И как, Висакха, человек моет грязную голову с приложением старания? С помощью чистящей пасты, глины, воды, и соответствующих усилий со стороны человека. Именно так его голова, будучи грязной, очищается приложением старания. Точно также загрязнённый ум очищается приложением старания. И как загрязнённый ум очищается приложением старания? Вот, Висакха, ученик Благородных памятует о Татхагате… его ум становится безмятежным, возникает радость, и загрязнения ума отбрасываются. 

«Разве мог бы я, друг, не благодарить Достопочтенного Ананду за его хорошо сказанные слова? Если кто-либо не поблагодарил бы Достопочтенного Ананду за его хорошо сказанные слова, то его голова бы раскололась!» 

примесь олова, 

Осознанность—то его шея; мудрость—голова, 

7.50. Половая связь 

«Брахман, в этом мире с его дэвами, Марой, Брахмой, с его поколениями жрецов и отшельников, богов и людей, я не вижу никого, кому бы я мог выражать почтение, или перед кем я мог бы вставать, или кому я мог бы предлагать сиденье. Поскольку если Татхагата выразит почтение кому-либо, или встанет перед ним, или предложит ему сиденье, то голова этого человека расколется». 

Затем Благословенный обратился к Достопочтенному Сарипутте: «Сарипутта, прости этого пустого человека, прежде чем его голова расколется на семь частей прямо на этом самом месте». 

Тогда Блаженный так сказал юному Амбаттхе: «Вот, Амбаттха, тебе задается вопрос, связанный с истиной, на который следует ответить без страсти. Если ты не ответишь или уклонишься, сказав о другом, или останешься безмолвным, или уйдешь, то голова твоя тут же разорвется на семь частей. Как же ты думаешь об этом, Амбаттха? Что ты слыхал из разговоров старших, престарелых брахманов, наставников твоих наставников? Откуда происходит род Канхаяна, и кто предок рода Канхаяна?»  Тогда Блаженный так сказал юному Амбаттхе: «Ответь теперь, Амбаттха, нет у тебя теперь времени оставаться безмолвным. Ведь кто, Амбаттха, будучи трижды спрошен Татхагатой, не отвечает на вопрос, связанный с истиной, у того голова разорвется на семь частей». 

—«Неверно, почтенные, что я не высказываю одобрения хорошо сказанному отшельником Готамой как хорошо сказанному,—ведь голова развалится у того, кто не станет высказывать одобрения хорошо сказанному отшельником Готамой, как хорошо сказанному. Но я подумал, почтенные: «Отшельник Готама не сказал: «Вот, что я слышал» или «Вот, чему надлежит быть», но отшельник Готама сказал лишь: «Вот, что было тогда, так было тогда. Поэтому я подумал, почтенные: «Несомненно, отшельник Готама был в то время царем Махавиджитой, господином жертвоприношения, или царским жрецом-брахманом, совершающим это жертвоприношение». Испытал ли досточтимый Готами, что совершивший или приказавший совершить подобного рода жертвоприношение с распадом тела после смерти рождается в счастливом небесном мире?» 

—Что ж, предводитель, я произнесу вам метафору. С помощью метафоры некоторые здравомыслящие люди понимают значение сказанного. Однажды, обитатели одной страны мигрировали. Тогда один товарищ сказал другому: «Пойдём, друг! Пошли в ту страну! Надеюсь, мы там заполучим богатство!» - «Да, мой друг,» - ответил другой. Они пошли в ту страну, в определённое место в одной деревне. Там они увидели большую кучу ничейной ситниковой кроталярии [бобовое растение, из которого делали пеньку]. Увидев это, один товарищ сказал второму: «Это куча ничейной пеньковой травы. Давай, мой друг, ты соберёшь охапку, и я соберу охапку, и так мы пойдём.» - «Да, друг,» - ответил второй. Неся охапки травы, они пришли в другую часть деревни. Там они увидели много ничейной пеньковой нити. Увидев это, один товарищ сказал другому: «Эта куча ничейной пеньковой нити как раз то, для чего нам нужна была кроталярия! Что ж, друг, давай оставим охапки растения, и оба возьмём по охапке нити и пойдём дальше,» - «Я уже достаточно долго несу эту охапку растений, и она хорошо связана. Этого достаточно для, понимаешь.» Так что один товарищ оставил свою охапку кроталярии, и взял охапку нити. Они пошли в другое место деревни. Там они увидели много ничейной пеньковой ткани. Увидев это, один товарищ сказал другому: «Эта куча ничейной пеньковой ткани как раз то, для чего нам нужна была кроталярия и пеньковая нить! Что ж, друг, давай оставим наши охапки, и возьмём по охапке ткани, и пойдём дальше,» - «Я уже достаточно долго несу эту охапку растений, и она хорошо связана. Этого достаточно для, понимаешь.» Так что один товарищ оставил свою охапку нити, и взял охапку ткани. Они пошли в другую часть деревни. И там нашли кучу ничейного льна, и далее – льняной нити, льняной ткани, шёлка, шёлковой нити, шёлковой ткани, железа, меди, олова, свинца, серебра и золота. Увидев это, один товарищ сказал другому: «Эта ничейная куча золота как раз то, для чего нам нужно было всё остальное! Что ж, друг, давай оставим наши охапки, и возьмём по охапке золота, и пойдём дальше,» - «Я уже достаточно долго несу эту охапку растений, и она хорошо связана. Этого достаточно для, понимаешь.» Так что один товарищ оставил свою охапку серебра, и взял охапку золота. Потом они вернулись в свою деревню. Когда один товарищ вернулся с охапкой кроталярии, он не порадовал своих родителей, жён и детей, а также своих друзей и знакомых, и сам не был доволен и счастлив. Но когда другой товарищ вернулся с охапкой золота, он обрадовал своих родителей, жён и детей, а также своих друзей и знакомых, и сам был доволен и счастлив. Точно также и вы, предводитель, выглядите как этот носильщик пеньки в метафоре. Отпустите это пагубное заблуждение, предводитель, отпустите его! Не создавайте длительный вред и страдания самому себе! 

«Воистину, друг, мы и не знали, что беседуем с Достопочтенным Сарипуттой, учеником, который подобен самому Учителю! Если бы мы знали, что это был Достопочтенный Сарипутта, мы бы не говорили так много. Удивительно, друг, поразительно! Каждый глубокий вопрос, который шаг за шагом был задан Достопочтенным Сарипуттой, [был задан так], как [его и задавал бы] учёный ученик, который правильно понимает Учение Учителя. Какое благо для его товарищей по святой жизни, какое великое благо для них, что у них есть возможность видеть и почитать Достопочтенного Сарипутту. Даже если бы, чтобы увидеть и почитать его, им пришлось бы носить Достопочтенного Сарипутту на подушке, [подпираемой] их головами, это [всё равно] было бы благом для них, великим благом. И вне сомнений, это благо для нас, великое благо, что у нас есть возможность увидеть и выразить уважение Достопочтенному Сарипутте».  «Удивительно, друг, поразительно! Пунна Мантанипутта шаг за шагом ответил на каждый глубокий вопрос, который ему был задан, как [и ответил бы] учёный ученик, который правильно понимает Учение Учителя. Какое благо для его товарищей по святой жизни, какое великое благо для них, что у них есть возможность видеть и почитать Достопочтенного Пунну Мантанипутту. Даже если бы, чтобы увидеть и почитать его, им пришлось бы носить Достопочтенного Пунну Мантанипутту на подушке, [подпираемой] их головами, это [всё равно] было бы благом для них, великим благом. И вне сомнений, это благо для нас, великое благо, что у нас есть возможность увидеть и выразить уважение Достопочтенному Пунне Мантанипутте». 

И во второй раз Благословенный задал тот же самый вопрос, и во второй раз Саччака сын Нигантхов ничего не ответил. Тогда Благословенный сказал ему: «Аггивессана, отвечай сейчас же. Сейчас не время молчать. Если кто-либо, будучи спрошенным Татхагатой разумным вопросом в третий раз, всё ещё не ответит, то его голова прямо на этом самом месте расколется на семь частей». 

Злой, у Великого Ада есть три названия: «Шесть сфер контакта», «Ад прокалывания кольями», «Ад, переживаемый для себя». И тогда, Злой, стражи ада подошли ко мне и сказали: «Почтенный, когда [один] кол столкнётся с [другим] колом в твоём сердце, то тогда ты узнаешь: «Я жарюсь в аду уже тысячу лет». И много лет, Злой, много веков, много тысячелетий я жарился в Великом Аду. Десять тысячелетий я жарился в дополнительном аду, переживая чувство, что зовётся возникающим из-за созревания [каммы]. Злой, моё тело имело такую же форму, как и человеческое, но моя голова была формы головы рыбы. [И далее он добавил]: 

Далее, Господин, Исидатта и Пурана, два моих ревизора, едят мою еду и пользуются моими экипажами. Я обеспечиваю их средствами к жизни и приношу им славу. И несмотря на это они не выражают мне такого почтения, которое выражают Благословенному. Однажды, когда я выехал со своей армией и проверял этих ревизоров Исидатту и Пурану, случилось так, что я построил очень тесные казармы. И тогда эти двое ревизоров, Исидатта и Пурана, проведя большую часть ночи в обсуждении Дхаммы, легли своими головами в том направлении, в котором, как они слышали, в то время находился Благословенный, а своими ногами—ко мне. Я подумал: «Удивительно! Поразительно! Эти двое ревизоров, Исидатта и Пурана, едят мою еду и пользуются моими экипажами. Я обеспечиваю их средствами к жизни и приношу им славу. И несмотря на это по отношению ко мне они менее почтительны, нежели к Благословенному». Я подумал: «Вне сомнений, эти достопочтенные воспринимают последовательные состояния высших отличий в Учении Благословенного». И поэтому также, Господин, я делаю в отношении Благословенного вывод: «Благословенный—полностью просветлённый. Дхамма хорошо провозглашена Благословенным. Сангха учеников Благословенного практикует хороший путь». 

Его голова как тюрбан—это знак Великого Человека у Мастера Готамы. 

«На семь частей бы раскололась голова, 

«На семь частей бы раскололась голова, 

Как если б голова пылала, 

И тогда Злой Мара, желая породить страх, трепетание и ужас в Благословенном, проявил себя в форме огромного царского слона и подошёл к Благословенному. Его голова была подобна огромному куску стеатита; его бивни были как будто из чистейшего серебра; его хобот—точно огромное дышло плуга. 

Жить нужно так, как будто голова охвачена огнём: 

Когда я сказал так, Благословенный ответил мне: «Кассапа, если кто-либо, кто не знает и не видит, сказал бы такому искреннему ученику, как ты: «Я знаю, я вижу», то его голова раскололась бы на куски. Но, зная, Кассапа, я говорю: «Я знаю»; видя, я говорю: «Я вижу». 

примесь олова является загрязнением золота… 

Благословенный сказал: «Монахи, если бы чья-либо одежда или голова была бы охвачена пламенем, что бы он стал делать?»  «Учитель, если бы чья-либо одежда или голова была бы охвачена пламенем, то, чтобы потушить одежду или голову, он бы побудил неимоверное желание, приложил бы неимоверные усилия, породил бы рвение и исступление, не ослаблял бы стараний, применил бы осознанность и бдительность». 

Вот что я слышал. Однажды Благословенный обитал в Косале, на отмели реки Сундарики. В то время брахман Сундарикабхарадваджа приносил жертвы огню и прославлял огонь. Окончив жертвоприношение и воспев огонь, брахман встал и, окинув взором все четыре стороны, сказал: «Кому бы вкусить от остатков этого приношения?» Тут брахман заметил Совершенного, сидевшего на корнях деревьев; закутав свое тело и голову, взяв в левую руку остатки приношения, а в правую чашу с водою, к Совершенному направился брахман. Совершенный, услышав шаги брахмана, обнажил голову. Тут подумал брахман: «Голова того человека обрита,—он постриженник»,—и хотел уйти прочь. Но тут опять подумал брахман: «Однако, есть и брахманы, бреющие голову: лучше я пойду к нему и спрошу о его происхождении». 

«Голова—это неведение, знай ты: познание раздробляет голову, разбивает её уверенностью, глубокою мыслью, медитацией, решимостью и усердием».  Из прекрасного города Косалы вышел брахман, певец чудных гимнов, ничего не жаждущий. На отмелях реки Годхавари остановился он, сбирая подаяния, Где неподалеку лежало богатое селение; Собравши великие дары, он принёс обильную жертву. Принеся великую жертву, он уединился в своем убежище. Тут пришел к нему другой брахман с распухшими ногами, дрожащий, покрытый грязью, с запыленными волосами. И, придя к брахману, он попросил у него пятьсот монет. Бавари, встретив его, усадил и спрашивал, доволен ли он, счастлив ли. Потом сказал ему: «Все дары, которые были у меня, я раздал уже; прости меня, о брахман, у меня нет пятисот монет». «Если ты не даёшь мне, просящему, пусть голова твоя расколется на седьмой день на семь частей!»—так произнес тот нечестивец свое страшное проклятие!… Услышав слова его, впал в тоску брахман Бавари. Не принимая пищи, стал он худеть, пронзённый стрелою печали; только дух его услаждался сосредоточением. Видя, что тоскует Бавари, страшится, благосклонный дух приблизился к нему и сказал: 

«Все хорошо, друг—был ответ.—Чувствую себя отлично. Хотя немного болит голова».  «Поразительно, друг Сарипутта, удивительно, друг Сарипутта, сколь велика сила и велико могущество Достопочтенного Сарипутты! Только что, друг Сарипутта, Достопочтенного ударил по голове один яккха, и это был удар такой силы, что таким ударом можно было бы свалить великого слона высотой в семь с половиной локтей, или же расколоть огромную гору. Но затем Достопочтенный Сарипутта сказал: «Я в порядке, друг Моггаллана, я нормально себя чувствую, друг Моггаллана, но у меня немного болит голова». 
«Чудесно! Невероятно! Насколько сильны твои сверхспособности, о друг Сарипутта! Только что могучий яккха ударил тебя по голове. И как силен был тот удар! Им можно было бы замертво убить взрослого слона или расколоть горный хребет! И все что ты говоришь мне после него: «Все хорошо, друг. Со мною все в порядке, но слегка побаливает голова». 
«Я в порядке, друг Моггаллана, я нормально себя чувствую, друг Моггаллана, но у меня немного болит голова». 

В тот момент Сирима поняла то, что она посторонняя (в этом доме), и подумала: «Я совершила ужасный поступок, плеснув кипятком ей на голову, из-за простой улыбки со стороны мужа». А она, не только не приказала служанкам остановить меня, говоря: «Держите ее», но она даже удерживала их, когда они били меня, и делала для меня только добро. Если я не попрошу ее о прощении, моя голова может расколоться на семь частей». Она упала Уттаре в ноги и сказала: «Госпожа, простите меня». «Я—дочь, отец которой жив. Если мой отец простит вас, то и я прощу»,—сказала Уттара. Сирима: «Да будет так, госпожа, я попрошу прощения и у твоего отца—Пунны-банкира». Уттара: «Пунна—мой отец, что родил меня в круговорот (рождений), но, если мой отец, который родил меня в круг, который не вращается, простит тебя, то и я прощу тебя». Сирима: «Тогда, кто ваш отец, родивший вас в круг, что не вращается?» Уттара: «Полностью Пробужденный Будда». Сирима: «Я не знакома с ним. Что мне делать?» Уттара: «Учитель (Будда) придет сюда завтра с общиной монахов. Принесите какие-нибудь подношения, что вы сможете достать, приходите сюда, и просите у него прощения». «Хорошо, госпожа»,—сказала Сирима, и она встала и пошла к себе домой. Она приказала пятистам служанкам приготовить много видов твердой и мягкой пищи, а на следующий день, собрав приготовленную пищу, она отправилась в дом Уттары и ждала, не решаясь положить что-нибудь в чаши монахов с Буддой во главе. Уттара сама взяла, и все устроила. Сирима со своей свитой (слуг), по завершении трапезы, упала в ноги Учителю (Будде). Тогда Учитель (Будда) спросил ее: «В чем твоя вина?» Сирима: «Господин, вчера я поступила так-то и так-то, но моя знакомая удерживала женщин, которые били меня. Она отнеслась ко мне с добротой, в ответ (на причиненное мной зло). Я осознала ее добродетельность, и попросила у нее прощения, но она сказала мне, что когда вы простите меня, то и она простит. Будда: «Это, все так, как она говорит, Уттара?» «Да, Достопочтенный. Она вылила кипящее масло мне на голову». Будда: «Что же ты думаешь?» Уттара: «Я думала: „Земной круг слишком ограничен, мир Брахмы тоже мал, но достоинства моей знакомой велики, потому что с ее помощью я смогла давать милостыню и слушать Дхарму. Если я разозлюсь на нее, пусть это масло обожжет меня, если нет, то пусть оно не обожжет меня“. Думая, таким образом, я прониклась к ней любящей добротой». Учитель (Будда) сказал: «Хорошо, хорошо, Уттара, таким образом, нужно побеждать гнев», и разъясняя смысл сказанного, добавил: «Отсутствием гнева, нужно победить того, кто разгневан, не будучи оскорбительным, того кто оскорбляет, отсутствием злословия, того кто злословит, щедростью, того кто скуп, и правдивой речью, того кто говорит ложь». После чего, он произнес стих: