И как, Висакха, человек моет грязное зеркало с приложением старания? С помощью масла, пепла, свёрнутой ткани, и соответствующих усилий со стороны человека. Именно так это грязное зеркало очищается приложением старания. Точно также загрязнённый ум очищается приложением старания. И как загрязнённый ум очищается приложением старания? Вот, Висакха, ученик Благородных памятует о своём нравственном поведении… его ум становится безмятежным, возникает радость, и загрязнения ума отбрасываются. 

Когда эта великая земля и Синеру, царь всех гор, горят и полыхают, то не видно ни пепла, ни копоти. Подобно тому, как топлёное масло или простое масло горит и полыхает, то не видно ни пепла, ни копоти, то точно также, когда эта великая земля и Синеру, царь всех гор, горят и полыхают, то не видно ни пепла, ни копоти. Настолько непостоянны все обусловленные явления, настолько неустойчивы, настолько ненадёжны. Этого достаточно для того, чтобы разочароваться во всех обусловленных явлениях, достаточно, чтобы стать бесстрастными по отношению к ним, достаточно, чтобы освободиться от них. 

—«А ведь кшатрия, Амбаттха, достиг самого глубокого падения—настолько, что кшатрии наголо сбривают его, наказывают, осыпая пеплом из сумы, и отправляют в странствие из страны или города. Итак, Амбаттха, если даже кшатрия достиг самого глубокого падения, тот все равно кшатрии выше, а брахманы ниже.  «Итак, Амбаттха, сравнивать ли женщину с женщиной или сравнивать мужчину с мужчиной—кшатрии оказываются выше, а брахманы—ниже. Что же ты думаешь об этом, Амбаттха? Вот брахманы по какой-либо причине наголо обривают брахмана, наказывают его, осыпая пеплом из сумы, и отправляют в странствие из страны или города. Должен ли он получать сиденье или воду от брахманов?» 
«Что же ты думаешь об этом, Амбаттха? Вот кшатрии по какой-либо причине наголо обривают кшатрия, наказывают его, осыпая пеплом из сумы, и отправляют в странствие из страны или города. Должен ли он получать сиденье или воду от брахманов?» 

И когда тело Благословенного сгорело, то ни от кожи, ни от внутренностей, ни от мяса, ни от нервов, ни от суставов не осталось ни пепла, ни сажи, остались одни только кости. Как от сгоревшего масла не остается ни пепла, ни сажи, так и от тела Благословенного. И из пятисот слоев одеяний, только два не сгорели – внешний и внутренний. 

«Однажды, Ассалаяна, когда семь брахманских провидцев совещались вместе в хижинах из листьев в лесу, такое пагубное воззрение возникло в них: «Брахманы—высшая варна, а те, кто из других варн—те ниже. Брахманы—светлейшая варна, а те, кто из других варн—те тёмные. Только брахманы чисты, а не не-брахманы. Только брахманы—сыновья Брахмы, отпрыски Брахмы, рождённые из его рта, рождённые из Брахмы, созданные Брахмой, наследники Брахмы». И тогда провидец Девала Тёмный услышал об этом. Тогда он привёл в порядок волосы и бороду, одел жёлтые одежды, надел прочные сандалии, взял золотой посох, и появился во дворе семи брахманских провидцев. И тогда, прохаживаясь вперёд и назад по двору семи брахманских провидцев, провидец Девала Тёмный сказал так: «Куда ушли эти почтенные брахманские провидцы? Куда ушли эти почтенные брахманские провидцы?» И тогда те семь брахманских провидцев подумали: «Кто ходит вперёд и назад по двору семи брахманских провидцев, точно неотёсанная деревенщина, и говорит так: «Куда ушли эти почтенные брахманские провидцы? Куда ушли эти почтенные брахманские провидцы?» Что если мы нашлём на него проклятье!» И семь брахманских провидцев наслали проклятье на Девалу Тёмного: «Стань пеплом, подлый! Стань пеплом, подлый!» Но чем больше семь брахманских провидцев проклинали его, тем более миловидным, красивым, привлекательным становился провидец Девала Тёмный. Тогда семь брахманских провидцев подумали: «Тщетна наша аскеза! Бесплодна наша святая жизнь! Ведь прежде, когда мы проклинали кого-либо так: «Стань пеплом, подлый! Стань пеплом, подлый!»—он всегда становился пеплом. Но чем больше мы проклинаем этого, тем более миловидным, красивым, привлекательным он становится». 

И тогда царь разбил бы эту лютню на десять или на сто кусков, которые затем раскроил бы в щепки. Раскроив их в щепки, он бы жёг их в огне, доводя их до пепла, после чего развеял бы пепел на сильном ветру или же бросил бы в поток быстрой реки. И затем он бы сказал: «Полная ерунда, почтенный, эта ваша, так называемая, лютня, как и всё другое похожее, что называют лютней. Как же всецело бездумны люди в отношении неё, как всецело одурачены ей!». 

Когда Достопочтенный Дабба Маллапутта, поднявшись в небо и сидя со скрещенными ногами в воздухе, вошел в элемент огня и достиг окончательной ниббаны, его тело, объятое пламенем, сгорело и исчезло без остатка, не оставив ни золы, ни пепла.  Точно так же, когда горит гхи или масло, оно сгорает и исчезает без остатка, не оставляя ни золы, ни пепла, так и в то время, когда Достопочтенный Дабба Маллапутта, поднявшись в небо и сидя со скрещенными ногами в воздухе, вошел в элемент огня и достиг окончательной ниббаны, его тело, объятое пламенем, сгорело и исчезло без остатка, не оставив ни золы, ни пепла. 

«Когда Достопочтенный Дабба Маллапутта, поднявшись в небо и сидя со скрещенными ногами в воздухе, вошел в элемент огня и достиг окончательной ниббаны, его тело, объятое пламенем, сгорело и исчезло без остатка, не оставив ни золы, ни пепла.  Точно так же, когда горит гхи или масло, оно сгорает и исчезает без остатка, не оставляя ни золы, ни пепла, так и в то время, когда Достопочтенный Дабба Маллапутта, поднявшись в небо и сидя со скрещенными ногами в воздухе, вошел в элемент огня и достиг окончательной ниббаны, его тело, объятое пламенем, сгорело и исчезло без остатка, не оставив ни золы, ни пепла». 

Ее муж подумал: «Завтра будет Паварана», стоя у окна, и глядя на кухню, он удивился: «Теперь эта глупая женщина занята?» Он увидел, что она работает мокрая от пота, испачканная золой и пеплом, измазанная углем и сажей, от своей готовки, и подумал: «Глупая женщина, не наслаждается роскошью и комфортом в таком месте. Она ходит со счастливым сердцем, только потому, что исполнится ее желание служить бритоголовым монахам»,—он засмеялся и ушел.