси, дававший подаяния не тщательно, дававший подаяния не собственноручно, дававший подаяния без должного размышления, дававший подаяния отбросами, с распадом тела после смерти родился среди божеств, окружающих четырех Великих царей в пустом дворце Серисака. 
The chieftain Pāyāsi gave gifts carelessly, thoughtlessly, not with his own hands, giving the dregs. When his body broke up, after death, he was reborn in company with the gods of the four great kings, in an empty palace of sirisa. 
Pāyāsi rājañño asakkaccaṁ dānaṁ datvā asahatthā dānaṁ datvā acittīkataṁ dānaṁ datvā apaviddhaṁ dānaṁ datvā kāyassa bhedā paraṁ maraṇā cātumahārājikānaṁ devānaṁ sahabyataṁ upapanno suññaṁ serīsakaṁ vimānaṁ. 
Принц Паяси, дававший подаяния не тщательно, дававший подаяния не собственноручно, дававший подаяния без должного размышления, дававший подаяния отбросами, с распадом тела после смерти родился среди божеств, окружающих четырех Великих царей в пустом дворце Серисака. 
 

Mahāvane suññavane vivaḍḍho,  Выросший в большом лесу, пустынном лесу, шакал подумал: 
thriving in the great, empty wood, 
Vivaṭṭamāne loke suññaṁ brahmavimānaṁ pātubhavati. 
Когда развертывается мир, то появляется пустой дворец Брахмы. 
As it expands an empty mansion of divinity appears. 
Atha kho aññataro satto āyukkhayā vā puññakkhayā vā ābhassarakāyā cavitvā suññaṁ brahmavimānaṁ upapajjati. 
И тогда то или иное существо, оттого ли, что окончился его срок или окончилось [действие] заслуг, оставляет существование в сонме сияния и вновь рождается во дворце Брахмы. 
Then a certain sentient being—due to the running out of their life-span or merit—passes away from that host of radiant deities and is reborn in that empty mansion of divinity. 
Atha aññepi sattā āyukkhayā vā puññakkhayā vā ābhassarakāyā cavitvā suññaṁ brahmavimānaṁ upapajjanti tassa sattassa sahabyataṁ. 
Тогда другие существа, оттого ли, что окончился срок или окончилось [действие] заслуг, оставляют существование в сонме сияния и вновь рождаются во дворце Брахмы спутниками того существа. 
Then other sentient beings—due to the running out of their life-span or merit—pass away from that host of radiant deities and are reborn in that mansion of divinity in company with that being. 

Suññāgārahatā samaṇassa gotamassa paññā aparisāvacaro samaṇo gotamo nālaṁ sallāpāya.  Ведь постижение отшельника Готамы погублено уединенной жизнью; отшельник Готама не находится среди людей, неспособен к беседе, 
Staying in empty huts has destroyed the ascetic Gotama’s wisdom. Not frequenting assemblies, he is unable to hold a discussion. 
Evameva suññāgārahatā samaṇassa gotamassa paññā; 
так же точно и постижение отшельника Готамы погублено уединенной жизнью; 
 
suññāgārahatā samaṇassa gotamassa paññā, aparisāvacaro samaṇo gotamo nālaṁ sallāpāya, so antamantāneva sevati; 
ведь постижение отшельника Готамы погублено уединенной жизнью; отшельник Готама не находится среди людей, неспособен к беседе, он ведь стремится к самым отдаленным местам; 
Staying in empty huts has destroyed the ascetic Gotama’s wisdom. Not frequenting assemblies, he is unable to hold a discussion. He just lurks on the periphery. 
Evameva suññāgārahatā samaṇassa gotamassa paññā, aparisāvacaro samaṇo gotamo nālaṁ sallāpāya; so antamantāneva sevati; 
так же точно и постижение отшельника Готамы погублено уединенной жизнью; отшельник Готама не находится среди людей, неспособен к беседе, он стремится к самым отдаленным местам. 
 

suññato samādhi, animitto samādhi, appaṇihito samādhi.  сосредоточенность на пустоте, сосредоточенность на лишенном признаков, сосредоточенность на свободе от желаний. 
emptiness, signless, and undirected. 

vivaṭṭamāne kappe suññaṁ brahmavimānaṁ upapajjāmi.  As it expanded I was reborn in an empty mansion of divinity. 

“Paṭisallānārāmā, bhikkhave, viharatha paṭisallānaratā, ajjhattaṁ cetosamathamanuyuttā, anirākatajjhānā, vipassanāya samannāgatā, brūhetāro suññāgārānaṁ.  “Enjoy retreat, mendicants, love retreat. Be committed to inner serenity of the heart, don’t neglect absorption, be endowed with discernment, and frequent empty huts. 
Paṭisallānārāmānaṁ, bhikkhave, viharataṁ paṭisallānaratānaṁ ajjhattaṁ cetosamathamanuyuttānaṁ anirākatajjhānānaṁ vipassanāya samannāgatānaṁ brūhetānaṁ suññāgārānaṁ dvinnaṁ phalānaṁ aññataraṁ phalaṁ pāṭikaṅkhaṁ— 
A mendicant who enjoys retreat can expect one of two results: 

Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘sabrahmacārīnaṁ piyo ca assaṁ manāpo ca garu ca bhāvanīyo cā’ti, sīlesvevassa paripūrakārī ajjhattaṁ cetosamathamanuyutto anirākatajjhāno vipassanāya samannāgato brūhetā suññāgārānaṁ.  Если монах желает: “Пусть я буду мил и приятен своим товарищам по святой жизни, буду уважаем и почитаем ими”, то тогда пусть он исполнит правила поведения, будет предан внутреннему успокоению ума, не пренебрегает медитацией, обладает прозрением, проживает в пустых хижинах. 
A mendicant might wish: ‘May I be liked and approved by my spiritual companions, respected and admired.’ So let them fulfill their precepts, be committed to inner serenity of the heart, not neglect absorption, be endowed with discernment, and frequent empty huts. 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘lābhī assaṁ cīvarapiṇḍapātasenāsanagilānappaccayabhesajjaparikkhārānan’ti, sīlesvevassa paripūrakārī ajjhattaṁ cetosamathamanuyutto anirākatajjhāno vipassanāya samannāgato brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я буду тем, кто обретает одеяния, еду, жилища, необходимые для лечения вещи” – то тогда пусть он исполнит правила поведения, будет предан внутреннему успокоению ума, не пренебрегает медитацией, обладает прозрением, проживает в пустых хижинах. 
A mendicant might wish: ‘May I receive robes, almsfood, lodgings, and medicines and supplies for the sick.’ So let them fulfill their precepts, be committed to inner serenity of the heart, not neglect absorption, be endowed with discernment, and frequent empty huts. 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘yesāhaṁ cīvarapiṇḍapātasenāsanagilānappaccayabhesajjaparikkhāraṁ paribhuñjāmi tesaṁ te kārā mahapphalā assu mahānisaṁsā’ti, sīlesvevassa paripūrakārī ajjhattaṁ cetosamathamanuyutto anirākatajjhāno vipassanāya samannāgato brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть услужение тех, чьи одежды, еду, жилища и необходимые для лечения вещи я использую, принесут им великий плод и благо” – то тогда пусть он исполнит… 
A mendicant might wish: ‘May the services of those whose robes, almsfood, lodgings, and medicines and supplies for the sick I enjoy be very fruitful and beneficial for them.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘ye maṁ ñātī sālohitā petā kālaṅkatā pasannacittā anussaranti tesaṁ taṁ mahapphalaṁ assa mahānisaṁsan’ti, sīlesvevassa paripūrakārī ajjhattaṁ cetosamathamanuyutto anirākatajjhāno vipassanāya samannāgato brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть мои близкие и родственники, которые скончались, умерли, будут помнить меня с доверием в своих умах, и пусть это принесёт им великий плод и благо” – то тогда пусть он исполнит… 
A mendicant might wish: ‘When deceased family and relatives who have passed away recollect me with a confident mind, may this be very fruitful and beneficial for them.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘aratiratisaho assaṁ, na ca maṁ arati saheyya, uppannaṁ aratiṁ abhibhuyya abhibhuyya vihareyyan’ti, sīlesvevassa paripūrakārī …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я стану покорителем неудовлетворённости [тем, что есть] и восхищения [мирскими вещами], и пусть неудовлетворённость не покоряет меня. Пусть я буду пребывать, преодолевая неудовлетворённость каждый раз, как только она возникает” – то тогда пусть он исполнит… 
A mendicant might wish: ‘May I prevail over desire and discontent, and may desire and discontent not prevail over me. May I live having mastered desire and discontent whenever they arose.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘bhayabheravasaho assaṁ, na ca maṁ bhayabheravaṁ saheyya, uppannaṁ bhayabheravaṁ abhibhuyya abhibhuyya vihareyyan’ti, sīlesvevassa paripūrakārī …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я стану покорителем страха и ужаса, и пусть страх и ужас не покоряют меня. Пусть я буду пребывать, преодолевая страх и ужас каждый раз, как только они возникают” – то тогда пусть он исполнит… 
A mendicant might wish: ‘May I prevail over fear and dread, and may fear and dread not prevail over me. May I live having mastered fear and dread whenever they arose.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘catunnaṁ jhānānaṁ ābhicetasikānaṁ diṭṭhadhammasukhavihārānaṁ nikāmalābhī assaṁ akicchalābhī akasiralābhī’ti, sīlesvevassa paripūrakārī …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я буду тем, кто обретает по желанию без сложностей и проблем четыре джханы, что составляют высший ум и обеспечивают приятное пребывание здесь и сейчас” – то тогда пусть он исполнит… 
A mendicant might wish: ‘May I get the four absorptions—blissful meditations in the present life that belong to the higher mind—when I want, without trouble or difficulty.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘ye te santā vimokkhā atikkamma rūpe āruppā, te kāyena phusitvā vihareyyan’ti, sīlesvevassa paripūrakārī …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я буду касаться телом и пребывать в тех освобождениях, умиротворённых и нематериальных, превосходящие формы” – то тогда пусть он исполнит… 
A mendicant might wish: ‘May I have direct meditative experience of the peaceful liberations that are formless, transcending form.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘tiṇṇaṁ saṁyojanānaṁ parikkhayā sotāpanno assaṁ avinipātadhammo niyato sambodhiparāyaṇo’ti, sīlesvevassa paripūrakārī …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я с уничтожением трёх оков я стану вступившим в поток, более не подверженным погибели [низших миров], утверждённым [в своей участи достичь освобождения], направляющимся к просветлению” – то тогда пусть он исполнит… 
A mendicant might wish: ‘May I, with the ending of three fetters, become a stream-enterer, not liable to be reborn in the underworld, bound for awakening.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘tiṇṇaṁ saṁyojanānaṁ parikkhayā rāgadosamohānaṁ tanuttā sakadāgāmī assaṁ sakideva imaṁ lokaṁ āgantvā dukkhassantaṁ kareyyan’ti, sīlesvevassa paripūrakārī …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я с уничтожением трёх оков и с ослаблением жажды, злобы, заблуждения, стану однажды-возвращающимся, который лишь ещё один раз вернётся в этот мир и положит конец страданию” – то тогда пусть он исполнит… 
A mendicant might wish: ‘May I, with the ending of three fetters, and the weakening of greed, hate, and delusion, become a once-returner, coming back to this world once only, then making an end of suffering.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘pañcannaṁ orambhāgiyānaṁ saṁyojanānaṁ parikkhayā opapātiko assaṁ tattha parinibbāyī anāvattidhammo tasmā lokā’ti, sīlesvevassa paripūrakārī …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я с уничтожением пяти [низших] оков возникну спонтанно [в мирах Чистых обителей] и там достигну окончательной ниббаны, никогда более не возвращаясь из того мира [обратно в этот]” – то тогда пусть он исполнит… 
A mendicant might wish: ‘May I, with the ending of the five lower fetters, be reborn spontaneously and become extinguished there, not liable to return from that world.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘anekavihitaṁ iddhividhaṁ paccanubhaveyyaṁ—ekopi hutvā bahudhā assaṁ, bahudhāpi hutvā eko assaṁ; āvibhāvaṁ tirobhāvaṁ; tirokuṭṭaṁ tiropākāraṁ tiropabbataṁ asajjamāno gaccheyyaṁ, seyyathāpi ākāse; pathaviyāpi ummujjanimujjaṁ kareyyaṁ, seyyathāpi udake; udakepi abhijjamāne gaccheyyaṁ, seyyathāpi pathaviyaṁ; ākāsepi pallaṅkena kameyyaṁ, seyyathāpi pakkhī sakuṇo; imepi candimasūriye evaṁmahiddhike evaṁmahānubhāve pāṇinā parāmaseyyaṁ parimajjeyyaṁ; yāva brahmalokāpi kāyena vasaṁ vatteyyan’ti, sīlesvevassa paripūrakārī …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я буду владеть различными видами сверхъестественных сил: будучи одним, буду становиться многими; будучи многими, буду становиться одним. Буду появляться. Буду исчезать. Буду беспрепятственно проходить сквозь стены, бастионы, горы, как если бы шёл сквозь пустое пространство. Буду нырять и выныривать из земли, как если бы она была водой. Буду ходить по воде и не тонуть, как если бы вода была сушей. Сидя со скрещенными ногами, буду лететь по воздуху, как крылатая птица. Своей рукой буду касаться и ударять даже солнце и луну – настолько буду силён и могущественен. Буду так влиять на тело, что буду достигать даже мира Брахмы” – то тогда пусть он исполнит… 
A mendicant might wish: ‘May I wield the many kinds of psychic power: multiplying myself and becoming one again; appearing and disappearing; going unobstructed through a wall, a rampart, or a mountain as if through space; diving in and out of the earth as if it were water; walking on water as if it were earth; flying cross-legged through the sky like a bird; touching and stroking with my hand the sun and moon, so mighty and powerful; controlling the body as far as the realm of divinity.’ So let them fulfill their precepts … 
Ākaṅkheyya ce, bhikkhave, bhikkhu: ‘dibbāya sotadhātuyā visuddhāya atikkantamānusikāya ubho sadde suṇeyyaṁ—dibbe ca mānuse ca ye dūre santike cā’ti, sīlesvevassa paripūrakārī …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
Если монах желает: “Пусть я буду слышать за счёт элемента божественного уха, очищенного и превосходящего человеческое, оба вида звуков: божественные и человеческие, далёкие и близкие” – то тогда пусть он исполнит… 
A mendicant might wish: ‘With clairaudience that is purified and superhuman, may I hear both kinds of sounds, human and heavenly, whether near or far.’ So let them fulfill their precepts … 
sīlesvevassa paripūrakārī …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
то тогда пусть он исполнит… 
So let them fulfill their precepts … 
sīlesvevassa paripūrakārī …pe… brūhetā suññāgārānaṁ. 
то тогда пусть он исполнит… 
So let them fulfill their precepts … 
sīlesvevassa paripūrakārī ajjhattaṁ cetosamathamanuyutto anirākatajjhāno vipassanāya samannāgato brūhetā suññāgārānaṁ. 
то тогда пусть он исполнит… 
So let them fulfill their precepts … 
sīlesvevassa paripūrakārī ajjhattaṁ cetosamathamanuyutto anirākatajjhāno vipassanāya samannāgato brūhetā suññāgārānaṁ. 
то тогда пусть он исполнит правила поведения, будет предан внутреннему успокоению ума, не пренебрегает медитацией, обладает прозрением, проживает в пустых хижинах. 
So let them fulfill their precepts, be committed to inner serenity of the heart, not neglect absorption, be endowed with discernment, and frequent empty huts. 

Etāni, cunda, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni, jhāyatha, cunda, mā pamādattha, mā pacchāvippaṭisārino ahuvattha—ayaṁ kho amhākaṁ anusāsanī”ti.  Вон там – подножья деревьев, там – пустые хижины. Медитируйте, Чунда, не откладывайте на потом, иначе будете позже сожалеть об этом. Таково наше наставление вам”. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, Cunda! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction.” 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati, pallaṅkaṁ ābhujitvā, ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya, parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  И как, монахи, монах пребывает в созерцании тела как тела? Вот монах, уйдя в лес, к подножью дерева или в пустую хижину, садится. Скрестив ноги, держа тело прямым, установив осознанность впереди, 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

suññā parappavādā samaṇebhi aññehīti.  Доктрины других лишены отшельников. 
Other sects are empty of ascetics.’ 
suññā parappavādā samaṇebhi aññehī’ti? 
которые спросят так, 
 
suññā parappavādā samaṇebhi aññehīti. 
Доктрины других лишены отшельников. 
Other sects are empty of ascetics.” 
suññā parappavādā samaṇebhi aññehī’ti. 
Видя их в себе, мы говорим так, как мы говорим. 
 

Etāni, bhikkhave, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni; jhāyatha, bhikkhave, mā pamādattha; mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanī”ti.  Вон там – подножья деревьев, там – пустые хижины. Медитируйте, монахи, не откладывайте на потом, иначе будете позже сожалеть об этом. Таково наше наставление вам. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, mendicants! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 

“Idhāvuso sāriputta, bhikkhu paṭisallānārāmo hoti paṭisallānarato, ajjhattaṁ cetosamathamanuyutto anirākatajjhāno, vipassanāya samannāgato, brūhetā suññāgārānaṁ.  – Вот, друг Сарипутта, монах радуется уединённой медитации, находит радость в уединённой медитации. Он предаётся внутреннему успокоению ума, не пренебрегает медитацией, обладает прозрением, проживает в пустых хижинах. 
“Reverend Sāriputta, it’s a mendicant who enjoys retreat and loves retreat. They’re committed to inner serenity of the heart, they don’t neglect absorption, they’re endowed with discernment, and they frequent empty huts. 
‘idhāvuso sāriputta, bhikkhu paṭisallānārāmo hoti paṭisallānarato, ajjhattaṁ cetosamathamanuyutto, anirākatajjhāno, vipassanāya samannāgato, brūhetā suññāgārānaṁ. 
Вот, друг Сарипутта, монах радуется уединённой медитации… 
‘It’s a mendicant who enjoys retreat … 
Revato hi, sāriputta, paṭisallānārāmo paṭisallānarato, ajjhattaṁ cetosamathamanuyutto anirākatajjhāno, vipassanāya samannāgato brūhetā suññāgārānan”ti. 
Ведь Ревата радуется уединённой медитации, находит радость в уединённой медитации. Он предаётся внутреннему успокоению ума, не пренебрегает медитацией, обладает прозрением, проживает в пустых хижинах. 
For Revata enjoys retreat …” 

“Yā cāyaṁ, āvuso, appamāṇā cetovimutti, yā ca ākiñcaññā cetovimutti, yā ca suññatā cetovimutti, yā ca animittā cetovimutti—ime dhammā nānātthā ceva nānābyañjanā ca udāhu ekatthā byañjanameva nānan”ti?  – Друг, безмерное освобождение ума, освобождение ума отсутствием всего, пустотное освобождение ума, беспредметное освобождение ума – различны эти состояния как в обозначении, так и в сути, или же у них одна суть, но различается лишь название? 
“The limitless release of the heart, and the release of the heart through nothingness, and the release of the heart through emptiness, and the signless release of the heart: do these things differ in both meaning and phrasing? Or do they mean the same thing, and differ only in the phrasing?” 
“Yā cāyaṁ, āvuso, appamāṇā cetovimutti, yā ca ākiñcaññā cetovimutti, yā ca suññatā cetovimutti, yā ca animittā cetovimutti—atthi kho, āvuso, pariyāyo yaṁ pariyāyaṁ āgamma ime dhammā nānātthā ceva nānābyañjanā ca; 
– Друг, безмерное освобождение ума, освобождение ума отсутствием всего, пустотное освобождение ума, беспредметное освобождение ума – есть способ объяснения [того], когда эти состояния различны и в сути, и в обозначении,  
“There is a way in which these things differ in both meaning and phrasing. 
Katamā cāvuso, suññatā cetovimutti? 
И что такое, друг, пустотное освобождение ума? 
And what is the release of the heart through emptiness? 
Idhāvuso, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā iti paṭisañcikkhati: 
Вот, монах, уйдя в лес, к подножию дерева, в пустое жилище, рассуждает так: 
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, and reflects like this: 
‘suññamidaṁ attena vā attaniyena vā’ti. 
“Это пусто от \"я\" или чего-либо, присущего \"я\"”. 
‘This is empty of a self or what belongs to a self.’ 
Ayaṁ vuccatāvuso, suññatā cetovimutti. 
Это называется пустотным освобождением ума. 
This is called the release of the heart through emptiness. 
Sā kho panākuppā cetovimutti suññā rāgena, suññā dosena, suññā mohena. 
И это нерушимое освобождение ума пусто от страсти, пусто от злобы, пусто от заблуждения.И это нерушимое освобождение ума пусто от страсти, пусто от злобы, пусто от заблуждения. 
That unshakable release of the heart is empty of greed, hate, and delusion. 
Sā kho panākuppā cetovimutti suññā rāgena, suññā dosena, suññā mohena. 
И это нерушимое освобождение ума пусто от страсти, пусто от злобы, пусто от заблуждения.И это нерушимое освобождение ума пусто от страсти, пусто от злобы, пусто от заблуждения. 
That unshakable release of the heart is empty of greed, hate, and delusion. 
Sā kho panākuppā cetovimutti suññā rāgena, suññā dosena, suññā mohena. 
И это нерушимое освобождение ума пусто от страсти, пусто от злобы, пусто от заблуждения.И это нерушимое освобождение ума пусто от страсти, пусто от злобы, пусто от заблуждения. 
That unshakable release of the heart is empty of greed, hate, and delusion. 

“Saññāvedayitanirodhasamāpattiyā vuṭṭhitaṁ kho, āvuso visākha, bhikkhuṁ tayo phassā phusanti—suññato phasso, animitto phasso, appaṇihito phasso”ti.  – Друг Висакха, когда монах вышел из достижения прекращения восприятия и чувствования, три контакта касаются его: пустотный контакт, беспредметный контакт, безжеланный контакт. 
“They experience three kinds of contact: emptiness, signless, and undirected contacts.” 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā iti paṭisañcikkhati:  Вот монах, уйдя в лес, или к подножью дерева, или в пустую хижину, размышляет так: 
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, and reflects like this, 

Āyasmā pana, pāpima, sañjīvo araññagatopi rukkhamūlagatopi suññāgāragatopi appakasireneva saññāvedayitanirodhaṁ samāpajjati.  Но достопочтенный Саньджива, уйдя в лес, или к подножью дерева, или в пустую хижину, без проблем входил в прекращение восприятия и чувствования. 
But when Venerable Sañjīva had gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, he easily attained the cessation of perception and feeling. 
Atha kho te, pāpima, bhikkhū kakusandhena bhagavatā arahatā sammāsambuddhena evaṁ ovadiyamānā evaṁ anusāsiyamānā araññagatāpi rukkhamūlagatāpi suññāgāragatāpi mettāsahagatena cetasā ekaṁ disaṁ pharitvā vihariṁsu, tathā dutiyaṁ, tathā tatiyaṁ, tathā catutthaṁ. Iti uddhamadho tiriyaṁ sabbadhi sabbattatāya sabbāvantaṁ lokaṁ mettāsahagatena cetasā vipulena mahaggatena appamāṇena averena abyābajjhena pharitvā vihariṁsu. 
И тогда, Злой, когда Благословенный Какусандха, совершенный и полностью просветлённый, наставил таким образом тех монахов, они, уйдя в лес, или к подножью дерева, или в пустую хижину, пребывали, наполняя первую сторону света умом, наделённым доброжелательностью – обильным, возвышенным, безмерным, не имеющим враждебности и недоброжелательности”. 
When those mendicants were instructed and advised by the Buddha Kakusandha in this way, they went to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, where they meditated spreading a heart full of love … 
Atha kho te, pāpima, bhikkhū kakusandhena bhagavatā arahatā sammāsambuddhena evaṁ ovadiyamānā evaṁ anusāsiyamānā araññagatāpi rukkhamūlagatāpi suññāgāragatāpi asubhānupassino kāye vihariṁsu, āhāre paṭikūlasaññino, sabbaloke anabhiratisaññino, sabbasaṅkhāresu aniccānupassino. 
И тогда, Злой, когда Благословенный Какусандха, совершенный и полностью просветлённый, наставил таким образом тех монахов, они, уйдя в лес, или к подножью дерева, или в пустую хижину, пребывали в созерцании отвратительности тела, воспринимая отвратительность пищи, воспринимая утрату очарованности всем миром, непостоянства во всех формациях. 
When those mendicants were instructed and advised by the Buddha Kakusandha in this way, they went to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, where they meditated observing the ugliness of the body, perceiving the repulsiveness of food, perceiving dissatisfaction with the whole world, and observing the impermanence of all conditions. 

Idha, rāhula, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, Рахула, уйдя в лес, к подножью дерева или в пустое жилище, монах садится. Скрестив ноги, выпрямив тело, он устанавливает осознанность впереди. 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

So yadeva tattha hoti rūpagataṁ vedanāgataṁ saññāgataṁ saṅkhāragataṁ viññāṇagataṁ te dhamme aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassati.  И какими бы здесь ни существовали материальная форма, чувство, восприятие, формации, сознание – он видит все эти состояния как непостоянное, как страдание, как недуг, как опухоль, как шип, как бедствие, как болезненность, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличностное. 
They contemplate the phenomena there—included in form, feeling, perception, choices, and consciousness—as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 

“Evaṁ sante, bho gotama, suññaṁ aduṁ titthāyatanaṁ antamaso saggūpagenapī”ti?  – Выходит так, господин Готама, что это религиозное движение пусто даже от тех, кто отправляется на небеса. 
“In that case, Mister Gotama, that sectarian fold is empty even of the chance to go to heaven.” 
“Evaṁ, vaccha, suññaṁ aduṁ titthāyatanaṁ antamaso saggūpagenapī”ti. 
– Выходит так, Ваччха, что это религиозное движение пусто даже от тех, кто отправляется на небеса. 
“Yes, Vaccha, that sectarian fold is empty even of the chance to go to heaven.” 

Ayaṁ kho panaggivessana, kāyo rūpī cātumahābhūtiko mātāpettikasambhavo odanakummāsūpacayo aniccucchādanaparimaddanabhedanaviddhaṁsanadhammo, aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassitabbo.  Аггивессана, это тело, состоящее из материальной формы, состоящее из четырёх великих элементов, порождённое отцом и матерью – выстроено из варёного риса и каши, подвержено непостоянству, износу, стиранию, распаду и разложению. К нему нужно относиться как к непостоянному, как к страданию, как к опухоли, как к [отравленному] дротику, как к бедствию, как к болезненности, как к чужому, как к распадающемуся, как к пустому, как к безличностному. 
Aggivessana, this body is formed. It’s made up of the four principal states, produced by mother and father, built up from rice and porridge, liable to impermanence, to wearing away and erosion, to breaking up and destruction. You should see it as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 
Tassimaṁ kāyaṁ aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato samanupassato yo kāyasmiṁ kāyachando kāyasneho kāyanvayatā sā pahīyati. 
Когда кто-либо относится к этому телу так, то тогда он отбрасывает желание к телу, влечение к телу, раболепие перед телом. 
Doing so, you’ll give up desire, affection, and subservience to the body. 

So suññampi agāraṁ pavisati, piṇḍampi na labhati, kukkuropi ḍaṁsati, caṇḍenapi hatthinā samāgacchati, caṇḍenapi assena samāgacchati, caṇḍenapi goṇena samāgacchati, itthiyāpi purisassapi nāmampi gottampi pucchati, gāmassapi nigamassapi nāmampi maggampi pucchati.  Он входит в пустой дом; не получает подаяний; собака кусает его; он встречает на своём пути дикого слона, дикую лошадь, дикого быка; он спрашивает имя и клан у женщины или мужчины; он спрашивает название города или деревни, а также и дорогу туда. 
They enter an empty house; they get no almsfood; a dog bites them; they encounter a wild elephant, a wild horse, and a wild cow; they ask the name and clan of a woman or man; they ask the name and path to a village or town. 
So ‘kimidan’ti puṭṭho samāno ‘suññaṁ me agāraṁ pavisitabbaṁ ahosi’, tena pāvisiṁ; ‘piṇḍampi aladdhabbaṁ ahosi’, tena nālatthaṁ; ‘kukkurena ḍaṁsitabbaṁ ahosi’, tenamhi daṭṭho; ‘caṇḍena hatthinā samāgantabbaṁ ahosi’, tena samāgamiṁ; ‘caṇḍena assena samāgantabbaṁ ahosi’, tena samāgamiṁ; ‘caṇḍena goṇena samāgantabbaṁ ahosi’, tena samāgamiṁ; ‘itthiyāpi purisassapi nāmampi gottampi pucchitabbaṁ ahosi’, tena pucchiṁ; ‘gāmassapi nigamassapi nāmampi maggampi pucchitabbaṁ ahosi’, tena pucchinti. 
Когда его спрашивают: “Как же так?”, он отвечает: “Мне нужно было войти в пустой дом, вот почему я вошёл в него. Мне нужно было не получить подаяний, вот почему я не получил. Мне нужно было быть укушенным собакой, вот почему я был укушен. Мне нужно было повстречаться с диким слоном, дикой лошадью, диким быком, вот почему я повстречался с ними. Мне нужно было спросить имя и клан у женщины или мужчины, вот почему я спросил. Мне нужно было спросить название города или деревни, а также и дорогу туда, вот почему я спросил”. 
When asked, ‘Why is this?’ they answer: ‘I had to enter an empty house, that’s why I entered it. I had to get no almsfood, that’s why I got none. I had to get bitten by a dog, that’s why I was bitten. I had to encounter a wild elephant, a wild horse, and a wild cow, that’s why I encountered them. I had to ask the name and clan of a woman or man, that’s why I asked. I had to ask the name and path to a village or town, that’s why I asked.’ 

Puna caparaṁ, bhikkhave, ariyasāvako araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā iti paṭisañcikkhati:  Далее, монахи, благородный ученик, уйдя в лес, или к подножью дерева, или в пустую хижину, рассуждает так: 
Furthermore, a noble disciple has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, and reflects like this: 
‘suññamidaṁ attena vā attaniyena vā’ti. 
“Это пусто от \"я\" или чего-либо, присущего \"я\"”. 
‘This is empty of a self or what belongs to a self.’ 
Etāni, ānanda, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni. Jhāyathānanda, mā pamādattha, mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanī’”ti. 
Вон там – подножья деревьев, там – пустые хижины. Медитируйте, Ананда, не откладывайте на потом, иначе будете позже сожалеть об этом. Таково наше наставление вам”. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, Ānanda! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот монах, уйдя в лес, к подножью дерева или в пустое жилище, садится. Скрестив ноги, выпрямив тело, он устанавливает осознанность впереди. 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот монах, уйдя в лес, к подножью дерева или в пустое жилище, садится. Скрестив ноги, выпрямив тело, он устанавливает осознанность впереди. 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

‘suññatāvihārenāhaṁ, ānanda, etarahi bahulaṁ viharāmī’ti.  “Ананда, я часто пребываю в пустотности”. 
‘Ānanda, these days I usually practice the meditation on emptiness.’ 
Pubbepāhaṁ, ānanda, etarahipi suññatāvihārena bahulaṁ viharāmi. 
Как прежде, Ананда, так и сейчас я часто пребываю в пустотности. 
Now, as before, I usually practice the meditation on emptiness. 
Seyyathāpi, ānanda, ayaṁ migāramātupāsādo suñño hatthigavassavaḷavena, suñño jātarūparajatena, suñño itthipurisasannipātena atthi cevidaṁ asuññataṁ yadidaṁ— 
Ананда, подобно тому, как этот дворец Мигараматы пуст от слонов, рогатого скота, коней и кобыл, пуст от золота и серебра, пуст от собраний мужчин и женщин, 
Consider this stilt longhouse of Migāra’s mother. It’s empty of elephants, cows, horses, and mares; of gold and silver; and of gatherings of men and women. 
So ‘suññamidaṁ saññāgataṁ gāmasaññāyā’ti pajānāti, ‘suññamidaṁ saññāgataṁ manussasaññāyā’ti pajānāti, ‘atthi cevidaṁ asuññataṁ yadidaṁ— 
Он понимает: “Это поле восприятия пусто от восприятия деревни. Это поле восприятия пусто от восприятия людей. 
They understand: ‘This field of perception is empty of the perception of the village. It is empty of the perception of people. 
Iti yañhi kho tattha na hoti tena taṁ suññaṁ samanupassati, yaṁ pana tattha avasiṭṭhaṁ hoti taṁ ‘santamidaṁ atthī’ti pajānāti. 
Так он считает это пустым от того, чего здесь нет, а что касается того, что остаётся, он понимает, что это наличествует: “Это наличествует”. 
And so they regard it as empty of what is not there, but as to what remains they understand that it is present. 
Evampissa esā, ānanda, yathābhuccā avipallatthā parisuddhā suññatāvakkanti bhavati. 
Ананда, это также его подлинное, неискажённое, чистое погружение в пустотность. 
That’s how emptiness manifests in them—genuine, undistorted, and pure. 
So ‘suññamidaṁ saññāgataṁ manussasaññāyā’ti pajānāti, ‘suññamidaṁ saññāgataṁ araññasaññāyā’ti pajānāti, ‘atthi cevidaṁ asuññataṁ yadidaṁ— 
Он понимает: “Это поле восприятия пусто от восприятия людей. Это поле восприятия пусто от восприятия леса. 
They understand: ‘This field of perception is empty of the perception of people. It is empty of the perception of wilderness. 
Iti yañhi kho tattha na hoti tena taṁ suññaṁ samanupassati, yaṁ pana tattha avasiṭṭhaṁ hoti taṁ ‘santamidaṁ atthī’ti pajānāti. 
Так он считает это пустым от того, чего здесь нет, а что касается того, что остаётся, он понимает, что это наличествует: “Это наличествует”. 
And so they regard it as empty of what is not there, but as to what remains they understand that it is present. 
Evampissa esā, ānanda, yathābhuccā avipallatthā parisuddhā suññatāvakkanti bhavati. 
Ананда, это также его подлинное, неискажённое, чистое погружение в пустотность. 
That’s how emptiness manifests in them—genuine, undistorted, and pure. 
So ‘suññamidaṁ saññāgataṁ araññasaññāyā’ti pajānāti, ‘suññamidaṁ saññāgataṁ pathavīsaññāyā’ti pajānāti, ‘atthi cevidaṁ asuññataṁ yadidaṁ— 
Он понимает: “Это поле восприятия пусто от восприятия леса. Это поле восприятия пусто от восприятия земли. 
They understand: ‘This field of perception is empty of the perception of wilderness. It is empty of the perception of earth. 
Iti yañhi kho tattha na hoti tena taṁ suññaṁ samanupassati, yaṁ pana tattha avasiṭṭhaṁ hoti taṁ ‘santamidaṁ atthī’ti pajānāti. 
Так он считает это пустым от того, чего здесь нет, а что касается того, что остаётся, он понимает, что это наличествует: “Это наличествует”. 
And so they regard it as empty of what is not there, but as to what remains they understand that it is present. 
Evampissa esā, ānanda, yathābhuccā avipallatthā parisuddhā suññatāvakkanti bhavati. 
Ананда, это также его подлинное, неискажённое, чистое погружение в пустотность. 
That’s how emptiness manifests in them—genuine, undistorted, and pure. 
So ‘suññamidaṁ saññāgataṁ pathavīsaññāyā’ti pajānāti, ‘suññamidaṁ saññāgataṁ ākāsānañcāyatanasaññāyā’ti pajānāti, ‘atthi cevidaṁ asuññataṁ yadidaṁ— 
Он понимает: “Это поле восприятия пусто от восприятия земли. Это поле восприятия пусто от восприятия сферы безграничного пространства. 
They understand: ‘This field of perception is empty of the perception of earth. It is empty of the perception of the dimension of infinite space. 
Iti yañhi kho tattha na hoti tena taṁ suññaṁ samanupassati, yaṁ pana tattha avasiṭṭhaṁ hoti taṁ ‘santamidaṁ atthī’ti pajānāti. 
Так он считает это пустым от того, чего здесь нет, а что касается того, что остаётся, он понимает, что это наличествует: “Это наличествует”. 
And so they regard it as empty of what is not there, but as to what remains they understand that it is present. 
Evampissa esā, ānanda, yathābhuccā avipallatthā parisuddhā suññatāvakkanti bhavati. 
Ананда, это также его подлинное, неискажённое, чистое погружение в пустотность. 
That’s how emptiness manifests in them—genuine, undistorted, and pure. 
So ‘suññamidaṁ saññāgataṁ ākāsānañcāyatanasaññāyā’ti pajānāti, ‘suññamidaṁ saññāgataṁ viññāṇañcāyatanasaññāyā’ti pajānāti, ‘atthi cevidaṁ asuññataṁ yadidaṁ— 
Он понимает: “Это поле восприятия пусто от восприятия сферы безграничного пространства. Это поле восприятия пусто от восприятия сферы безграничного сознания. 
They understand: ‘This field of perception is empty of the perception of the dimension of infinite space. It is empty of the perception of the dimension of infinite consciousness. 
Iti yañhi kho tattha na hoti tena taṁ suññaṁ samanupassati, yaṁ pana tattha avasiṭṭhaṁ hoti taṁ ‘santamidaṁ atthī’ti pajānāti. 
Так он считает это пустым от того, чего здесь нет, а что касается того, что остаётся, он понимает, что это наличествует: “Это наличествует”. 
And so they regard it as empty of what is not there, but as to what remains they understand that it is present. 
Evampissa esā, ānanda, yathābhuccā avipallatthā parisuddhā suññatāvakkanti bhavati. 
Ананда, это также его подлинное, неискажённое, чистое погружение в пустотность. 
That’s how emptiness manifests in them—genuine, undistorted, and pure. 
So ‘suññamidaṁ saññāgataṁ viññāṇañcāyatanasaññāyā’ti pajānāti, ‘suññamidaṁ saññāgataṁ ākiñcaññāyatanasaññāyā’ti pajānāti, ‘atthi cevidaṁ asuññataṁ yadidaṁ— 
Он понимает: “Это поле восприятия пусто от восприятия сферы безграничного сознания. Это поле восприятия пусто от восприятия сферы отсутствия всего. 
They understand: ‘This field of perception is empty of the perception of the dimension of infinite consciousness. It is empty of the perception of the dimension of nothingness. 
Iti yañhi kho tattha na hoti tena taṁ suññaṁ samanupassati, yaṁ pana tattha avasiṭṭhaṁ hoti taṁ ‘santamidaṁ atthī’ti pajānāti. 
Так он считает это пустым от того, чего здесь нет, а что касается того, что остаётся, он понимает, что это наличествует: “Это наличествует”. 
And so they regard it as empty of what is not there, but as to what remains they understand that it is present. 
Evampissa esā, ānanda, yathābhuccā avipallatthā parisuddhā suññatāvakkanti bhavati. 
Ананда, это также его подлинное, неискажённое, чистое погружение в пустотность. 
That’s how emptiness manifests in them—genuine, undistorted, and pure. 
So ‘suññamidaṁ saññāgataṁ ākiñcaññāyatanasaññāyā’ti pajānāti, ‘suññamidaṁ saññāgataṁ nevasaññānāsaññāyatanasaññāyā’ti pajānāti, ‘atthi cevidaṁ asuññataṁ yadidaṁ— 
Он понимает: “Это поле восприятия пусто от восприятия сферы отсутствия всего. Это поле восприятия пусто от восприятия сферы ни-восприятия-ни-не-восприятия. 
They understand: ‘This field of perception is empty of the perception of the dimension of nothingness. It is empty of the perception of the dimension of neither perception nor non-perception. 
Iti yañhi kho tattha na hoti tena taṁ suññaṁ samanupassati, yaṁ pana tattha avasiṭṭhaṁ hoti taṁ ‘santamidaṁ atthī’ti pajānāti. 
Так он считает это пустым от того, чего здесь нет, а что касается того, что остаётся, он понимает, что это наличествует: “Это наличествует”. 
And so they regard it as empty of what is not there, but as to what remains they understand that it is present. 
Evampissa esā, ānanda, yathābhuccā avipallatthā parisuddhā suññatāvakkanti bhavati. 
Ананда, это также его подлинное, неискажённое, чистое погружение в пустотность. 
That’s how emptiness manifests in them—genuine, undistorted, and pure. 
So ‘suññamidaṁ saññāgataṁ kāmāsavenā’ti pajānāti, ‘suññamidaṁ saññāgataṁ bhavāsavenā’ti pajānāti, ‘suññamidaṁ saññāgataṁ avijjāsavenā’ti pajānāti, ‘atthi cevidaṁ asuññataṁ yadidaṁ— 
Он понимает так: “Это поле восприятия пусто от пятна чувственного желания. Это поле восприятия пусто от пятна существования. Это поле восприятия пусто от пятна неведения. 
They understand: ‘This field of perception is empty of the perception of the defilements of sensuality, desire to be reborn, and ignorance. 
Iti yañhi kho tattha na hoti tena taṁ suññaṁ samanupassati, yaṁ pana tattha avasiṭṭhaṁ hoti taṁ ‘santamidaṁ atthī’ti pajānāti. 
Так он считает это пустым от того, чего здесь нет, а что касается того, что остаётся, он понимает, что это наличествует: “Это наличествует”. 
And so they regard it as empty of what is not there, but as to what remains they understand that it is present. 
Evampissa esā, ānanda, yathābhuccā avipallatthā parisuddhā paramānuttarā suññatāvakkanti bhavati. 
Ананда, это также его подлинное, неискажённое, чистое погружение в пустотность – высшее и непревзойдённое. 
That’s how emptiness manifests in them—genuine, undistorted, pure, and supreme. 
Yepi hi keci, ānanda, atītamaddhānaṁ samaṇā vā brāhmaṇā vā parisuddhaṁ paramānuttaraṁ suññataṁ upasampajja vihariṁsu, sabbe te imaṁyeva parisuddhaṁ paramānuttaraṁ suññataṁ upasampajja vihariṁsu. 
Ананда, какие бы жрецы и отшельники в прошлом, в будущем или в настоящем ни входили и ни прибывали в чистой, высшей, непревзойдённой пустотности – все они входили и пребывали в этой же чистой, высшей, непревзойдённой пустотности. 
Whatever ascetics and brahmins enter and remain in the pure, ultimate, supreme emptiness—whether in the past, future, or present—all of them enter and remain in this same pure, ultimate, supreme emptiness. 
Yepi hi keci, ānanda, anāgatamaddhānaṁ samaṇā vā brāhmaṇā vā parisuddhaṁ paramānuttaraṁ suññataṁ upasampajja viharissanti, sabbe te imaṁyeva parisuddhaṁ paramānuttaraṁ suññataṁ upasampajja viharissanti. 
 
 
Yepi hi keci, ānanda, etarahi samaṇā vā brāhmaṇā vā parisuddhaṁ paramānuttaraṁ suññataṁ upasampajja viharanti, sabbe te imaṁyeva parisuddhaṁ paramānuttaraṁ suññataṁ upasampajja viharanti. 
 
 
Tasmātiha, ānanda, ‘parisuddhaṁ paramānuttaraṁ suññataṁ upasampajja viharissāmā’ti— 
Поэтому, Ананда, вы должны тренироваться так: “Мы будем входить и пребывать в чистой, высшей, непревзойдённой пустотности”. 
So, Ānanda, you should train like this: ‘We will enter and remain in the pure, ultimate, supreme emptiness.’ 

sabbanimittānaṁ amanasikārā ajjhattaṁ suññataṁ upasampajja viharituṁ.  войти и пребывать внутренне в пустотности, не уделяя внимания всем образам. 
to enter and remain in emptiness internally by not focusing on any signs. 
‘ajjhattaṁ suññataṁ upasampajja vihareyyan’ti, tenānanda, bhikkhunā ajjhattameva cittaṁ saṇṭhapetabbaṁ sannisādetabbaṁ ekodi kātabbaṁ samādahātabbaṁ. 
“Пусть я войду и буду пребывать внутренне в пустотности”, то ему следует внутренне утвердить свой ум, успокоить его, подвести к единению, сосредоточить его. 
‘May I enter and remain in emptiness internally!’ then they should still, settle, unify, and immerse their mind in samādhi internally. 
So ajjhattaṁ suññataṁ manasi karoti. 
Затем он внутренне уделяет внимание пустотности. 
They focus on emptiness internally, 
Tassa ajjhattaṁ suññataṁ manasikaroto suññatāya cittaṁ na pakkhandati nappasīdati na santiṭṭhati na vimuccati. 
Когда он уделяет внимание пустотности, его ум не входит в пустотность или же не обретает уверенности, устойчивости, решимости. 
but their mind does not leap forth, gain confidence, settle down, and become decided. 
‘ajjhattaṁ suññataṁ kho me manasikaroto ajjhattaṁ suññatāya cittaṁ na pakkhandati nappasīdati na santiṭṭhati na vimuccatī’ti. 
“Когда я уделяю внимание пустотности, мой ум не входит в пустотность внутренне или же не обретает уверенности, устойчивости, решимости”. 
‘I am focusing on emptiness internally, but my mind does not leap forth, gain confidence, settle down, and become decided.’ 
So bahiddhā suññataṁ manasi karoti …pe… 
Затем он внешне уделяет внимание пустотности… 
They focus on emptiness externally … 
so ajjhattabahiddhā suññataṁ manasi karoti …pe… 
Он внутренне и внешне уделяет внимание пустотности… 
They focus on emptiness internally and externally … 
So ajjhattaṁ suññataṁ manasi karoti. 
Затем он внутренне уделяет внимание пустотности. 
They focus on emptiness internally, 
Tassa ajjhattaṁ suññataṁ manasikaroto ajjhattaṁ suññatāya cittaṁ pakkhandati pasīdati santiṭṭhati vimuccati. 
Когда он внутренне уделяет внимание пустотности, его ум входит в пустотность внутренне или же обретает уверенность устойчивость, решимость. 
and their mind leaps forth, gains confidence, settles down, and becomes decided. 
‘ajjhattaṁ suññataṁ kho me manasikaroto ajjhattaṁ suññatāya cittaṁ pakkhandati pasīdati santiṭṭhati vimuccatī’ti. 
“Когда я уделяю внимание пустотности, мой ум входит в пустотность внутренне или же обретает уверенность, устойчивость, решимость”. 
‘I am focusing on emptiness internally, and my mind leaps forth, gains confidence, settles down, and becomes decided.’ 
So bahiddhā suññataṁ manasi karoti …pe… 
Затем он внешне уделяет внимание пустотности… 
They focus on emptiness externally … 
so ajjhattabahiddhā suññataṁ manasi karoti …pe… 
Он внутренне и внешне уделяет внимание пустотности… 
They focus on emptiness internally and externally … 

Suññatavaggo niṭṭhito tatiyo.   
 
Dvidhāva suññatā hoti, 
 
 

“Suññatāvihārena kho ahaṁ, bhante, etarahi bahulaṁ viharāmī”ti.  “Уважаемый, я часто пребываю в пустотности”. 
“Sir, these days I usually practice the meditation on emptiness.” 
suññatā. 
 
 
‘suññatāvihārena bahulaṁ vihareyyan’ti, tena, sāriputta, bhikkhunā iti paṭisañcikkhitabbaṁ: 
“Пусть я сейчас буду часто пребывать в пустотности” – то ему следует рассуждать так: 
‘May I usually practice the meditation on emptiness.’ So they should reflect: 

Etāni, ānanda, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni, jhāyathānanda, mā pamādattha, mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanī”ti.  Вон там – подножья деревьев, там – пустые хижины. Медитируйте, Ананда, не откладывайте на потом, иначе будете позже сожалеть об этом. Таково наше наставление вам”. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, Ānanda! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 
Suññato ca vibhaṅgako; 
 
 

“Yo suññagehāni sevati,  “Кто затворяется, чтоб жить в пустом жилище, 
“A self-controlled sage frequents 
Suññāgāragato mahāmuni. 
Ни волоска не дрогнет из-за них. 
of a great sage in that empty hut. 

Suññamagāranti soppasi,  Обдумывая: “Хижина пуста”, — ты спишь, 
You sleep, thinking that the hut is empty. 

Suññaṁ araññaṁ vijanaṁ vigāhiya;  В самую чащу, где ужасного так много, 
you’ve plunged into the empty, desolate wilderness. 

‘sace tumhākaṁ, bhikkhave, araññagatānaṁ vā rukkhamūlagatānaṁ vā suññāgāragatānaṁ vā uppajjeyya bhayaṁ vā chambhitattaṁ vā lomahaṁso vā, mameva tasmiṁ samaye anussareyyātha:  If you’ve gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut and you get scared or terrified, just recollect me: 
suññāgāreva bhikkhavo; 
or an empty hut, O mendicants, 

Evameva kho, bhikkhave, idhekacco bhikkhu lābhasakkārasilokena abhibhūto pariyādiṇṇacitto neva suññāgāragato ramati, na rukkhamūlagato ramati, na ajjhokāsagato ramati;  Точно также, монахи, тот монах, чей ум охвачен приобретениями, уважением и похвалой, не находит облегчения ни в пустом жилище, ни у подножья дерева, ни под открытым небом. 
In the same way, take a certain mendicant whose mind is overcome and overwhelmed by possessions, honor, and popularity. They’re not happy in an empty hut, at the root of a tree, or out in the open. 

Evameva kho, bhikkhave, bhavissanti bhikkhū anāgatamaddhānaṁ, ye te suttantā tathāgatabhāsitā gambhīrā gambhīratthā lokuttarā suññatappaṭisaṁyuttā, tesu bhaññamānesu na sussūsissanti na sotaṁ odahissanti na aññā cittaṁ upaṭṭhāpessanti na ca te dhamme uggahetabbaṁ pariyāpuṇitabbaṁ maññissanti.  Аналогичным образом, монахи, подобное произойдёт и в будущем. Когда будут декламироваться беседы, произнесённые Татхагатой – глубокие, глубокие в своём значении, сверхмирские, связанные с пустотностью – [у людей] не будет желания их слушать, они не будут склонять к ним ухо, не будут утверждать свои сердца в их познании, не будут считать, что эти учения стоит изучать и практиковать. 
In the same way, in a future time there will be mendicants who won’t want to listen when discourses spoken by the Realized One—deep, profound, transcendent, dealing with emptiness—are being recited. They won’t actively listen or try to understand, nor will they think those teachings are worth learning and memorizing. 
Evametesaṁ, bhikkhave, suttantānaṁ tathāgatabhāsitānaṁ gambhīrānaṁ gambhīratthānaṁ lokuttarānaṁ suññatappaṭisaṁyuttānaṁ antaradhānaṁ bhavissati. 
Вот таким образом, монахи, те беседы, произнесённые Татхагатой – глубокие, глубокие в своём значении, сверхмирские, связанные с пустотностью – исчезнут. 
And that is how the discourses spoken by the Realized One—deep, profound, transcendent, dealing with emptiness—will disappear. 
‘ye te suttantā tathāgatabhāsitā gambhīrā gambhīratthā lokuttarā suññatappaṭisaṁyuttā, tesu bhaññamānesu sussūsissāma, sotaṁ odahissāma, aññā cittaṁ upaṭṭhāpessāma, te ca dhamme uggahetabbaṁ pariyāpuṇitabbaṁ maññissāmā’ti. 
“Когда декламируются беседы, произнесённые Татхагатой – глубокие, глубокие в своём значении, сверхмирские, связанные с пустотностью – у нас будет желание их слушать, мы будем склонять к ним ухо, будем утверждать свои сердца в их познании, будем считать, что эти учения стоит изучать и практиковать”. 
‘When discourses spoken by the Realized One—deep, profound, transcendent, dealing with emptiness—are being recited we will want to listen. We will actively listen and trying to understand, and we will think those teachings are worth learning and memorizing.’ 

“Sīlavatāvuso, koṭṭhika, bhikkhunā pañcupādānakkhandhā aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato yoniso manasi kātabbā.  “Друг Коттхита, нравственный монах должен тщательно рассматривать пять совокупностей, подверженных цеплянию, как непостоянное, как страдание, как болезнь, как опухоль, как [отравленный] дротик, как невзгоду, как бедствие, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличностное. 
“Reverend Koṭṭhita, an ethical mendicant should rationally apply the mind to the five grasping aggregates as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 
Sīlavatāvuso, koṭṭhika, bhikkhunā ime pañcupādānakkhandhā aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato yoniso manasi kātabbā. 
Нравственный монах должен тщательно рассматривать пять совокупностей, подверженных цеплянию, как непостоянное… безличностное. 
An ethical mendicant should rationally apply the mind to these five grasping aggregates as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 
“Arahatāpi kho, āvuso koṭṭhika, ime pañcupādānakkhandhe aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato yoniso manasi kātabbā. 
“Друг Коттхита, монах, являющийся арахантом, должен тщательно рассматривать пять совокупностей, подверженных цеплянию, как непостоянное, как страдание, как болезнь, как опухоль, как [отравленный] дротик, как невзгоду, как бедствие, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличностное. 
“Reverend Koṭṭhita, a perfected one should also rationally apply the mind to the five grasping aggregates as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 

“Arahatāpi khvāvuso koṭṭhika, ime pañcupādānakkhandhā aniccato dukkhato rogato gaṇḍato sallato aghato ābādhato parato palokato suññato anattato yoniso manasi kātabbā.  “Друг Коттхита, монах, являющийся арахантом, должен тщательно рассматривать пять совокупностей, подверженных цеплянию, как непостоянное, как страдание, как болезнь, как опухоль, как [отравленный] дротик, как невзгоду, как бедствие, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличностное. 
“Reverend Koṭṭhita, a perfected one should rationally apply the mind to the five grasping aggregates as impermanent, as suffering, as diseased, as a boil, as a dart, as misery, as an affliction, as alien, as falling apart, as empty, as not-self. 

Suññatalokasutta  Сутта Мир пуст 
The World is Empty 
Suññatalokasutta → suññalokasuttaṁ (bj); suñña (pts1ed) 
“‘suñño loko, suñño loko’ti, bhante, vuccati. 
“Почтенный, “мир пуст, мир пуст” – так говорят. 
“Sir, they say that ‘the world is empty’. 
Kittāvatā nu kho, bhante, suñño lokoti vuccatī”ti? 
В каком смысле, почтенный, говорится, что “мир пуст”? 
What does the saying ‘the world is empty’ refer to?” 
“Yasmā ca kho, ānanda, suññaṁ attena vā attaniyena vā tasmā suñño lokoti vuccati. 
“Ананда, поскольку он пуст от “я” и того, что принадлежит “я”, то и говорится, что “мир пуст”. 
“Ānanda, they say that ‘the world is empty’ because it’s empty of self or what belongs to self. 
Kiñca, ānanda, suññaṁ attena vā attaniyena vā? 
И что пусто от “я” и того, что принадлежит “я”? 
And what is empty of self or what belongs to self? 
Cakkhu kho, ānanda, suññaṁ attena vā attaniyena vā. 
Глаз, Ананда, пуст от “я” и того, что принадлежит “я”. 
The eye, 
Rūpā suññā attena vā attaniyena vā, cakkhuviññāṇaṁ suññaṁ attena vā attaniyena vā, cakkhusamphasso suñño attena vā attaniyena vā …pe… 
Формы… сознание глаза… контакт глаза… 
sights, eye consciousness, and eye contact are empty of self or what belongs to self. … 
yampidaṁ manosamphassapaccayā uppajjati vedayitaṁ sukhaṁ vā dukkhaṁ vā adukkhamasukhaṁ vā tampi suññaṁ attena vā attaniyena vā. 
любое чувство, которое возникает, имея в качестве причины контакт ума… тоже пусто от “я” и того, что принадлежит “я”. 
The pleasant, painful, or neutral feeling that arises conditioned by mind contact is also empty of self or what belongs to self. 
Yasmā ca kho, ānanda, suññaṁ attena vā attaniyena vā, tasmā suñño lokoti vuccatī”ti. 
Ананда, поскольку он пуст от “я” и того, что принадлежит “я”, то и говорится, что “мир пуст”. 
They say that ‘the world is empty’ because it’s empty of self or what belongs to self.” 

Etāni, bhikkhave, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni. Jhāyatha, bhikkhave, mā pamādattha; mā pacchāvippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanī”ti.  Вон там, монахи, корни деревьев. Там – пустые жилища. Медитируйте, монахи, не будьте беспечными, не впадайте потом в сожаление. Таково наше наставление вам”. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, mendicants! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 

So passeyya suññaṁ gāmaṁ.  И он бы увидел пустую деревню. 
He’d see an empty village. 
Yaññadeva gharaṁ paviseyya rittakaññeva paviseyya tucchakaññeva paviseyya suññakaññeva paviseyya. 
В какой бы дом он ни входил, тот был незанят, покинут, пуст. 
But whatever house he enters is vacant, deserted, and empty. 
Yaññadeva bhājanaṁ parimaseyya rittakaññeva parimaseyya tucchakaññeva parimaseyya suññakaññeva parimaseyya. 
Какой бы горшок он ни брал, тот был незанят, не имел содержимого, был пуст. 
And whatever vessel he touches is vacant, hollow, and empty. 
‘idāni, ambho purisa, imaṁ suññaṁ gāmaṁ corā gāmaghātakā pavisanti. 
“Почтенный, сейчас бандиты совершат набег на эту пустую деревню. 
‘Mister, there are bandits who raid villages, and they’re striking now. 
Suñño gāmoti kho, bhikkhave, channetaṁ ajjhattikānaṁ āyatanānaṁ adhivacanaṁ. 
“Пустая деревня” – это обозначение шести внутренних сфер чувств. 
‘Empty village’ is a term for the six interior sense fields. 
Cakkhuto cepi naṁ, bhikkhave, paṇḍito byatto medhāvī upaparikkhati rittakaññeva khāyati, tucchakaññeva khāyati, suññakaññeva khāyati …pe… 
Если, монахи, мудрый, сведущий, разумный человек изучал бы их посредством глаза, то они представились бы ему не имеющими содержимого, пустыми, полыми. 
If an astute, competent, clever person investigates this in relation to the eye, it appears vacant, hollow, and empty. 
manato cepi naṁ, bhikkhave, paṇḍito byatto medhāvī upaparikkhati rittakaññeva khāyati, tucchakaññeva khāyati, suññakaññeva khāyati. 
ума, то они представились бы ему не имеющими содержимого, пустыми, полыми. 
mind, it appears vacant, hollow, and empty. 

suññato phasso, animitto phasso, appaṇihito phasso”ti.  контакт с пустотностью, контакт с беспредметностью, контакт с ненаправленностью”. 
emptiness, signless, and undirected contacts.” 

“yā cāyaṁ, gahapati, appamāṇā cetovimutti, yā ca ākiñcaññā cetovimutti, yā ca suññatā cetovimutti, yā ca animittā cetovimutti, ime dhammā nānatthā nānābyañjanā udāhu ekatthā byañjanameva nānan”ti?  “Домохозяин, безмерное освобождение ума, освобождение ума посредством отсутствия всего, пустотное освобождение ума, беспредметное освобождение ума: эти вещи различны в сути и в названии, или же имеют одну суть, но различаются только в названии?” 
“Householder, the limitless release of the heart, and the release of the heart through nothingness, and the release of the heart through emptiness, and the signless release of the heart: do these things differ in both meaning and phrasing? Or do they mean the same thing, and differ only in the phrasing?” 
Katamā ca, bhante, suññatā cetovimutti? 
И что такое, достопочтенный, пустотное освобождение ума? 
And what is the release of the heart through emptiness? 
Idha, bhante, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā iti paṭisañcikkhati: 
Вот монах, уйдя в лес или к подножью дерева или в пустое жилище, размышляет так: 
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, and reflects like this: 
‘suññamidaṁ attena vā attaniyena vā’ti. 
“Это пусто от “я” или от того, что принадлежит “я”. 
‘This is empty of a self or what belongs to a self.’ 
Ayaṁ vuccati, bhante, suññatā cetovimutti. 
Это называется пустотным освобождением ума. 
This is called the release of the heart through emptiness. 
Sā kho pana akuppā cetovimutti suññā rāgena, suññā dosena, suññā mohena. 
И это непоколебимое состояние освобождённого ума лишено жажды, лишено злобы, лишено заблуждения. 
That unshakable release of the heart is empty of greed, hate, and delusion. 
Sā kho pana akuppā cetovimutti suññā rāgena, suññā dosena, suññā mohena. 
И это непоколебимое состояние освобождённого ума лишено жажды, лишено злобы, лишено заблуждения. 
That unshakable release of the heart is empty of greed, hate, and delusion. 
Sā kho pana akuppā cetovimutti suññā rāgena, suññā dosena, suññā mohena. 
И это непоколебимое состояние освобождённого ума лишено жажды, лишено злобы, лишено заблуждения. 
That unshakable release of the heart is empty of greed, hate, and delusion. 

Etāni, bhikkhave, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni. Jhāyatha, bhikkhave, mā pamādattha; mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanī”ti.  Вон там – подножья деревьев, монахи. Там – пустые жилища. Медитируйте, монахи, не будьте беспечными, не впадайте потом в сожаление. Таково наше наставление вам”. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, mendicants! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 

Suññatasamādhisutta  Сутта Пустотное Объединение Опыта 
Emptiness Immersion 
Suññatasamādhisutta → suññatā (pts1ed) 
Suññato samādhi, animitto samādhi, appaṇihito samādhi—ayaṁ vuccati, bhikkhave, asaṅkhatagāmimaggo …pe…. 
“Пустотное сосредоточение, беспредметное сосредоточение, ненаправленное сосредоточение – вот что называется путём, ведущим к необусловленному…” 
Emptiness immersion; signless immersion; undirected immersion. …” 

Etāni, bhikkhave, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni. Jhāyatha, bhikkhave, mā pamādattha; mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanī”ti.  Вон там – подножья деревьев, монахи. Там – пустые жилища. Медитируйте, монахи, не будьте беспечными, не впадайте потом в сожаление. Таково наше наставление вам”. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, mendicants! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 
suññato satipaṭṭhānā; 
 
 

Etāni, bhikkhave, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni. Jhāyatha, bhikkhave, mā pamādattha; mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanīti.  Вон там – подножья деревьев, монахи. Там – пустые жилища. Медитируйте, монахи, не будьте беспечными, не впадайте потом в сожаление. Таково наше наставление вам. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, mendicants! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 
Suññato samādhi. 
Пустотное сосредоточение – 
Emptiness immersion. … 
Etāni, bhikkhave, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni. Jhāyatha, bhikkhave, mā pamādattha; mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanī”ti. 
Вон там – подножья деревьев, монахи. Там – пустые жилища. Медитируйте, монахи, не будьте беспечными, не впадайте потом в сожаление. Таково наше наставление вам”. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, mendicants! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 

Etāni, bhikkhave, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni. Jhāyatha, bhikkhave, mā pamādattha; mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanī”ti.  Вон там – подножья деревьев, монахи. Там – пустые жилища. Медитируйте, монахи, не будьте беспечными, не впадайте потом в сожаление. Таково наше наставление вам”. 
Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, mendicants! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 

So khvāhaṁ, bhante, suññāgāragato imesaṁ pañcupādānakkhandhānaṁ ukkujjāvakujjaṁ samparivattento ‘idaṁ dukkhan’ti yathābhūtaṁ abbhaññāsiṁ, ‘ayaṁ dukkhasamudayo’ti yathābhūtaṁ abbhaññāsiṁ, ‘ayaṁ dukkhanirodho’ti yathābhūtaṁ abbhaññāsiṁ, ‘ayaṁ dukkhanirodhagāminī paṭipadā’ti yathābhūtaṁ abbhaññāsiṁ.  Then, while staying in an empty hut, I followed the churning of the five grasping aggregates. I truly understood: ‘This is suffering’ … ‘This is the origin of suffering’ … ‘This is the cessation of suffering’ … ‘This is the practice that leads to the cessation of suffering’. 

Etāni, ānanda, rukkhamūlāni, etāni suññāgārāni. Jhāyathānanda, mā pamādattha; mā pacchā vippaṭisārino ahuvattha. Ayaṁ vo amhākaṁ anusāsanī”ti.  Here are these roots of trees, and here are these empty huts. Practice absorption, Ānanda! Don’t be negligent! Don’t regret it later! This is my instruction to you.” 

“api myāyaṁ, bhikkhave, parisā suññā viya khāyati parinibbutesu sāriputtamoggallānesu.  “Mendicants, this assembly seems empty to me now that Sāriputta and Moggallāna have become fully quenched. 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, монахи, монах уйдя в дикую местность или к корням дерева или в пустое жилище, садится, разровняв сидение, удерживая тело прямо, установив концентрацию (памятование) на всё лицо - рот. 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, монахи, монах уйдя в дикую местность или к корням дерева или в пустое жилище, садится, разровняв сидение, удерживая тело прямо, установив концентрацию (памятование) на всё лицо - рот. 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, монахи, монах уйдя в дикую местность или к корням дерева или в пустое жилище, садится, разровняв сидение, удерживая тело прямо, установив концентрацию (памятование) на всё лицо - рот. 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, монахи, монах уйдя в дикую местность или к корням дерева или в пустое жилище, садится, разровняв сидение, удерживая тело прямо, установив концентрацию (памятование) на всё лицо - рот. 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

Idha, ariṭṭha, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, Ариттха, монах, затворившись в лесу, у подножья дерева или в пустом жилище, садится. Скрестив ноги, выпрямив тело, он устанавливает осознанность впереди. 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, монахи, монах, затворившись в лесу, у подножья дерева или в пустом жилище, садится. Скрестив ноги, выпрямив тело, он устанавливает осознанность впереди. 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, монахи, монах, затворившись в лесу, у подножья дерева или в пустом жилище, садится… 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, монахи, монах, затворившись в лесу, у подножья дерева или в пустом жилище, садится. Скрестив ноги, выпрямив тело, он устанавливает осознанность впереди… 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

Idhānanda, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, Ананда, монах, затворившись в лесу, у подножья дерева или в пустом жилище, садится. Скрестив ноги, выпрямив тело, он устанавливает осознанность впереди… 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

Idhānanda, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, Ананда, монах, затворившись в лесу, у подножья дерева, или в пустом жилище, садится. Скрестив ноги, выпрямив тело, он устанавливает осознанность впереди. 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. 

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  Вот, монахи, монах, затворившись в лесу, у подножья дерева, или в пустом жилище, садится. Скрестив ноги, выпрямив тело, он устанавливает осознанность впереди. 
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence. … 

‘ye te suttantā tathāgatabhāsitā gambhīrā gambhīratthā lokuttarā suññatapaṭisaṁyuttā te kālena kālaṁ upasampajja viharissāmā’ti.  ‘From time to time we will undertake and dwell upon the discourses spoken by the Realized One that are deep, profound, transcendent, dealing with emptiness.’ 
ye te suttantā tathāgatabhāsitā gambhīrā gambhīratthā lokuttarā suññatapaṭisaṁyuttā te kālena kālaṁ upasampajja viharituṁ. 
It’s not easy for us to undertake and dwell from time to time upon the discourses spoken by the Realized One that are deep, profound, transcendent, dealing with emptiness. 

“Suññato lokaṁ avekkhassu,  “Как на пустой, взирай ты на этот мир, 
“Look upon the world as empty, 

Suññato animitto ca,  часть его — свобода, 
whose resort is the liberation 

Suññaṁ anattāti aghaṁ vadhanti ca;  that emptiness is non-self, and that misery is death. 

Suññatassānimittassa,  I attain the meditations on emptiness 

Suññāgāragatā ramāmahaṁ.  I’m happy to have reached an empty place. 

Tena kho pana samayena āyasmā bhaddiyo kāḷīgodhāya putto araññagatopi rukkhamūlagatopi suññāgāragatopi abhikkhaṇaṁ udānaṁ udānesi:  Now at that time, Venerable Bhaddiya son of Kāḷīgodhā, even in the wilderness, at the foot of a tree, or in an empty dwelling, frequently expressed this heartfelt sentiment: 
Assosuṁ kho sambahulā bhikkhū āyasmato bhaddiyassa kāḷīgodhāya puttassa araññagatassapi rukkhamūlagatassapi suññāgāragatassapi abhikkhaṇaṁ udānaṁ udānentassa: 
Several mendicants heard him 
yaṁsa pubbe agāriyabhūtassa rajjasukhaṁ, so tamanussaramāno araññagatopi rukkhamūlagatopi suññāgāragatopi abhikkhaṇaṁ udānaṁ udānesi: 
It’s when recalling the pleasures of royalty he formerly enjoyed as a lay person that, even in the wilderness, at the foot of a tree, or in an empty dwelling, he frequently expresses this heartfelt sentiment: 
“āyasmā, bhante, bhaddiyo kāḷīgodhāya putto araññagatopi rukkhamūlagatopi suññāgāragatopi abhikkhaṇaṁ udānaṁ udānesi: 
Yaṁsa pubbe agāriyabhūtassa rajjasukhaṁ, so tamanussaramāno araññagatopi rukkhamūlagatopi suññāgāragatopi abhikkhaṇaṁ udānaṁ udānesi: 
“Saccaṁ kira tvaṁ, bhaddiya, araññagatopi rukkhamūlagatopi suññāgāragatopi abhikkhaṇaṁ udānaṁ udānesi: 
“Is it really true, Bhaddiya, that even in the wilderness, at the foot of a tree, or in an empty dwelling, you frequently express this heartfelt sentiment: 
“Kiṁ pana tvaṁ, bhaddiya, atthavasaṁ sampassamāno araññagatopi rukkhamūlagatopi suññāgāragatopi abhikkhaṇaṁ udānaṁ udānesi: 
“But why do you say this?” 
Etarahi kho panāhaṁ, bhante, araññagatopi rukkhamūlagatopi suññāgāragatopi eko abhīto anubbiggo anussaṅkī anutrāsī appossukko pannalomo paradattavutto, migabhūtena cetasā viharāmi. 
But these days, even when alone in the wilderness, at the foot of a tree, or in an empty dwelling, I’m not fearful, scared, suspicious, or nervous. I live relaxed, unruffled, surviving on charity, my heart free as a wild deer. 
Imaṁ kho ahaṁ, bhante, atthavasaṁ sampassamāno araññagatopi rukkhamūlagatopi suññāgāragatopi abhikkhaṇaṁ udānaṁ udānesiṁ: 
It is for this reason that, even in the wilderness, at the foot of a tree, or in an empty dwelling, I frequently expressed this heartfelt sentiment: 

Atha kho bhagavā acirapakkantesu pāṭaligāmiyesu upāsakesu suññāgāraṁ pāvisi.  Soon after they left the Buddha entered a private cubicle.