«Брахман, Благословенный, Арахант, Полностью Просветлённый, зная и видя, провозгласил уровень старца и уровень юнца. Даже если некий человек стар и ему восемьдесят, девяносто, или же сто лет от рождения, и при этом он наслаждается чувственными удовольствиями, пребывает в чувственных удовольствиях, сгорает во взбудораженности чувственных удовольствий, поглощён мыслями о чувственных удовольствиях, жаждет поисков чувственных удовольствий, то тогда он считается глупым старцем. Но даже если некий человек молод, черноволос, наделён благословением молодости на первом этапе жизни, и при этом если он не наслаждается чувственными удовольствиями, не пребывает в чувственных удовольствиях, не сгорает во взбудораженности чувственных удовольствий, не поглощён мыслями о чувственных удовольствиях, не жаждет поисков чувственных удовольствий, то тогда он считается мудрым старцем». 

Представьте, монахи, семена, которые были бы не разбитыми, не испорченными, не повреждёнными ветром и жарой солнца, плодоносные, хорошо сохранённые. И их поместили бы в хорошо подготовленную почву в хорошем поле, а также проливалось бы достаточно дождя. Таким образом, эти семена дали рост, прибавление, созревание. Точно также, любая камма, сформированная через жажду… злобу… заблуждение, рождённая из заблуждения, обусловленная заблуждением, возникшая из заблуждения, созревает там, где перерождается существо. Когда эта камма созревает, то именно там оно и переживает её результат: либо в этой самой жизни, либо в следующем перерождении, либо в некоем последующем случае. 

И тогда брахман Сангарава подошёл к Благословенному и обменялся с ним вежливыми приветствиями. После обмена вежливыми приветствиями и любезностями он сел рядом. Затем, сидя рядом, брахман Сангарава сказал Благословенному: «Мастер Готама, мы, брахманы, совершаем жертвования и предписываем другим совершать жертвования. И тот, кто жертвует сам, и тот, кто предписывает другим совершать жертвования, пускается в практику, приносящую заслуги, которая охватывает многих людей, то есть ту практику, которая основывается на жертвовании. Но тот, кто оставляет свою семью и оставляет жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной, укрощает только лишь самого себя, умиротворяет только лишь самого себя, ведёт к ниббане только лишь самого себя. В этом случае он пускается в практику, приносящую заслуги, которая охватывает только одного человека, то есть ту практику, которая основывается на уходе в бездомную жизнь». 

Этот ученик Благородных, Висакха, рассуждает так: «Покуда они живы, араханты отбрасывают убийство и воздерживаются от уничтожения жизни. Они пребывают в сострадании ко всем живым существам, отбросив дубину и оружие, добросовестные и милосердные. Сегодня, в течение этой ночи и дня, я также отброшу и буду воздерживаться от уничтожения жизни. Я также буду пребывать в сострадании ко всем живым существам, отбросив дубину и оружие, добросовестным и милосердным. Так, в этом отношении, я буду подражать арахантам и буду соблюдать Упосатху. 

Когда так было сказано, Благословенный сказал Достопочтенному Удайи: «Не говори так, Удайи! Не говорит так, Удайи! Удайи, если бы Ананда скончался, не будучи свободным от жажды, то из-за его уверенности во мне он бы семь раз осуществлял небесное царствование среди дэвов, и семь раз великое царствование на этой Джамбудипе. Однако в этой самой жизни Ананда достигнет окончательной ниббаны». 

С полным уничтожением трёх нижних оков он является достигающим-за-семь-жизней-максимум—тем, кто после максимум семи странствий и скитаний среди дэвов и людей положит конец страданиям. 

Если он не достигает этого и не проникает в это, то с полным уничтожением трёх нижних оков он является восходящим-лишь-один-раз… идущим-из-семьи-в-семью… достигающим-за-семь-жизней-максимум—тем, кто после максимум семи странствий и скитаний среди дэвов и людей, положит конец страданиям. 

Всем тем, ведёт кто жизнь святую. 

Всем тем монахам, кто живёт святою жизнью. 

(4) Далее, бывает так, когда некая превосходная чистокровная личность не слышит: «В такой-то и такой-то деревне или городе заболел или умер некий мужчина или женщина», не видит заболевшего или умершего мужчину или женщину, и в его семье не заболевает и не умирает родственник. Но, вместо этого, его самого поражают телесные чувства—болезненные, мучительные, острые, пронзающие, раздирающие и неприятные, высасывающие жизненную силу. Из-за этого он волнуется и обретает чувство безотлагательности. Из-за взволнованности он тщательно старается. Будучи решительным, он реализует высочайшую истину своим телом, и, пронзив её мудростью, он её видит. Я говорю вам, что такая превосходная чистокровная личность подобна превосходному чистокровному скакуну, который волнуется и обретает чувство безотлагательности, когда его ударяют по кости. Бывает такая превосходная чистокровная личность. Таков четвёртый вид превосходных чистокровных личностей, существующих в мире. 

Мысль приходит к нему: «Прежде, когда я был мирянином, я наслаждался собой, обладавший пятью нитями и наделённый пятью нитями чувственных удовольствий. В моей семье есть богатство. Я мог бы наслаждаться этим богатством и совершать поступки, приносящие заслуги. Что если я оставлю тренировку и вернусь к низшей жизни, так чтобы я мог и наслаждаться этим богатством, и совершать поступки, приносящие заслуги?» Так он оставляет тренировку и возвращается к низшей жизни. 

(1) И какие вещи, монахи, нужно реализовать телом? Восемь освобождений, монахи, нужно реализовать телом. (2) И какие вещи нужно реализовать памятью? Собственные прошлые жизни нужно реализовать памятью. (3) И какие вещи нужно реализовать глазом? Смерть и перерождение существ нужно реализовать глазом. (4) И какие вещи нужно реализовать мудростью? Уничтожение пятен загрязнений ума нужно реализовать мудростью. 

(4) Далее, монах рассуждает так: «Сейчас люди живут в согласии, в гармонии, не ссорятся, подобны смешанному с водой молоку, смотрят друг на друга дружескими взорами. Но придёт время опасности и смуты в безлюдных местах, когда люди повсеместно взбираются на свои средства передвижения и бегут отовсюду. Во время опасности люди уходят в те места, где безопасно, и жизнь там такая, что слишком много людей и толпы. А когда жизнь такая, что слишком много людей и толпы, то непросто взяться за учение будд. Непросто затвориться в уединённых обиталищах в лесах и рощах. Прежде чем это нежеланное, нежелательное, неприятное состояние случится со мной, почему бы мне заранее не зародить усердие ради достижения… ещё-не-осуществлённого? Таким образом, когда я буду находиться в такой ситуации, я буду пребывать умиротворённым даже во времена опасности». Такова четвёртая будущая опасность… 

Он живёт святой жизнью девственного целомудрия сорок восемь лет, изучая гимны. Затем он ищет для своего учителя учительское вознаграждение, притом исключительно в соответствии с Дхаммой, а не вопреки Дхамме. Дона, и что является Дхаммой в этом случае? Он ищет эти средства не сельским хозяйством, не торговлей, не скотоводством, не стрельбой из лука, не услужением царю, не каким-либо ремеслом, но исключительно скитанием в поисках подаяний, без презрения к чаше для сбора подаяний. Сделав подношение вознаграждения своему учителю, он сбривает волосы и бороду, надевает жёлтые одежды, и оставляет жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной.  Он живёт святой жизнью девственного целомудрия сорок восемь лет… Точно также, как в предыдущем пункте …Потому что его жена-брахманка служит ему не ради чувственных удовольствий, развлечения, чувственного наслаждения, но только для произведения потомства. После соития, из-за привязанности к своим сыновьям он остаётся со своим имуществом, не оставляет жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной. Он остаётся на границе древних брахманов, но не переступает её. Поскольку он остаётся на границе древних брахманов, но не переступает её, он зовётся брахманом, который остаётся внутри границы. Вот каким образом брахман является тем, кто остаётся внутри границы. 
Он зарабатывает на жизнь всеми видами работ. Брахманы говорят ему: «Но почему, почтенный, заявляя о себе как о брахмане, ты зарабатываешь на жизнь всеми видами работ?» Он отвечает им: «Точно также, как огонь сжигает чистые вещи и нечистые вещи, но, всё же, не остаётся запачканным ими, точно также, почтенные, если брахман зарабатывает на жизнь любыми видами работ, он этим не загрязняется». Поскольку он зарабатывает на жизнь любыми видами работ, этот брахман зовётся чандалой брахмана. Вот каким образом брахман является чандалой брахмана. 

Благословенный сказал: «Монахи, святая жизнь ведётся ради оставления и уничтожения пяти видов скупости. Каких пяти? Скупости в отношении (1) жилищ… (2) семей… (3) обретений… (4) похвалы… (5) Дхаммы. Святая жизнь ведётся ради оставления и уничтожения этих пяти видов скупости». 

Так я слышал. Однажды Благословенный пребывал в Раджагахе на горе Утёс Ястребов. И в то время Достопочтенный Сона пребывал в Раджагахе в Прохладной Роще. И тогда, по мере того как Достопочтенный Сона пребывал уединённым в затворничестве, следующее раздумье возникло у него в уме: «Я один из самых усердных учеников Благословенного, и, всё же, мой ум не освободился от загрязнений посредством не-цепляния. В моей семье есть богатство, и я мог бы наслаждаться своим богатством и совершать накопление заслуг. Что если я оставлю монашескую тренировку и вернусь к низшей жизни домохозяина, так чтобы я мог наслаждаться своим богатством и совершать накопление заслуг?» 

(3) И каким образом, Ананда, некий человек чёрного класса порождает ниббану, которая ни чёрная, ни белая? Вот некий человек родился в низшей семьей… одежда добывается с трудом. И он безобразен… парализован. Он не тот, кто получает еду, напитки… жилища и лампы. Сбрив волосы и бороду, он надевает жёлтые одежды и оставляет жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной. Когда он таким образом ушёл в бездомную жизнь, он отбрасывает пять помех, загрязнений ума, вещей, что ослабляют мудрость, и с хорошо утверждённым в четырёх основах осознанности умом он правильно развивает семь факторов просветления и порождает ниббану, которая ни чёрная, ни белая. Вот каким образом этот человек чёрного класса порождает ниббану, которая ни чёрная, ни белая.  (6) И каким образом, Ананда, некий человек белого класса порождает ниббану, которая ни чёрная, ни белая? Вот некий человек родился в высшей семье… с обилием ценностей и зерна. И он красив… Он получает еду… жилища, и лампы. Сбрив волосы и бороду, он надевает жёлтые одежды и оставляет жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной. Когда он таким образом ушёл в бездомную жизнь, он отбрасывает пять помех, загрязнений ума, вещей, что ослабляют мудрость, и с хорошо утверждённым в четырёх основах осознанности умом он правильно развивает семь факторов просветления и порождает ниббану, которая ни чёрная, ни белая. Вот каким образом этот человек белого класса порождает ниббану, которая ни чёрная, ни белая. 

(6) Далее, друзья, за счёт не-внимания всем объектам, некий человек входит и пребывает в беспредметном сосредоточении ума. Думая: «Я тот, кто достигает беспредметного сосредоточения ума», он связывается с другими монахами, монахинями, мирянами и мирянками, царями, царскими министрами, учителями иных учений и учениками учителей иных учений. По мере того как он связывается с ними и сближается с ними, по мере того как он расслабляется и беседует с ними, жажда наводняет его ум. С умом, наводнённым жаждой, он оставляет монашескую тренировку и возвращается к низшей жизни домохозяина.  «Точно также, за счёт не-внимания всем объектам, некий человек входит и пребывает в беспредметном сосредоточении ума. Думая: «Я тот, кто достигает беспредметного сосредоточения ума», он связывается с другими… возвращается к низшей жизни домохозяина». 

Монахи, эти семь качеств ведут к не-упадку монаха, который является учеником. Какие семь? Не наслаждение работой… разговорами… сном… компанией, охрана дверей органов чувств, умеренность в еде; и когда в отношении Сангхи есть некие дела, которые должны разрешаться в Сангхе, монах размышляет так: «В Сангхе есть старцы, которые уже давно находятся в монашестве, которые давно ушли в бездомную жизнь, ответственные, которые возьмут ответственность за эти дела». Он не берётся за них сам. 

Сарипутта, если монах обладает этими семью основаниями для того, чтобы быть «без десяти», то тогда, если он живёт полной и чистой святой жизнью двенадцать лет, он подходит для того, чтобы называться «без десяти». Также, если он живёт полной и чистой святой жизнью двадцать четыре года… тридцать шесть лет… сорок восемь лет, он подходит для того, чтобы называться «без десяти». 

(7) «Вот, Моггаллана, за счёт не-внимания всем объектам, монах входит и пребывает в беспредметном сосредоточении ума. Те дэвы знают о нём так: «За счёт не-внимания ко всем объектам, этот достопочтенный входит и пребывает в беспредметном сосредоточении ума. Если этот достопочтенный затворится в подходящих обиталищах, будет полагаться на хороших друзей, приведёт в баланс качества, то, быть может, он уже в этой самой жизни реализует для себя посредством прямого знания то непревзойдённое совершенство святой жизни, ради которого представители клана праведно оставляют жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной, и, войдя в которое, будет пребывать в нём». И таким образом тоже те дэвы знают того, у кого есть остаток, как «того, кто с остатком», и того, у кого нет остатка, как «того, кто без остатка». 

Благословенный сказал: «Монахи, обладая семью качествами, вскоре монах может с уничтожением пятен загрязнений ума в этой самой жизни войти и пребывать в незапятнанном освобождении ума, освобождении мудростью, зная и проявляя эти состояния для себя самостоятельно посредством прямого знания. Какими семью? 

«Моггаллана, вот монах слышит: «Не стоит цепляться ко всем феноменам». Услышав это, он полностью знает все вещи. Полностью зная все вещи, он целиком постигает все вещи. Целиком постигнув все вещи, что бы он ни испытывал—удовольствие, боль, или ни-удовольствие-ни-боль—он остаётся пребывать сосредоточенным на непостоянстве, сосредоточенным на бесстрастности, сосредоточенным на прекращении, сосредоточенным на оставлении в отношении этого чувства. Пребывая сосредоточенным на непостоянстве, сосредоточенным на бесстрастности, сосредоточенным на прекращении, сосредоточенным на оставлении в отношении этого чувства, он не цепляется ни к чему в этом мире. Когда нет цепляния, он не тревожится. Когда он не тревожится, он лично достигает ниббаны. Он распознаёт: «Рождение закончено, святая жизнь прожита, задача выполнена. Нет более ничего для этого мира». 

Благословенный сказал: «Монахи, есть восемь причин и условий, которые ведут к обретению мудрости, основополагающей для ведения святой жизни, когда она ещё не была обретена, а также к её возрастанию, созреванию и осуществлению посредством развития, когда она уже была обретена. Какие восемь?  Таковы, монахи, восемь причин и условий, которые ведут к обретению мудрости, основополагающей для ведения святой жизни, когда она ещё не была обретена, а также к её возрастанию, созреванию и осуществлению посредством развития, когда она уже была обретена». 

«Господин, этим я удовлетворён и доволен ещё больше, когда Благословенный говорит мне: «Прежде обдумай это, Сиха! Ведь это полезно для таких известных людей как ты—прежде хорошо всё обдумать». Ведь если бы приверженцы иных учений заполучили бы меня в качестве своего ученика, они бы несли знамя по всему Весали и объявляли: «Военачальник Сиха стал нашим учеником!» Но Благословенный, напротив, говорит мне: «Прежде обдумай это, Сиха! Ведь это полезно для таких известных людей как ты—прежде хорошо всё обдумать». Так что, во второй раз, Господин, я принимаю прибежище в Благословенном, прибежище в Дхамме, и прибежище в Сангхе монахов. Пусть Благословенный примет меня как мирского последователя, принявшего прибежище с этого дня и на всю жизнь».  «Господин, этим я удовлетворён и доволен ещё больше, когда Благословенный говорит мне: «Сиха, твоя семья долгое время была основной поддержкой для Нигантхов. Поэтому тебе стоит подумать о том, чтобы продолжать давать им подаяния, когда они будут подходить к тебе». Ведь я слышал: «Отшельник Готама говорит так: «Подаяния следует давать только мне, а не другим. Подаяния следует давать только моим ученикам, а не ученикам других. Только то, что было подарено мне, приносит большой плод, а не то, что подарено другим. Только то, что подарено моим ученикам, приносит большой плод, а не то, что подарено ученикам других». И, всё же, Благословенный призывает меня давать Нигантхам тоже. Мы будем знать, когда для этого будет подходящий момент. Так что, в третий раз, Господин, я принимаю прибежище в Благословенном, прибежище в Дхамме, и прибежище в Сангхе монахов. Пусть Благословенный примет меня как мирского последователя, принявшего прибежище с этого дня и на всю жизнь». 

Благословенный сказал: «Монахи, необученный заурядный человек говорит: «Мир обрёл возможность! Мир обрёл возможность!». Но на самом деле он не знает, что является возможностью, а что ей не является. Монахи, есть эти восемь неподходящих моментов, что не являются подобающими случаями для ведения святой жизни. Какие восемь?  Таковы восемь неподходящих моментов, что не являются подобающими случаями для ведения святой жизни. Монахи, есть один уникальный подходящий момент, подобающий случай для ведения святой жизни. Какой? 

Когда ты обдумываешь эти восемь мыслей великой личности и обретаешь без сложностей и проблем эти четыре джханы, что являются высшим умом и приятными пребываниями в этой самой жизни, то тогда, по мере того как ты живёшь, довольствуясь тем, что есть, остатки еды, полученные как подаяние, будут представляться тебе тем же самым, чем представляется блюдо из риса, очищенного от чёрных зёрен, приправленное различными подливками и карри, домохозяину или сыну домохозяина. И они будут служить тебе ради твоей радости, лёгкости, умиротворённости, и для вхождения в ниббану.  Когда ты обдумываешь эти восемь мыслей великой личности и обретаешь без сложностей и проблем эти четыре джханы, что являются высшим умом и приятными пребываниями в этой самой жизни, то тогда, по мере того как ты живёшь, довольствуясь тем, что есть, твоё лекарство из застоявшейся коровьей мочи будет представляться тебе тем же самым, чем представляются различные медикаменты из топлёного масла, масла, мёда, и мелассы, домохозяину или сыну домохозяина. И оно будет служить тебе ради твоей радости, лёгкости, умиротворённости, и для вхождения в ниббану. 
Когда ты обдумываешь эти восемь мыслей великой личности и обретаешь без сложностей и проблем эти четыре джханы, что являются высшим умом и приятными пребываниями в этой самой жизни, то тогда, по мере того как ты живёшь, довольствуясь тем, что есть, твоё место обитания у подножья дерева будет представляться тебе тем же самым, чем представляется дом с остроконечной крышей, покрытый штукатуркой изнутри и снаружи, не пропускающий сквозняков, с закрытыми ставнями и запертыми засовами, домохозяину или сыну домохозяина. И оно будет служить тебе ради твоей радости, лёгкости, умиротворённости, и для вхождения в ниббану. 
Когда ты обдумываешь эти восемь мыслей великой личности и обретаешь без сложностей и проблем эти четыре джханы, что являются высшим умом и приятными пребываниями в этой самой жизни, то тогда, по мере того как ты живёшь, довольствуясь тем, что есть, твоё одеяние из обносков будет представляться тебе тем же самым, чем представляется сундук, полный различных цветных одежд, домохозяину или сыну домохозяина. И оно будет служить тебе ради твоей радости, лёгкости, умиротворённости, и для вхождения в ниббану. 
Когда ты обдумываешь эти восемь мыслей великой личности и обретаешь без сложностей и проблем эти четыре джханы, что являются высшим умом и приятными пребываниями в этой самой жизни, то тогда, по мере того как ты живёшь, довольствуясь тем, что есть, твоя постель или сиденье, сделанное из соломы, будет представляться тебе тем же самым, чем представляется диван с пледами, одеялами, накидками, с превосходным покрытием из шкуры антилопы, с навесом наверху и красными подушками по обеим сторонам, домохозяину или сыну домохозяина. И оно будет служить тебе ради твоей радости, лёгкости, умиротворённости, и для вхождения в ниббану. 

«Господин Ананда, если женщина или мужчина—молодой, юный, наслаждающийся украшениями, с помытой головой—получил бы гирлянду из голубых лотосов, цветков жасмина, или лилий, он принял бы её обеими руками и надел бы себе на голову. Точно также и я принимаю эти восемь принципов уважения как те, что не должны нарушаться в течение всей жизни монахини».  И затем Достопочтенный Ананда, выучив эти восемь принципов уважения от Благословенного, отправился к Махападжапати Готами и сказал ей: «Если, Готами, ты соглашаешься принять эти восемь принципов уважения, то это самое твоё согласие станет твоим полным посвящением в монахини: «Монахиня, посвящённая в монахини пусть даже уже сотню лет как, должна… …монахам не запрещено делать замечания монахиням. Этот принцип также должен уважаться, чтиться, цениться и почитаться, и не должен нарушаться в течение всей жизни монахини». Если, Готами, ты соглашаешься принять эти восемь принципов уважения, то это самое твоё согласие станет твоим полным посвящением». 
И тогда Достопочтенный Ананда отправился к Благословенному, поклонился ему, сел рядом и сказал: «Учитель, Махападжапати Готами согласилась принять восемь принципов уважения как те, что не должны нарушаться в течение всей жизни монахини». 
Подобно тому, Ананда, как бродяжничающие грабители с лёгкостью нападают на те семьи, в которых много женщин и мало мужчин, точно также, в любой Дхамме и Винае, где женщины получают разрешение на оставление жизни домохозяйской ради жизни бездомной, святая жизнь не продлится долго. 
Подобно тому, Ананда, как человек построил бы дамбу вокруг большого водохранилища в качестве меры предосторожности, чтобы вода не перелила через край, то точно также, в качестве меры предосторожности я предписал монахиням соблюдать восемь принципов уважения как те, что не должны нарушаться в течение всей жизни монахини». 

(9) Далее, некий человек исполняет нравственное поведение, но взращивает сосредоточение и мудрость только до некоторой степени. С полным уничтожением трёх нижних оков он является достигающим-за-семь-жизней-максимум—тем, кто после максимум семи странствий и скитаний среди дэвов и людей положит конец страданиям. Такова девятая личность, умирающая с остатком, которая освобождена от ада, от мира животных, от мира страдающих духов; освобождена от состояний лишений, от плохих уделов, от нижних миров. 

(1) Вот, монахи, ученик Благородных рассуждает так: «Покуда они живы, араханты отбрасывают и воздерживаются от уничтожения жизни. Они пребывают в сострадании ко всем живым существам, отбросив дубину и оружие, добросовестные и милосердные. Сегодня, в течение этой ночи и дня, я также отброшу и буду воздерживаться от уничтожения жизни. Я также буду пребывать в сострадании ко всем живым существам, отбросив дубину и оружие, добросовестным и милосердным. Так в этом отношении я буду подражать арахантам и буду соблюдать Упосатху». Таков первый фактор, которым она, эта Упосатха, обладает. 

(7) Когда было сказано: «Вопрос о семи, краткое утверждение насчёт семи, объяснение семи»—то в отношении чего так было сказано? Когда монах полностью разочарован семью вещами, стал полностью бесстрастным в отношении них, полностью освободился от них, целиком видит их границы, полностью пробился в их значение, то в этой самой жизни он достигает окончания страданий. Какими семью вещами? Семью местами размещения сознания. Когда монах полностью разочарован этими семью вещами… достигает окончания страданий.  (8) Когда было сказано: «Вопрос о восьми, краткое утверждение насчёт восьми, объяснение восьми»—то в отношении чего так было сказано? Когда монах полностью разочарован восемью вещами, стал полностью бесстрастным в отношении них, полностью освободился от них, целиком видит их границы, полностью пробился в их значение, то в этой самой жизни он достигает окончания страданий. Какими восемью вещами? Восемью мирскими состояниями. Когда монах полностью разочарован этими восемью вещами… достигает окончания страданий. 

(7) Когда так было сказано Благословенным: «Вопрос о семи, краткое утверждение насчёт семи, объяснение семи»—то в отношении чего так было сказано? Когда монах обладает умом, полностью развитым в семи вещах, целиком видит их границы, полностью пробился в их значение, то в этой самой жизни он достигает окончания страданий. В каких семи? В семи факторах просветления. Когда монах обладает умом, полностью развитым в этих семи вещах… достигает окончания страданий. 

Достигающий-за-семь-жизней-максимум, 

Другой обращается к нему так: «Существует, досточтимый, то свое «я», о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет. Но это свое «я», досточтимый, не подвергается столь полному разрушению. Существует ведь, досточтимый, другое свое «я»—божественное, имеющее форму, состоящее из разума, наделенное всеми большими и малыми частями, не знающее ущерба в жизненных способностях. Ты не знаешь, не видишь его. Я знаю, вижу его. И вот, досточтимый: поскольку это свое «я» разрушается и гибнет с распадом тела, не существует после смерти, постольку, досточтимый, это свое «я» и подвергается полному разрушению.—Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа. 

Когда так было сказано, господин, Пакудха Каччаяна так сказал мне: «Великий царь, эти семь элементов не созданы, и их не побуждали создать, не сотворены, и их не побуждали сотворить; они бесплодны, стоят как на вершине, установлены прочно как столп. Они не движутся, не изменяются, не вредят друг другу, не причиняют друг другу счастья или несчастья, или счастья и несчастья. Каковы же эти семеро? Элемент земли, элемент воды, элемент огня, элемент воздуха, счастье, несчастье и седьмой—жизнь. Эти семь элементов не созданы, их не побуждали создать, не сотворены, их не побуждали сотворить, они бесплодны, стоят как вершина, установлены прочно, как столп. Они не движутся, не изменяются, не вредят друг другу, не причиняют друг другу счастья или несчастья, или счастье и несчастье. Нет здесь убивающего, или побуждающего убивать, слушающего или побуждающего слушать, сознающего или побуждающего сознавать. И когда кто-нибудь рассекает острым мечом голову, то никто никого не лишает жизни—просто меч проникает в промежуток между семью элементами».  Подобно тому, великий царь, как человек, извлекая тростинку из влагалища мунджи, может сказать себе: «Вот мунджа, вот—тростинка, одно—мунджа, другое—тростинка, но ведь тростинка извлечена из мунджи», или же подобно тому, великий царь, как человек, извлекая меч из ножен, может сказать себе: «Вот—меч, вот—ножны, одно—меч, другое—ножны. Но ведь меч извлечен из ножен», или же подобно тому, великий царь, как человек, вытаскивая змею из сбрасываемой ею кожи, может сказать себе: « Вот—змея, вот—кожа, одно—змея, другое—кожа, но ведь змея вытащена из кожи»—так же точно, великий царь, и монах с сосредоточенной мыслью—чистой, возвышенной, незапятнанной, лишенной нечистоты, гибкой, готовой к действию, стойкой, непоколебимой,—направляет и обращает мысль к сотворению тела, состоящего из разума. Из этого своего тела он творит другое тело, имеющее форму, состоящее из разума, наделенное всеми большими и малыми частями, не знающее ущерба в жизненных способностях. 
Так, с сосредоточенной мыслью—чистой, возвышенной, незапятнанной, лишенной нечистоты, гибкой, готовой к действию, стойкой, непоколебимой,—он направляет и обращает мысль к сотворению тела, состоящего из разума. Из этого своего тела он творит другое тело, имеющее форму, состоящее из разума, наделенное всеми большими и малыми частями, не знающее ущерба в жизненных способностях. 
Эту истину слышит домохозяин, или сын домохозяина, или вновь родившийся в каком-либо другом семействе. Слыша эту истину, он обретает веру в Татхагату. И наделенный этой обретенной им верой, он размышляет: «Жизнь в доме стеснительна, это путь нечистоты, странничество же—как чистый воздух. Нелегко обитающему в доме блюсти всецело совершенное, всецело чистое целомудрие, сияющее как жемчужная раковина. Ведь я мог бы сбрить волосы и бороду, надеть желтые одеяния, и, оставив дом, странствовать бездомным». 

Подобно тому, Амбаттха, как человек, извлекая тростинку из влагалища мунджи, может сказать себе: «Вот мунджа, вот—тростинка, одно—мунджа, другое—тростинка, но ведь тростинка извлечена из мунджи», или же подобно тому, Амбаттха, как человек, извлекая меч из ножен, может сказать себе: «Вот—меч, вот—ножны, одно—меч, другое—ножны. Но ведь меч извлечен из ножен», или же подобно тому, великий царь, как человек, вытаскивая змею из сбрасываемой ею кожи, может сказать себе: «Вот—змея, вот—кожа, одно—змея, другое—кожа, но ведь змея вытащена из кожи»—так же точно, Амбаттха, и монах с сосредоточенной мыслью—чистой, возвышенной, незапятнанной, лишенной нечистоты, гибкой, готовой к действию, стойкой, непоколебимой,—направляет и обращает мысль к сотворению тела, состоящего из разума. Из этого своего тела он творит другое тело, имеющее форму, состоящее из разума, наделенное всеми большими и малыми частями, не знающее ущерба в жизненных способностях.  стойкой, непоколебимой,—он направляет и обращает мысль к сотворению тела, состоящего из разума. Их этого своего тела он творит другое тело, имеющее форму, состоящее из разума, наделенное всеми большими и малыми частями, не знающее ущерба в жизненных способностях 
Эту истину слышит домохозяин, или сын домохозяина, или вновь родившийся в каком-либо другом семействе. Слыша эту истину, он обретает веру в Татхагату. И наделенный этой обретенной им верой, он размышляет: «Жизнь в доме стеснительна, это путь нечистоты, странничество же,—как чистый воздух. Нелегко обитающему в доме блюсти всецело совершенное, всецело чистое целомудрие, сияющее как жемчужная раковина. Ведь я мог бы сбрить волосы и бороду, надеть желтые одеяния, и, оставив дом, странствовать бездомным». И со временем, отказавшись от малого достатка или отказавшись от большого достатка, отказавшись от малого круга родственников или отказавшись от большого круга родственников, он сбривает волосы и бороду, надевает желтые одеяния, и, оставив дом, странствует бездомным. 

Эту истину слышит домохозяин, или сын домохозяина, или вновь родившийся в каком-либо другом семействе. Слыша эту истину, он обретает веру в Татхагату. И наделенный этой обретенной им верой, он размышляет: «Жизнь в доме стеснительна, это путь нечистоты, странничество же—как чистый воздух. Не легко обитающему в доме блюсти всецело совершенное, всецело чистое целомудрие, сияющее как жемчужная раковина. Ведь я мог бы сбрить волосы и бороду, надеть желтые одеяния, и, оставив дом, странствовать бездомным». И со временем, отказавшись от малого достатка или отказавшись от большого достатка, отказавшись от малого круга родственников или отказавшись от большого круга родственников, он сбривает волосы и бороду, надевает желтые одеяния, и, оставив дом, странствует бездомным. 

Когда так было сказано, брахман Кутаданта так сказал Блаженному: «Превосходно, почтенный Готама! Превосходно, почтенный Готама! Подобно тому, почтенный Готама, как поднимают упавшее, или раскрывают скрытое, или указывают дорогу заблудившемуся, или ставят в темноте масляный светильник, чтобы наделенные зрением различали образы, так же точно почтенный Готама с помощью многих наставлений преподал истину. И вот я иду как к прибежищу к Блаженному Готаме, и к дхарме, и к сангхе монахов. Пусть же досточтимый Готама примет меня как преданного мирянина, отныне и на всю жизнь нашедшего здесь прибежище. Вот, почтенный Готама, я приказываю отпустить семь сотен быков, и семь сотен тельцов, и семь сотен телок, и семь сотен коз, и семь сотен баранов, дарю им жизнь, и пусть они поедают зеленую траву, и пусть пьют прохладную воду и пусть их овевает прохладный ветерок».  Эту истину слышит домохозяин, или сын домохозяина, или вновь родившийся в каком-либо другом семействе. Слыша эту истину, он обретает веру в Татхагату. И наделенный этой обретенной им верой, он размышляет: «Жизнь в доме стеснительна, это путь нечистоты, странничество же—как чистый воздух. Не легко обитающему в доме блюсти всецело совершенное, всецело чистое целомудрие, сияющее как жемчужная раковина. Ведь я мог бы сбрить волосы и бороду, надеть желтые одеяния, и, оставив дом, странствовать бездомным». И со временем, отказавшись от малого достатка или отказавшись от большого достатка, отказавшись от малого круга родственников или отказавшись от большого круга родственников, он сбривает волосы и бороду, надевает желтые одеяния, и, оставив дом, странствует бездомным. 

И далее, достопочтенные, монах отвращается от радости и пребывает в уравновешенности; наделенный способностью самосознания и вдумчивостью, испытывая телом то счастье, которые достойные описывают: «уравновешенный, наделенный способностью самосознания, пребывающий в счастье», он достигает третьей ступени созерцания и пребывает в ней. Он обливает, заливает, переполняет, пропитывает это тело счастьем, свободным от радости, и не остается во всем его теле ничего, что не было бы пропитано счастьем, свободным от радости. И вот, достопочтенные, когда монах знает так и видит так, то подобает ли ему говорить: «жизненное начало—то же, что и тело» или «жизненное начало—одно, а тело другое»?  И далее, достопочтенные, монах, отказавшись от счастья, отказавшись от несчастья, избавившись от прежней удовлетворенности и неудовлетворенности, достигает четвертой ступени созерцания—лишенной несчастья, лишенной счастья, очищенной уравновешенностью и способностью самосознания и пребывает в ней. Он сидит, пропитав это тело чистым, совершенным разумом, и не остается во всем теле ничего, что не было бы пропитано чистым, совершенным разумом. И вот, достопочтенные, когда монах знает так и видит так, то подобает ли ему говорить: «жизненное начало—то же, что и тело» или «жизненное начало—одно, а тело другое»? 
Подобно тому, достопочтенные, как если драгоценный камень велурия—прекрасный, благородный, восьмигранный, превосходно отшлифованный, прозрачный, сияющий, безупречный, наделенный всеми достоинствами,—продета нить—синяя, или оранжевая, или красная, или белая, или желтоватая нить—и человек, наделенный зрением, взяв его в руку, может понять: «Вот драгоценный камень велурия—прекрасный, благородный, восьмигранный, превосходно отшлифованный, чистый, сияющий, безупречный, наделенный всеми достоинствами,—и в него продета эта нить—синяя, или оранжевая, или красная, или белая, или желтоватая»—так же точно, великий царь, и монах с сосредоточенной мыслью—чистой, возвышенной, незапятнанной, лишенной чистоты, гибкой, готовой к действию, стойкой, непоколебимой,—он направляет и вращает мысль к совершенному видению. Он постигает: «Вот это мое тело имеет форму, состоит из четырех великих элементов, рождено матерью и отцом, представляет собой скопление вареного риса и кислого молока, непостоянно, подвержено разрушению, стиранию, распаду, уничтожению, и вот здесь заключено, здесь к нему привязано мое сознание». И вот, достопочтенные, когда монах знает так и видит так, то подобает ли ему говорить: «жизненное начало—то же, что и тело» или «жизненное начало—одно, а тело другое»? 
Подобно тому, достопочтенные, как человек, извлекая тростинку из влагалища мунджи, может сказать себе: «Вот мунджа, вот—тростинка, одно—мунджа, другое—тростинка, но ведь тростинка извлечена из мунджи», или же подобно тому, достопочтенные, как человек, извлекая меч из ножен, может сказать себе: «Вот—меч, вот—ножны, одно—меч, другое—ножны. Но ведь меч извлечен из ножен», или же подобно тому, достопочтенные, как человек, вытаскивая змею из сбрасываемой ею кожи, может сказать себе: «Вот—змея, вот—кожа, одно—змея, другое—кожа, но ведь змея вытащена из кожи»—так же точно, достопочтенные, и монах с сосредоточенной мыслью—чистой, возвышенной, незапятнанной, лишенной чистоты, гибкой, готовой к действию, стойкой, непоколебимой,—направляет и обращает мысль к сотворению тела, состоящего из разума. Из этого своего тела он творит другое тело, имеющее форму, состоящее из разума, наделенное всеми большими и малыми частями, не знающее ущерба в жизненных способностях. 
Так, с сосредоточенной мыслью—чистой, возвышенной, незапятнанной, лишенной нечистоты, гибкой, готовой к действию, стойкой, непоколебимой,—он направляет и обращает мысль к сотворению тела, состоящего из разума. Из этого своего тела он творит другое тело, имеющее форму, состоящее из разума, наделенное всеми большими и малыми частями, не знающее ущерба в жизненных способностях. 
Эту истину слышит домохозяин, или сын домохозяина, или вновь родившийся в каком-либо другом семействе. Слыша эту истину, он обретает веру в Татхагату. И наделенный этой обретенной им верой, он размышляет: «Жизнь в доме стеснительна, это путь нечистоты, странничество же—как чистый воздух. Не легко обитающему в доме блюсти всецело совершенное, всецело чистое целомудрие, сияющее как жемчужная раковина. Ведь я мог бы сбрить волосы и бороду, надеть желтые одеяния, и, оставив дом, странствовать бездомным». И со временем, отказавшись от малого достатка или отказавшись от большого достатка, отказавшись от малого круга родственников или отказавшись от большого круга родственников, он сбривает волосы и бороду, надевает желтые одеяния, и, оставив дом, странствует бездомным. 

И далее, достопочтенные, монах отвращается от радости и пребывает в уравновешенности; наделенный способностью самосознания и вдумчивостью, испытывая телом то счастье, которые достойные описывают: «уравновешенный, наделенный способностью самосознания, пребывающий в счастье», он достигает третьей ступени созерцания и пребывает в ней. Он обливает, заливает, переполняет, пропитывает это тело счастьем, свободным от радости, и не остается во всем его теле ничего, что не было бы пропитано счастьем, свободным от радости. И вот, достопочтенные, когда монах знает так и видит так, то подобает ли ему говорить: «жизненное начало—то же, что и тело» или «жизненное начало—одно, а тело другое»?  И далее, достопочтенные, монах, отказавшись от счастья, отказавшись от несчастья, избавившись от прежней удовлетворенности и неудовлетворенности, достигает четвертой ступени созерцания—лишенной несчастья, лишенной счастья, очищенной уравновешенностью и способностью самосознания и пребывает в ней. Он сидит, пропитав это тело чистым, совершенным разумом, и не остается во всем теле ничего, что не было бы пропитано чистым, совершенным разумом. И вот, достопочтенные, когда монах знает так и видит так, то подобает ли ему говорить: «жизненное начало—то же, что и тело» или «жизненное начало—одно, а тело другое»? 
Подобно тому, достопочтенные, как если драгоценный камень велурия—прекрасный, благородный, восьмигранный, превосходно отшлифованный, прозрачный, сияющий, безупречный, наделенный всеми достоинствами,—продета нить—синяя, или оранжевая, или красная, или белая, или желтоватая нить—и человек, наделенный зрением, взяв его в руку, может понять: «Вот драгоценный камень велурия—прекрасный, благородный, восьмигранный, превосходно отшлифованный, чистый, сияющий, безупречный, наделенный всеми достоинствами,—и в него продета эта нить—синяя, или оранжевая, или красная, или белая, или желтоватая»—так же точно, великий царь, и монах с сосредоточенной мыслью—чистой, возвышенной, незапятнанной, лишенной нечистоты, гибкой, готовой к действию, стойкой, непоколебимой,—он направляет и вращает мысль к совершенному видению. Он постигает: «Вот это мое тело имеет форму, состоит из четырех великих элементов, рождено матерью и отцом, представляет собой скопление вареного риса и кислого молока, непостоянно, подвержено разрушению, стиранию, распаду, уничтожению, и вот здесь заключено, здесь к нему привязано мое сознание». И вот, достопочтенные, когда монах знает так и видит так, то подобает ли ему говорить: «жизненное начало—то же, что и тело» или «жизненное начало—одно, а тело другое»? 
Подобно тому, достопочтенные, как человек, извлекая тростинку из влагалища мунджи, может сказать себе: «Вот мунджа, вот—тростинка, одно—мунджа, другое—тростинка, но ведь тростинка извлечена из мунджи», или же подобно тому, достопочтенные, как человек, извлекая меч из ножен, может сказать себе: «Вот—меч, вот—ножны, одно—меч, другое—ножны. Но ведь меч извлечен из ножен», или же подобно тому, достопочтенные, как человек, вытаскивая змею из сбрасываемой ею кожи, может сказать себе: «Вот—змея, вот—кожа, одно—змея, другое—кожа, но ведь змея вытащена из кожи»—так же точно, великий царь, и монах с сосредоточенной мыслью—чистой, возвышенной, незапятнанной, лишенной нечистоты, гибкой, готовой к действию, стойкой, непоколебимой,—направляет и обращает мысль к сотворению тела, состоящего из разума. Из этого своего тела он творит другое тело, имеющее форму, состоящее из разума, наделенное всеми большими и малыми частями, не знающее ущерба в жизненных способностях. 
Так, с сосредоточенной мыслью—чистой, возвышенной, незапятнанной, лишенной нечистоты, гибкой, готовой к действию, стойкой, непоколебимой,—он направляет и обращает мысль к сотворению тела, состоящего из разума. Их этого своего тела он творит другое тело, имеющее форму, состоящее из разума, наделенное всеми большими и малыми частями, не знающее ущерба в жизненных способностях 
Эту истину слышит домохозяин, или сын домохозяина, или вновь родившийся в каком-либо другом семействе. Слыша эту истину, он обретает веру в Татхагату. И наделенный этой обретенной им верой, он размышляет: «Жизнь в доме стеснительна, это путь нечистоты, странничество же—как чистый воздух. Нелегко обитающему в доме блюсти всецело совершенное, всецело чистое целомудрие, сияющее как жемчужная раковина. Ведь я мог бы сбрить волосы и бороду, надеть желтые одеяния, и, оставив дом, странствовать бездомным». И со временем, отказавшись от малого достатка или отказавшись от большого достатка, отказавшись от малого круга родственников или отказавшись от большого круга родственников, он сбривает волосы и бороду, надевает желтые одеяния, и, оставив дом, странствует бездомным. 

И именно так оно, монахи, что посредством прямого проникновения в элементы Дхаммы, Татхагата вспоминает будд прошлого, которые обрели окончательную ниббану, выйдя за множественность, испепелив следы, истощив круговерть, преодолев все страдания. Он вспоминает их рождения, их имена, их семьи, их жизненный срок, их главных учеников и группы учеников: «Эти Благословенные были рождены так-то, были названы так-то, таковой была их семья, такой была их нравственность, их Дхамма, их мудрость, их житие, их освобождение».  «Почтенный, девяносто одну кальпу назад Будда Випасси появился в мире. Он был из рода кшатриев и вырос в кшатрийской семье. Он принадлежал к семье Конданнья. Срок жизни людей в то время составлял восемьдесят тысяч лет. Он достиг полного просветления под деревом табебуйя. Его главными учениками были Кханда и Тисса. У него было три группы учеников: в одной было шесть миллионов восемьсот тысяч монахов, во второй—сто тысяч, в третьей—восемьдесят тысяч. И все они были арахантами. Его личным помощником был монах по имени Асока. Его отцом был царь Бандхума, а матерью—царица Бандхумати. Царской столицей был город Бандхумати. Оставление мирской жизни Благословенным Буддой Випасси было таким-то, его жизнь аскетом была такой-то, его старания в практике были такими-то, его полное просветление было таким-то, он повернул колесо учения так-то. И те из нас, Почтенный, кто прожил святую жизнь под учительством Благословенного Будды Випасси, освободились от чувственных желаний и переродились здесь». 
Точно также многие тысячи богов этого же мира пришли и сказали: «Почтенный, в эту счастливую кальпу в мире появился Благословенный Будда. Он родился в кшатрийском роду, вырос в кшатрийской семье, принадлежал к семье Готама. В это время жизнь коротка, ограничена, проходит очень быстро—редко кто доживает до ста лет. Он достиг полного просветления под священным фикусом. Два его главных ученика—Сарипутта и Моггаллана. У него одна группа учеников, в которой одна тысяча двести пятьдесят монахов, и вся эта группа состоит только из арахантов. Личным его помощником ныне является Ананда. Его отец—царь Суддходана, а матерью была царица Майя. Царская столица—город Капилаваттху. Таковым был его уход из мирской жизни, такой-то была его жизнь аскетом, его полное просветление было таким-то, он повернул колесо учения так-то. И те из нас, Почтенный, кто прожил святую жизнь под учительством Благословенного, освободились от чувственных желаний и переродились здесь». 
Точно также многие тысячи богов этого же мира пришли и сказали: «Почтенный, в эту счастливую кальпу в мире появился Благословенный Будда. Он родился в кшатрийском роду, вырос в кшатрийской семье, принадлежал к семье Готама. В это время жизнь людей коротка, ограничена, проходит очень быстро—редко кто доживает до ста лет. Он достиг полного просветления под священным фикусом. Два его главных ученика—Сарипутта и Моггаллана. У него одна группа учеников, в которой одна тысяча двести пятьдесят монахов, и вся эта группа состоит только из арахантов. Личным его помощником ныне является Ананда. Его отец—царь Суддходана, а матерью была царица Майя. Царская столица—город Капилаваттху. Таковым был его уход из мирской жизни, такой-то была его жизнь аскетом, его полное просветление было таким-то, он повернул колесо учения так-то. И те из нас, Почтенный, кто прожил святую жизнь под учительством Благословенного, освободились от чувственных желаний и переродились здесь». 

Каковы же, монахи, эти учения? Это четыре способа установления установления памятования, четыре правильных отношения, четыре составляющих психических сил (иддхи), пять корней, пять сил, семь факторов Постижения и Благородный Восьмеричный Путь. Это, монахи, учения, прямое знание которых было мною постигнуто, которым я научил вас, и которые вы должны тщательно изучать, взращивать, развивать, и часто практиковать, дабы чистая жизнь была установлена и долго пребывала для блага и счастья бесчисленного множества живых существ, сострадания к миру, на радость, благосостояние и благо людей и богов». 

Благословенный: «В чем состоит ее исполнение или неисполнение? Предположим, Нигродха, что аскет ходит голый, имеет определенные свободные привычки поведения, лижет свои руки, не принимает ни предложения подойти, ни предложения остановиться, не принимает ни специально принесенного, ни специально подготовленного, ни какого либо приглашения. Он не принимает в пищу ничего со стенок горшка, ни поставленного на порог, ни из ступы, ни среди палочек, ни из жернова; ни чего-либо от двух едящих вместе, ни от беременной женщины, ни от кормящей матери, ни от женщины, имеющей половую связь с мужчиной; ни собранного во время засухи, ни там где есть собака, ни там где роятся мухи; не принимает он ни рыбу, ни мясо, не пьет ни крепких напитков, ни браги, ни рисового отвара. Он получает, подаяние в одном доме, от одного человека, или в двух домах, от двух человек, или в семи домах, от семи человек. Он поддерживает себя одной милостыней, двумя, или семью. Он принимает пищу только один раз в день, или раз в два дня, или раз в семь дней. Таким образом, он живет, практикуя прием пищи в соответствии с правилами, через регулярные промежутки времени, вплоть до одного раза в половину месяца. Он питается, или зеленью, или диким рисом, или просом, или шелухой, или катом; или пылью от сухого риса, или рисовыми корочками, или мукой масличных семян; или травами, или коровьим навозом, или плодами и кореньями из леса, или упавшими плодами. Он носит одежду из грубой пеньковой ткани, из холстины, из мертвецкого савана, из выброшенных тряпок, из луба тиритаки; или же он носит одежду из шкуры антилопы, или из полосок той же шкуры, или из волокон куса, или из коры, или из дощечек; или носит накидку из человеческих волос, или накидку из конского волоса, или накидку из перьев совы. Он выщипывает волосы и бороду, следуя практике выщипывания волос, он всегда стоит никогда не садится и не ложится, или сидит на корточках, следуя этой практике изо всех сил, передвигаясь только таким образом на корточках; использует терновое ложе, или кладет железные шипы или колючки на свое ложе, он использует деревянный настил, ложиться на голую землю, спит только на одном боку; носит на себе пыль и грязь не моется, живет на открытом месте, садится где придется; ест отбросы, следуя практике поедания отбросов; не пьет, следуя практики воздержания от питья воды в последнюю треть жизни. Как вы думаете, Нигродха, если это осуществляется так, то аскеза самоумервщления исполняется или нет?  Но я, Нигродха, говорю вам: «Пусть разумный человек пришел ко мне, чистый, искренний, честный – я буду учить его, и я научу его Дхамме. Если он будет практиковать в соответствии с Дхаммой, то познав себя, он здесь и сейчас, посредством высшего знания, достигнет высшей цели праведной жизни, ради которой члены клана уходят от семейной жизни в отшельничество, всего за семь лет. Нет, Нигродха, даже не семь лет. Если он будет практиковать в соответствии с Дхаммой, то познав себя, он здесь и сейчас, посредством высшего знания, достигнет высшей цели праведной жизни, ради которой члены клана уходят от семейной жизни в отшельничество, всего за шесть лет… пять лет, четыре года, три года, два года, один год, шесть месяцев… пять месяцев, четыре месяца, три месяца, два месяца, один месяц, половину месяца. Нет, Нигродха, даже не половину месяца. Пусть разумный человек пришел ко мне, чистый, искренний, честный – я буду учить его, и я научу его Дхамме. Если он будет практиковать в соответствии с Дхаммой, то познав себя, он здесь и сейчас, посредством высшего знания, достигнет высшей цели праведной жизни, ради которой члены клана уходят от семейной жизни в отшельничество, всего за семь дней». 
Он вспоминает различные свои прошлые, временные состояния: одно рождение, два рождения, три рождения, четыре рождения, пять рождений, десять рождений, двадцать рождений, тридцать рождений, сорок рождений, пятьдесят рождений, сто рождений, тысячу рождений, сто тысяч рождений, много эонов распада, и много эонов становления: таким я был, таким было мое имя, такой была моя семья, такой была моя варна, такой была моя пища, таким было мое переживание радостей и страданий, и таким был срок моей жизни. Покинув это положение, я принял новую форму снова, в таком месте. Таким я был, таким было мое имя, такой была моя семья, такой была моя варна, такой была моя пища, таким было мое переживание радостей и страданий, и таким был срок моей жизни. Покинув это положение, я принял новую форму снова, в таком месте… Таким образом, он вспоминает различные свои прошлые, временные состояния во всех подробностях и деталях. 
Также, Нигродха, когда аскет критикует других отшельников или брахманов, говоря: «Эти люди живут любыми сортами пищи: выращенными из клубней, или побегов, или ягод, или веток, или из семян, жуют все это вместе, перетирая и смешивая – и они называют это ведением праведной жизни!» Это тоже становится пятном для аскета. 
Также, Нигродха, когда аскет не критикует других отшельников или брахманов. Он не говорит: «Эти люди живут любыми сортами пищи: выращенными из клубней, или побегов, или ягод, или веток, или из семян, жуют все это вместе, перетирая и смешивая – и они называют это ведением праведной жизни!» Когда аскет видит некого отшельника или брахмана, получающего внимание, пользующегося почтением, уважением и подношениями людей, то видя это, он не думает: «Люди оказывают уважение этому человеку, который живет в роскоши, они почитают и прославляют его, одаривают его подношениями, тогда как мне, ведущему по-настоящему очень аскетический образ жизни, они не уделяют никакого внимания, ни почтения, ни уважения, ни подношений!» И он не лелеет зависть и недоброжелательность к людям; …он не сидит на публике; …ходя за подаянием среди людей, он не крадется вдоль стен, как бы говоря: «Это часть моей аскезы, это часть моей аскезы». Он не спекулирует на неизвестном, отвечая на вопрос: «Утверждаете ли вы это?», он или подтверждает, говоря: «Я утверждаю», либо говорит: «Я не утверждаю». При этом он избегает сознательно говорить неправду. 

Васеттха, всем вам, которые различны от рождения, разны по имени, клану и семье, которые ушли от домашней жизни и стали странниками, могут задать вопрос «Кто вы?» Тогда вам следует ответить: «Мы отшельники, последователи Того, который принадлежит роду Сакья». Тот, Васеттха, чья вера в Татхагату появилась, укоренилась, утвердилась, стала твёрдой, не может быть поколеблена ни аскетами, ни брахманами, ни божествами, ни Марой, ни Брахмой, никем в мире, тот может истинно сказать: «Я истинный сын Возвышенного, рождённый из его рта, рождённый от Закона, сотворённый Законом, наследник Закона». Почему так? Потому что, Васеттха, это обозначения Татхагаты: Принадлежащий Закону, принадлежащий Высочайшему, единый с Законом и единый с Высочайшим.  Кхаттий, который обуздывал свое тело, речь и мысль, и который развил семь факторов просветления, достигнет полного угасания зла в себе в этой жизни. 

Возьмем случай, когда в мире возникает Достойный, Совершенно Пробужденный Учитель. Учение хорошо постигнуто и хорошо изложено, выводит за пределы круговорота, и провозглашено тем, кто является Совершенно Пробужденным. И ученики спрашивали о смысле этого Истинного Учения. Совершённая возвышенная жизнь, хорошо провозглашенная среди богов и людей, была раскрыта и показана им, со всеми ее собраниями высказываний, с ее доказуемой основой. А затем их Учитель исчезает. Когда их Учитель уходит из жизни, ученики свободны от сожалений. Почему так? Они думают: «Наш Учитель был Достойным, Совершенно Пробужденным. Его Учение было хорошо изложено, мы спрашивали о его смысле, и возвышенная жизнь была нам полностью раскрыта. А потом наш Учитель исчез». Когда их Учитель уходит из жизни, ученики свободны от сожалений.  Возьмем случай, когда в мире возникает Достойный, Совершенно Пробужденный Учитель. Учение хорошо постигнуто и хорошо изложено, выводит за пределы круговорота, и провозглашено тем, кто является Совершенно Пробужденным. Но ученики не спрашивали о смысле этого Истинного Учения. Совершённая возвышенная жизнь, хорошо провозглашенная среди богов и людей, не была раскрыта и показана им, со всеми ее собраниями высказываний, с ее доказуемой основой. А затем их Учитель исчезает. Когда их Учитель уходит из жизни, ученики терзаются сожалениями. Почему так? Они думают: «Наш Учитель был Достойным, Совершенно Пробужденным. Его Учение было хорошо изложено, но мы не спрашивали о его смысле, и возвышенная жизнь не была полностью раскрыта нам. А потом наш Учитель исчез». Когда их Учитель уходит из жизни, ученики терзаются сожалениями. 
Чунда, я не вижу сейчас в мире никакого другого учителя, кто достиг бы таких величия и славы. Из всех сообществ учеников, я не вижу сейчас в мире ни одного, что достигло бы таких величия и славы, как собрание монахов. И если о какой-нибудь возвышенной жизни, можно справедливо сказать, что она наделена всеми благими качествами, полноценна во всех благих качествах, сбалансирована, хорошо объяснена, целостна, полностью и в совершенстве изложена, то именно об этой совершённой возвышенной жизни следует сказать так. 
Чунда, я Учитель, который возник в мире в нынешнюю эпоху, Достойный, Совершенно Пробужденный. Учение хорошо постигнуто и хорошо изложено, выводит за пределы круговорота, и провозглашено тем, кто является Совершенно Пробужденным. Мои ученики спрашивали о смысле этого Истинного Учения. И совершённая возвышенная жизнь, хорошо провозглашенная среди богов и людей, была раскрыта и показана им, со всеми ее собраниями высказываний, с ее доказуемой основой. Теперь я стар, прожил много, продвинулся в годах и достиг финальной стадии жизни. 

«Это низший способ добывания средств к существованию—сбор подаяний. В мире обычно говорят в качестве оскорбления: «Ты ходишь как попрошайка, с чашей в руке!» И, всё же, благоразумные молодые люди из хороших семей начинают вести так свою жизнь, имея на то серьёзную причину. Их не принуждают к этому насильно ни цари, ни разбойники, ни [тяготы] долгов, ни страх, ни потеря [прежних] средств к существованию. Но [они делают так] с этой мыслью: «Мы осаждены рождением, старением, и смертью; печалями, стенаниями, болью, беспокойствами, и отчаянием; осаждены страданиями, одолены страданиями. Ох, нужно узнать, как положить конец этой груде страданий!» Но некий молодой человек из хорошей семьи, уйдя в бездомную жизнь таким образом, может желать чувственных удовольствий, иметь сильную страсть, злобу в уме, порочность в своих намерениях, замутнённую осознанность; он не бдительный, несосредоточенный, с рассеянным умом, и отсутствием контроля органов чувств. Подобно полену из погребального костра—обожжённому с обоих концов, а в середине измазанному нечистотами—которое нельзя использовать для розжига огня ни в деревне, ни в лесу—я говорю вам, именно таков и этот человек. Он упустил радости жизни домохозяина и не исполнил цели жизни отшельника». Таково значение того, что сказал Благословенный. И в отношении этого было сказано: 

Он воздерживается от нанесения вреда семенам и растительной жизни. 

«Господин, этим я удовлетворён и доволен ещё больше, когда Благословенный говорит мне: «Домохозяин, твоя семья долгое время поддерживала Нигантхов. Поэтому тебе стоит подумать о том, чтобы продолжать давать им подаяния, когда они будут приходить [к тебе]». Ведь я слышал: «Отшельник Готама говорит так: «Подаяния следует давать только мне, а не другим. Подаяния следует давать только моим ученикам, а не ученикам других. Только то, что было подарено мне, приносит большой плод, а не то, что подарено другим. Только то, что подарено моим ученикам, приносит большой плод, а не то, что подарено ученикам других». И всё же Благословенный призывает меня давать дары Нигантхам. В любом случае, мы будем знать, когда для этого будет подходящий момент, Господин. Так что в третий раз, Господин, я принимаю прибежище в Благословенном, [прибежище] в Дхамме, и [прибежище] в Сангхе монахов. Пусть Благословенный помнит меня как мирского последователя, принявшего прибежище с этого дня и на всю жизнь». 

Представь, Удайи, нищего, лишённого человека, без копейки в кармане, и у него был бы один разрушенный, далеко не лучший, открытый для ворон сарай; один разрушенный, далеко не лучший, плетёный остов кровати; несколько не лучшего вида зёрен и тыквенных семян в горшке; и далеко не лучшая жена-карга. Он бы увидел монаха в монастырском парке, сидящего в тени дерева, с вымытыми руками и ногами, съевшего вкуснейший обед, предающегося [развитию] высшего ума. Он бы подумал: «Как приятно быть отшельником! Как здоров этот отшельник! Если бы я только мог сбрить волосы и бороду, надеть жёлтые одежды, и оставить жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной!» Но он, будучи не в состоянии оставить свой разрушенный, далеко не лучший, открытый для ворон сарай… далеко не лучшую жену-каргу, не может сбрить волосы и бороду, надеть жёлтые одежды, и оставить жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной. И представь некий человек сказал бы: «Привязи, которыми привязан этот человек, из-за которых он не может оставить свой разрушенный, далеко не лучший, открытый для ворон сарай… далеко не лучшую жену-каргу, сбрить волосы и бороду, надеть жёлтые одежды, и оставить жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной—являются для него хилой, слабой, прогнившей, бесстержневой привязью. Правильно ли он говорил бы?» 

И тогда Сакьи из Чатумы отправились к Благословенному и, поклонившись ему, они сели рядом и сказали: «Господин, пусть Благословенный порадуется Сангхе монахов. Господин, пусть Благословенный поприветствует Сангху монахов. Господин, пусть Благословенный поможет Сангхе монахов, как он помогал ей прежде. Господин, в ней есть монахи, которые совсем недавно ушли в бездомную жизнь, совсем недавно пришли в эту Дхамму и Винаю. Если им не представится возможность увидеть Благословенного, то в них могут произойти некоторые изменения и перемены. Господин, подобно тому, как если не поливать молодые побеги, то в них могут произойти изменения и перемены, то, точно также, там есть монахи, которые совсем недавно ушли в бездомную жизнь… Господин, подобно тому, как молодой телёнок не видит свою мать, и в нём могут произойти некоторые изменения и перемены, то точно также там есть монахи, которые совсем недавно ушли в бездомную жизнь… Если им не представится возможность увидеть Благословенного, то в них могут произойти некоторые изменения и перемены. Господин, пусть Благословенный порадуется Сангхе монахов. Господин, пусть Благословенный поприветствует Сангху монахов. Господин, пусть Благословенный поможет Сангхе монахов, как он помогал ей прежде».  Мысль приходит к нему: «Прежде, когда мы были мирянином, мы наслаждались собой, обладая [пятью нитями] и наделённые пятью нитями чувственных удовольствий. В моей семье есть богатство. Я мог бы наслаждаться этим богатством и совершать поступки, приносящие заслуги». Так он оставляет тренировку и возвращается к низшей жизни. Такой зовётся тем, кто оставил тренировку и вернулся к низшей жизни, потому что он стал напуган боязнью водоворотов. «Боязнь водоворотов»—это обозначение пяти нитей чувственных удовольствий. 

«Хорошо, хорошо, Ануруддха! Подобает всем вам, представителям клана, которые благодаря вере оставили жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной, радоваться святой жизни. Поскольку вы всё ещё юные, черноволосые молодые люди, наделённые благословением молодости на первом этапе жизни, вы могли бы потакать чувственным удовольствиям, но всё же вы оставили жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной. Не из-за царей вы оставили жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной, не из-за воров, не из-за долгов, страха, или же потребности в средствах к жизни. Но вы ушли из жизни домохозяйской в жизнь бездомную благодаря вере после такого рассуждения: «Я жертва рождения, старения и смерти, печали, стенания, боли, горя, и отчаяния. Я жертва страданий, я добыча страдания. Но ведь как-то можно положить конец всей этой груде страданий?» 

4) Далее, Сандака, некий учитель придерживается такой доктрины и воззрения: «Есть эти семь тел, которые не сотворены, не рождены, не созданы—у них нет создателя, они бесплодны, устойчивы как вершины гор, устойчивы как колонны. Они не двигаются и не изменяются и не мешают друг другу. Ни одно [из них] не может стать причиной удовольствия, боли, ни-удовольствия-ни-боли. Какие семь? Тело земли, тело воды, тело огня, тело воздуха, удовольствие, боль, и душа в качестве седьмого. Эти семь тел не сотворены… Поэтому здесь нет ни убийцы, ни палача, ни слушающего, ни говорящего, ни знающего, ни объявляющего. Даже тот, кто срубает голову другого острым мечом, не лишает кого-либо жизни. Меч просто лишь проходит через пространство между семью телами.  Существует четырнадцать сотен тысяч основных видов рождения и [ещё] шесть тысяч и [ещё] шестьсот. Существует пятьсот видов каммы, пять видов каммы и три вида каммы, есть полная камма и половинчатая камма. Есть шестьдесят два пути, шестьдесят два цикла существования мира, шесть классов, восемь этапов жизни человека, сорок девять способов зарабатывать на жизнь, сорок девять сотен видов странников, сорок девять сотен видов жилищ нагов, двадцать сотен качеств, тридцать сотен адов, тридцать шесть элементов пыли, семь видов существ с восприятием, семь видов существ без восприятия, семь видов тех, кто не имеет оболочки, семь видов богов, семь видов человеческих существ, семь видов демонов, семь озёр, семь узлов, семь пропастей, семь сотен [ещё других] видов пропастей, семь видов сновидений, семь сотен [ещё других] видов сновидений, восемьдесят четыре сотни тысяч великих циклов существования мира, через которые странствуют глупцы и мудрые, и после которых они одинаково положат конец страданиям. 

Восемьдесят четыре тысячи лет царь Макхадэва играл в детские игры. Восемьдесят четыре тысячи лет он был наместником. Восемьдесят четыре тысячи лет он правил царством. Восемьдесят четыре тысячи лет он вёл святую жизнь в этой роще Макхадэвы после того, как обрил волосы и бороду, надел жёлтые одежды, и оставил жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной. Развив четыре божественных обители, с распадом тела, после смерти, он перешёл в мир Брахмы. 

Принц, когда монах, который наделён этими пятью факторами старания, находит Татхагату, чтобы тренировать его, он может пребывать, [тренируясь], семь лет, после чего, реализовав это для себя посредством прямого знания, здесь и сейчас он войдёт и будет пребывать в высочайшей цели святой жизни, ради которой представители клана праведно оставляют жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной. 

И был достопочтенный Ангулимала один, наедине с собою, прилежен, ревностен, внимателен и не замедлил достичь той цели, которой ради сыновья семей искренне уходят из дому в бездомность. Уже в явленности он, осуществил завершение целомудренной жизни, понял его сам и, засвидетельствовав сверхсознанием, пребывал так. Он достоверно познал: «Истощилось рождение, свершено целомудренное житие, сделано дело, 

И вот как ещё можно понять… Однажды в этом самом [городе] Саваттхи жила некая женщина, которая стала жить с семьёй родственников [её мужа]. Родственники захотели разлучить её с мужем и выдать её за другого, за которого она не хотела. И тогда женщина сказала своему мужу: «Господин, эти мои родственники хотят разлучить меня с тобой и выдать меня за другого, за которого я не хочу». И тогда [тот] мужчина разрубил женщину надвое и выпотрошил себе [живот], думая: «Мы будем вместе в следующей жизни». И так тоже можно понять, почему печаль, стенание, боль, горе и отчаяние рождены теми, кто дорог, возникают от тех, кто дорог». 

«Мой дорогой Уттара, в наших гимнах дошли до нас тридцать два знака Великого Человека. У Великого Человека, который наделён ими, есть только две возможных участи, и нет других. Если он живёт домохозяйской жизнью, он станет царём-миродержцем, праведным царём, который правит Дхаммой, покорителем четырёх сторон света, всепобедившим, утвердившим порядок в своей стране, владеющим семью сокровищами. У него есть эти семь сокровищ: сокровище-колесо, сокровище-слон, сокровище-конь, сокровище-самоцвет, сокровище-женщина, сокровище-домовладыка, сокровище-советник в качестве седьмого. У него более тысячи сыновей-героев, покорителей вражеских армий. Он правит, покорив эту охваченную морями землю, без палки и оружия, а только Дхаммой. Но если он оставляет жизнь домохозяйскую ради бездомной, то он станет Совершенным, Полностью Просветлённым, который сдёрнет завесу [невежества] с мира. Но я, мой дорогой Уттара, даритель гимнов. А ты их получатель». 

И тогда мысль пришла к брахману Селе: «Даже звучание [этого слова] «Будда» редко встречается в мире. А в наших гимнах дошли до нас тридцать два знака Великого Человека. У Великого Человека, который наделён ими, есть только две возможных участи, и нет других. Если он живёт домохозяйской жизнью, он станет царём-миродержцем, праведным царём, который правит Дхаммой, покорителем четырёх сторон света, всепобедившим, утвердившим порядок в своей стране, владеющим семью сокровищами. У него есть эти семь сокровищ: сокровище-колесо, сокровище-слон, сокровище-конь, сокровище-самоцвет, сокровище-женщина, сокровище-домовладыка, сокровище-советник в качестве седьмого. У него более тысячи сыновей-героев, покорителей вражеских армий. Он правит, покорив эту охваченную морями землю, без палки и оружия, а только Дхаммой. Но если он оставляет жизнь домохозяйскую ради бездомной, то он станет Совершенным, Полностью Просветлённым, который сдёрнет завесу [невежества] с мира». [И тогда он сказал]:  «Мы прибегаем к тебе, о ты, Яснозрящий, прибегаем к тебе на восьмой день; семь ночей, о Совершенный, мы ходили в твоем учении. Ты—Будда, ты—Учитель, Мудрец, сокрушивший Мару; отбросив все страсти, ты преодолел это течение и других ты перенес чрез него. Ты столкнул все подмостки жизни, ты развеял все страсти, ты как лев не влечешься ни к чему и отбросил все страхи и опасения!… Эти триста нищенствующих стоят здесь пред тобою с простертыми руками. О Победитель, дозволь им. Безгрешный, припасть к ноге твоей!» 

«Однажды, Ассалаяна, когда семь брахманских провидцев совещались вместе в хижинах из листьев в лесу, такое пагубное воззрение возникло в них: «Брахманы—высшая варна, а те, кто из других варн—те ниже. Брахманы—светлейшая варна, а те, кто из других варн—те тёмные. Только брахманы чисты, а не не-брахманы. Только брахманы—сыновья Брахмы, отпрыски Брахмы, рождённые из его рта, рождённые из Брахмы, созданные Брахмой, наследники Брахмы». И тогда провидец Девала Тёмный услышал об этом. Тогда он привёл в порядок волосы и бороду, одел жёлтые одежды, надел прочные сандалии, взял золотой посох, и появился во дворе семи брахманских провидцев. И тогда, прохаживаясь вперёд и назад по двору семи брахманских провидцев, провидец Девала Тёмный сказал так: «Куда ушли эти почтенные брахманские провидцы? Куда ушли эти почтенные брахманские провидцы?» И тогда те семь брахманских провидцев подумали: «Кто ходит вперёд и назад по двору семи брахманских провидцев, точно неотёсанная деревенщина, и говорит так: «Куда ушли эти почтенные брахманские провидцы? Куда ушли эти почтенные брахманские провидцы?» Что если мы нашлём на него проклятье!» И семь брахманских провидцев наслали проклятье на Девалу Тёмного: «Стань пеплом, подлый! Стань пеплом, подлый!» Но чем больше семь брахманских провидцев проклинали его, тем более миловидным, красивым, привлекательным становился провидец Девала Тёмный. Тогда семь брахманских провидцев подумали: «Тщетна наша аскеза! Бесплодна наша святая жизнь! Ведь прежде, когда мы проклинали кого-либо так: «Стань пеплом, подлый! Стань пеплом, подлый!»—он всегда становился пеплом. Но чем больше мы проклинаем этого, тем более миловидным, красивым, привлекательным он становится». 

Когда так было сказано, брахман Чанки сказал тем брахманам: «А теперь, почтенные, услышьте от меня то, почему мне подобает повидаться с Мастером Готамой, и почему Мастеру Готаме не подобает приходить, чтобы видеться со мной. Почтенные, отшельник Готама хорошо рождён с обеих сторон—как с материнской, так и с отцовской. У него чистейшая родословная, неопровержимая и безупречная в отношении происхождения до седьмого колена. Поскольку это так, почтенные, не подобает Мастеру Готаме приходить, чтобы видеться со мной. Но мне подобает идти, чтобы повидаться с Мастером Готамой. Почтенные, отшельник Готама оставил жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной, отбросив много золота и слитков, что хранятся на чердаках и в погребах. Почтенные, отшельник Готама оставил жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной ещё юным, черноволосым молодым человеком, наделённым благословением молодости на первом этапе жизни. Почтенные, отшельник Готама обрил свои волосы и бороду, надел жёлтые одежды, и оставил жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной, хотя его отец и мать желали иного и рыдали с лицами, полными слёз. Почтенные, отшельник Готама изящен, красив, привлекателен, обладает высочайшей красотой своего облика, утончённой красотой и внешним видом, который приятно лицезреть. Почтенные, отшельник Готама нравственный, обладает благородной нравственностью, благой нравственностью, наделён благой нравственностью. Почтенные, отшельник Готама хороший оратор с прекрасной манерой подачи. Он говорит слова, которые изысканны, чисты, отчётливы, хорошо выражают суть. Почтенные, отшельник Готама—учитель многих. Почтенные, отшельник Готама свободен от чувственной жажды и тщеславия. Почтенные, отшельник Готама придерживается доктрины нравственной действенности поступка, доктрины нравственной действенности деяний. Он не ищет вреда линии брахманов. Почтенные, отшельник Готама ушёл в бездомную жизнь из аристократической семьи, одной из первоначальных знатных семей. Почтенные, отшельник Готама ушёл в бездомную жизнь из богатой семьи, из семьи с большим богатством и имуществом. Почтенные, люди из других далёких царств и удалённых областей приезжают, чтобы задать вопросы отшельнику Готаме. Почтенные, многие тысячи божеств приняли прибежище в отшельнике Готаме. Почтенные, об отшельнике Готаме распространилась славная молва: «Благословенный—совершенный, полностью просветлённый, совершенный в знании и поведении, высочайший, знаток миров, непревзойдённый вожак тех, кто должен обуздать себя, учитель богов и людей, просветлённый, благословенный». Почтенные, отшельник Готама обладает тридцатью двумя знаками Великого Человека. Почтенные, царь Сения Бимбисара из Магадхи, его жена и дети приняли прибежище на всю свою жизнь в отшельнике Готаме. Почтенные, царь Пасенади Косальский, его жена и дети приняли прибежище на всю свою жизнь в отшельнике Готаме. Почтенные, брахман Поккхарасати, его жена и дети приняли прибежище на всю свою жизнь в отшельнике Готаме. Почтенные, отшельник Готама прибыл в Опасаду и проживает в Роще Божеств Опасады, в саловой роще к северу от Опасады. А любые жрецы и отшельники, которые пришли в наш город, являются нашими гостями, а гостей мы должны чтить, уважать, ценить, и почитать. Так как отшельник Готама прибыл в Опасаду, он—наш гость, и мы должны чтить, уважать, ценить, и почитать его как гостя. Поскольку это так, почтенные, не подобает Мастеру Готаме приходить, чтобы видеться со мной. Но мне подобает идти, чтобы повидаться с Мастером Готамой. 

Кроме того, нечистый человек, который ушёл в бездомную жизнь из великой семьи… из богатой семьи… из влиятельной семьи рассуждает так: «Я ушёл в бездомную жизнь из влиятельной семьи. Но эти другие монахи ушли в бездомную жизнь не из влиятельных семей». Так он возвышает себя и принижает других из-за своей влиятельной семьи. Это также характер нечистого человека.  «Монахи, и каков характер нечистого человека? Нечистый человек, который ушёл в бездомную жизнь из знатной семьи, рассуждает так: «Я ушёл в бездомную жизнь из знатной семьи. Но эти другие монахи ушли в бездомную жизнь не из знатных семей». Так он возвышает себя и принижает других из-за своей знатной семьи. Таков характер нечистого человека. 
Но чистый человек рассуждает так: «Не из-за чьей-либо влиятельной семьи состояния жажды, злобы, и заблуждения уничтожаются. Даже если человек ушёл в бездомную жизнь не из влиятельной семьи, то всё равно, если он вступил на путь, который соответствует Дхамме, вступил на правильный путь, и ведёт себя в соответствии с Дхаммой, то его следует почитать за это, его следует восхвалять за это». Так, ставя на первое место практику, он ни возвышает себя, ни принижает других из-за своей влиятельной семьи. Это также характер чистого человека. 
Но чистый человек рассуждает так: «Не из-за чьей-либо знатной семьи состояния жажды, злобы, и заблуждения уничтожаются. Даже если человек ушёл в бездомную жизнь не из знатной семьи, то всё равно, если он вступил на путь, который соответствует Дхамме, вступил на правильный путь, и ведёт себя в соответствии с Дхаммой, то его следует почитать за это, его следует восхвалять за это». Так, ставя на первое место практику, он ни возвышает себя, ни принижает других из-за своей знатной семьи. Это характер чистого человека. 

«Восемьдесят лет как я ушёл в бездомную жизнь, друг».  «Друг, за эти восемьдесят лет… я не припоминаю, чтобы когда-либо мылся в банном доме… когда-либо мылся с банным порошком… когда-либо участвовал в разминании членов тела моих товарищей по святой жизни… чтобы болезнь возникала во мне на более долгий промежуток времени, чем за который можно подоить корову… чтобы носил лекарство, даже всего лишь размером с плод миробалана… чтобы когда-либо использовал подушечку… чтобы когда-либо подготавливал постель… чтобы начинал проводить сезон дождей в хижине в деревне». 
«Друг, за эти восемьдесят лет… я не припоминаю, чтобы когда-либо принял одеяние от домохозяина… носил одеяние, принятое от домохозяина… резал одеяние резцом… шил одеяние иголкой… красил одеяние тканью… шил одеяние во время катхины… когда-либо трудился над изготовлением одеяния для своих товарищей по святой жизни». 
«Друг Кассапа, за эти восемьдесят лет с того момента как я ушёл в бездомную жизнь, я не припоминаю, чтобы какие-либо восприятия, [основанные на] чувственном желании, когда-либо возникали бы во мне». 
«Друг, семь дней с того момента как я ушёл в бездомную жизнь, я ел еду с подаяний, полученную в округе, как должник. На восьмой день возникло окончательное знание». 
(То, что Достопочтенный Баккула не припоминает, чтобы какие-либо восприятия, [основанные на] чувственном желании, когда-либо возникали бы в нём за эти восемьдесят лет с того момента, как он ушёл в бездомную жизнь—мы помним как удивительное и поразительное качество Достопочтенного Баккулы). 

Но бывает так, ученик, когда некая женщина или [когда некий] мужчина отбрасывает убийство живых существ, воздерживается от убийства живых существ. Он пребывает в сострадании ко всем живым существам, без дубины, без оружия, добросовестный, милосердный. Из-за совершения и осуществления такого поступка с распадом тела, после смерти, он перерождается в счастливом уделе, даже в небесном мире. Но если с распадом тела, после смерти, он не перерождается в счастливом уделе, в небесном мире, но вместо этого возвращается в человеческое состояние, то тогда, где бы он ни родился, его жизнь будет длинной. Таков путь, ученик, который ведёт к длинной жизни, то есть, [это ведёт к этому], когда человек воздерживается… милосердный. 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении с той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание не может сравниться даже с сотой частью или даже с тысячной частью или даже со стотысячной частью той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении с той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание не может сравниться даже с сотой частью или даже с тысячной частью или даже со стотысячной частью той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении с той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание не может сравниться даже с сотой частью или даже с тысячной частью или даже со стотысячной частью той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении с той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание не может сравниться даже с сотой частью или даже с тысячной частью или даже со стотысячной частью той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении с той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание не может сравниться даже с сотой частью или даже с тысячной частью или даже со стотысячной частью той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении с той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание не может сравниться даже с сотой частью или даже с тысячной частью или даже со стотысячной частью той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении с той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание не может сравниться даже с сотой частью или даже с тысячной частью или даже со стотысячной частью той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении с той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание не может сравниться даже с сотой частью или даже с тысячной частью или даже со стотысячной частью той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении с той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание не может сравниться даже с сотой частью или даже с тысячной частью или даже со стотысячной частью той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении с той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание не может сравниться даже с сотой частью или даже с тысячной частью или даже со стотысячной частью той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. 

Как максимум ещё семь жизней, 

И тогда Брахма Сахампати, познав своим умом раздумье в уме Благословенного, также быстро, как сильный человек мог бы распрямить свою согнутую руку или согнуть распрямлённую, исчез из мира брахм и появился перед Благословенным. Он закинул своё верхнее одеяние за плечо, сложил ладони в почтительном приветствии Благословенного и сказал: «Так оно, Благословенный! Так оно, о Счастливый! Сангха монахов распущена Благословенным. В ней есть монахи, которые совсем недавно получили посвящение, совсем недавно ушли в бездомную жизнь, совсем недавно пришли в эту Дхамму и Винаю. Если они его не увидят, то в них могут произойти некоторые изменения и перемены. Подобно тому, как молодой телёнок не видит свою мать, и в нём могут произойти некоторые изменения и перемены… Пусть Благословенный посодействует Сангхе монахов сейчас, точно также, как он содействовал ей в прошлом».  И тогда, по мере того как Благословенный пребывал уединённым в затворничестве, следующее раздумье пришло к нему: «Я распустил сангху монахов. В ней есть монахи, которые совсем недавно получили посвящение, совсем недавно ушли в бездомную жизнь, совсем недавно пришли в эту Дхамму и Винаю. Если они меня не увидят, то в них могут произойти некоторые изменения и перемены. Подобно тому, как молодой телёнок не видит свою мать, и в нём могут произойти некоторые изменения и перемены, то точно также там есть монахи, которые совсем недавно получили посвящение, совсем недавно ушли в бездомную жизнь, совсем недавно пришли в эту Дхамму и Винаю. Если они меня не увидят, то в них могут произойти некоторые изменения и перемены. Подобно тому, как если не поливать молодые побеги, то в них могут произойти изменения и перемены, то, точно также, там есть монахи, которые совсем недавно получили посвящение, совсем недавно ушли в бездомную жизнь, совсем недавно пришли в эту Дхамму и Винаю. Если они меня не увидят, то в них могут произойти некоторые изменения и перемены. Сейчас мне нужно посодействовать Сангхе монахов точно также, как я содействовал ей в прошлом». 
«Монахи, это низший способ добывания средств к существованию—сбор подаяний. В мире обычно говорят в качестве оскорбления: «Ты ходишь как попрошайка с чашей в руке!» И, всё же, благоразумные сыны из хороших семей начинают вести так свою жизнь, имея на то серьёзную причину. Их не принуждают к этому насильно ни цари, ни разбойники, ни тяготы долгов, ни страх, ни потеря прежних средств к существованию. Но они делают так с этой мыслью: «Мы осаждены рождением, старением и смертью, печалями, стенаниями, болью, беспокойствами и отчаянием, осаждены страданиями, одолены страданиями. Ох, нужно узнать, как положить конец этой груде страданий!» 

«…из-за хватания за что, возникает такое воззрение: «Есть эти семь тел, которые не сотворены, не рождены, не созданы—у них нет создателя, они бесплодны, устойчивы как вершины гор, устойчивы как колонны. Они не двигаются и не изменяются и не мешают друг другу. Ни одно из них не может стать причиной удовольствия, боли, ни-удовольствия-ни-боли. Какие семь? Тело земли, тело воды, тело огня, тело воздуха, удовольствие, боль, и душа в качестве седьмого. Эти семь тел не сотворены… Поэтому здесь нет ни убийцы, ни палача, ни слушающего, ни говорящего, ни знающего, ни объявляющего. Даже тот, кто срубает голову другого острым мечом, не лишает кого-либо жизни. Меч просто лишь проходит через пространство между семью телами.  Существует четырнадцать сотен тысяч основных видов рождения и ещё шесть тысяч и ещё шестьсот. Существует пятьсот видов каммы, пять видов каммы и три вида каммы, есть полная камма и половинчатая камма. Есть шестьдесят два пути, шестьдесят два цикла существования мира, шесть классов, восемь этапов жизни человека, сорок девять сотен видов адживиков, сорок девять сотен видов странников, сорок девять сотен видов жилищ нагов, двадцать сотен качеств, тридцать сотен адов, тридцать шесть царств пыли, семь сфер существ с восприятием, семь сфер существ без восприятия, семь сфер тех, кто не имеет узлов, семь видов дэвов, семь видов человеческих существ, семь видов демонов, семь великих озёр, семь видов узлов, семь сотен ещё других видов узлов, семь пропастей, семь сотен ещё других видов пропастей, семь видов сновидений, семь сотен ещё других видов сновидений, восемьдесят четыре сотни тысяч великих циклов существования мира, через которые странствуют глупцы и мудрецы, и после которых они одинаково положат конец страданиям. 

По мере того, как он развивает эти семь факторов просветления, его ум освобождается от пятна загрязнения чувственности, пятна существования, пятна невежества. Когда он освободился, приходит знание: «Освобождён». Он понимает: «Рождение уничтожено, святая жизнь прожита, сделано то, что следовало сделать, не будет более возвращения в какое-либо состояние существования». 

«Точно также, монахи, когда монах развивает и взращивает семь факторов просветления—царь или царские министры, близкие и родня, могли бы пригласить его принять богатство, сказав: «Ну же, дорогой, ради чего эти жёлтые монашеские одежды обременяют тебя? Зачем странствовать туда и сюда с обритой головой и чашей для сбора подаяний? Ну же, вернувшись к низшей жизни мирянина, наслаждайся богатством и совершай благие дела». В самом деле, монахи, когда этот монах развивает и взращивает семь факторов просветления, не может случиться так, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни. Почему? Потому что долгое время его ум направлялся, склонялся, устремлялся к отречению. Не может быть такого, чтобы он вернулся к низшей жизни. 

Тот, кто развил и довёл до совершенства эти пять качеств—тот арахант. Если они слабее, чем этот уровень, то он тот, кто достигает ниббаны в промежутке. Если ещё слабее—то он тот, кто достигает ниббаны по приземлении. Если ещё слабее—то он тот, кто достигает ниббаны без усилия. Если ещё слабее—то он тот, кто достигает ниббаны с усилием. Если ещё слабее—то он тот, кто направляется вверх, к высшему миру Чистых Обителей Аканиттха. Если ещё слабее—то он однажды-возвращающийся. Если ещё слабее—то он восходящий-лишь-один-раз. Если ещё слабее—то он идущий-из-семьи-в-семью. Если ещё слабее—то он достигающий-за-семь-жизней-максимум. Если ещё слабее—то он идущий-за-счёт-Дхаммы. Если ещё слабее—то он идущий-за-счёт-веры». 

Маханама, бывает так, когда человек наделён непоколебимой верой в Будду: «В самом деле Благословенный—достойный, истинно самопробуждённый, совершенный в знании и поведении, достигший блага, знаток мира, непревзойдённый учитель тех, кто готов обучаться, учитель богов и людей, пробуждённый, благословенный». Он наделён непоколебимой верой в Дхамму: «Дхамма превосходно разъяснена Благословенным, видимая здесь и сейчас, не зависящая от времени, приглашающая пойти и увидеть, ведущая к цели, познаваемая мудрыми самостоятельно». Он наделён непоколебимой верой в Сангху: «Сангха учеников Благословенного, идущих по хорошему пути, идущих по прямому пути, идущих по верному пути, идущих по совершенному пути, другими словами, четыре пары или восемь типов личностей—это Сангха учеников Благословенного: достойная даров, достойная гостеприимства, достойная подношений, достойная уважения, непревзойдённое поле заслуг для мира». Он легко и быстро совершенствует мудрость и достигает освобождения. За счёт уничтожения пятен умственных загрязнений он в этой самой жизни достиг незапятнанного освобождения ума, освобождения через мудрость, и пребывает в этом. Этот человек полностью освобождён от ада, от перерождения животным, от мира голодных духов, полностью освобождён от падения, порочного пути, скорбных уделов. 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание даже не идёт в расчёт, не выдерживает никакого сопоставления, не может сравниться даже с фрагментом той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. Он тот, кто понимает в соответствии с действительностью: «Это—страдание; это—источник страдания; это—прекращение страдания; это—путь, ведущий к прекращению страдания». 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание даже не идёт в расчёт, не выдерживает никакого сопоставления, не может сравниться даже с фрагментом той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. Он тот, кто понимает в соответствии с действительностью: «Это—страдание; это—источник страдания; это—прекращение страдания; это—путь, ведущий к прекращению страдания». 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание даже не идёт в расчёт, не выдерживает никакого сопоставления, не может сравниться даже с фрагментом той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. Он тот, кто понимает в соответствии с действительностью: «Это—страдание; это—источник страдания; это—прекращение страдания; это—путь, ведущий к прекращению страдания». 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание даже не идёт в расчёт, не выдерживает никакого сопоставления, не может сравниться даже с фрагментом той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. Он тот, кто понимает в соответствии с действительностью: «Это—страдание; это—источник страдания; это—прекращение страдания; это—путь, ведущий к прекращению страдания». 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении с той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание даже не идёт в расчёт, не выдерживает никакого сопоставления, не может сравниться даже с фрагментом той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. Он тот, кто понимает в соответствии с действительностью: «Это—страдание; это—источник страдания; это—прекращение страдания; это—путь, ведущий к прекращению страдания». 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание даже не идёт в расчёт, не выдерживает никакого сопоставления, не может сравниться даже с фрагментом той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. Он тот, кто понимает в соответствии с действительностью: «Это—страдание; это—источник страдания; это—прекращение страдания; это—путь, ведущий к прекращению страдания». 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание даже не идёт в расчёт, не выдерживает никакого сопоставления, не может сравниться даже с фрагментом той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. Он тот, кто понимает в соответствии с действительностью: «Это—страдание; это—источник страдания; это—прекращение страдания; это—путь, ведущий к прекращению страдания». 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание даже не идёт в расчёт, не выдерживает никакого сопоставления, не может сравниться даже с фрагментом той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. Он тот, кто понимает в соответствии с действительностью: «Это—страдание; это—источник страдания; это—прекращение страдания; это—путь, ведущий к прекращению страдания». 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание даже не идёт в расчёт, не выдерживает никакого сопоставления, не может сравниться даже с фрагментом той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. Он тот, кто понимает в соответствии с действительностью: «Это—страдание; это—источник страдания; это—прекращение страдания; это—путь, ведущий к прекращению страдания». 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание даже не идёт в расчёт, не выдерживает никакого сопоставления, не может сравниться даже с фрагментом той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. Он тот, кто понимает в соответствии с действительностью: «Это—страдание; это—источник страдания; это—прекращение страдания; это—путь, ведущий к прекращению страдания». 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание даже не идёт в расчёт, не выдерживает никакого сопоставления, не может сравниться даже с фрагментом той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. Он тот, кто понимает в соответствии с действительностью: «Это—страдание; это—источник страдания; это—прекращение страдания; это—путь, ведущий к прекращению страдания». 

«Точно также, монахи, для ученика Благородных, человека, совершенного в воззрениях, который постиг Дхамму—страданий, что были полностью разрушены и изничтожены, больше, тогда как те страдания, что ему осталось пережить—практически ничто. В сравнении той грудой страданий, которая была уничтожена и устранена, оставшееся страдание даже не идёт в расчёт, не выдерживает никакого сопоставления, не может сравниться даже с фрагментом той груды страданий, поскольку ему осталось пережить страданий в течение ещё семи жизней максимум. Он тот, кто понимает в соответствии с действительностью: «Это—страдание; это—источник страдания; это—прекращение страдания; это—путь, ведущий к прекращению страдания». 

И тогда брахман Касибхарадваджа получил от Совершенного разрешение на странничество и получил также одеяние и правила; и вот досточтимый Бхарадваджа, ставши странником и ведя уединенную, смиренную, ревностную, усердную жизнь подвижника, в короткое время постиг и усвоил то высочайшее совершенство, ради которого люди знатных семей покидают свои дома. «Разрушено возрождение, достигнуто совершенство духовной жизни; что должно было свершить, то свершено, и не осталось ничего из надлежащего быть свершенным здесь»—так сознавал он, и вот досточтимый Бхарадваджа стал блаженствующим. 

«Чудесно, о славный Готама! Чудесно, о славный Готама! Как тот, кто, о славный Готама, находит потерянное, обнаруживает скрытое, указывает пути заблудшему, вносит свет во тьму, чтобы имеющие очи могли видеть, так и ты, о славный Готама, различными путями разъяснил истину! У тебя я ищу прибежища теперь, о славный Готама, в твоем учении и семье нищенствующих. Прими меня, о Готама. как последователя; отныне всю жизнь я буду находить в тебе убежище!» 

И тогда мысль пришла к брахману Селе: «Даже звучание [этого слова] «Будда» редко встречается в мире. А в наших гимнах дошли до нас тридцать два знака Великого Человека. У Великого Человека, который наделён ими, есть только две возможных участи, и нет других. Если он живёт домохозяйской жизнью, он станет царём-миродержцем, праведным царём, который правит Дхаммой, покорителем четырёх сторон света, всепобедившим, утвердившим порядок в своей стране, владеющим семью сокровищами. У него есть эти семь сокровищ: сокровище-колесо, сокровище-слон, сокровище-конь, сокровище-самоцвет, сокровище-женщина, сокровище-домовладыка, сокровище-советник в качестве седьмого. У него более тысячи сыновей-героев, покорителей вражеских армий. Он правит, покорив эту охваченную морями землю, без палки и оружия, а только Дхаммой. Но если он оставляет жизнь домохозяйскую ради бездомной, то он станет Совершенным, Полностью Просветлённым, который сдёрнет завесу [невежества] с мира». [И тогда он сказал]:  «Мы прибегаем к тебе, о ты, Яснозрящий, прибегаем к тебе на восьмой день; семь ночей, о Совершенный, мы ходили в твоем учении. Ты—Будда, ты—Учитель, Мудрец, сокрушивший Мару; отбросив все страсти, ты преодолел это течение и других ты перенес чрез него. Ты столкнул все подмостки жизни, ты развеял все страсти, ты как лев не влечешься ни к чему и отбросил все страхи и опасения!… Эти триста нищенствующих стоят здесь пред тобою с простертыми руками. О Победитель, дозволь им. Безгрешный, припасть к ноге твоей!» 

«Не престало вам, монахи, сыновьям из хороших семей, которые ради веры оставили свои дома для жизни бездомной, вести такие разговоры. Когда вы собираетесь вместе, монахи, есть лишь две вещи, которые вы должны делать: либо говорить о Дхамме, либо сохранять благородное молчание». 

И тогда Достопочтенный Нанда, после слов его друзей-монахов о наемнике и лакее, испытывая досаду, стыд и отвращение, удалился в уединенное жилище, и живя в уединении, будучи внимательным, старательным, решительным, спустя недолгое время, он достиг того блага, ради которого сыновья из хороших семей, из-за веры оставляют дома, уходя в жизнь бездомную; этого непревзойденного результата возвышенной жизни, прямого знания, обретаемого непосредственным опытом; достигнув ниббаны в этой самой жизни, он постиг: «Уничтожено рождение, практика возвышенной жизни завершена, все, что должно было быть сделано — осуществлено, не будет далее никакого состояния».  Так преподобный Нанда был опозорен и пристыжен своими друзьями, зовущими его «подёнщик» и «доходный». Живя в одиночестве, уединенно, аккуратный, настойчивыи и прилежный, он скоро реализовал на личном опыте, окончательную цель святой жизни, ради которой сыновья хороших семей мудро орденуются монахами, оставляя мирскую жизнь. Он понял: «Прекращены рождения, святая жизнь прожита, то что нужно было сделать -сделанно, за этим больше ничего не будет.» Так преподобный Нанда стал одним из Арахатов. 

«Не престало вам, монахи, сыновьям из хороших семей, которые ради веры оставили свои дома для жизни бездомной, вести такие разговоры. Когда вы собираетесь вместе, монахи, есть лишь две вещи, которые вы должны делать: либо говорить о Дхамме, либо сохранять благородное молчание». 

«Не престало вам, монахи, сыновьям из хороших семей, которые ради веры оставили свои дома для жизни бездомной, вести такие разговоры. Когда вы собираетесь вместе, монахи, есть лишь две вещи, которые вы должны делать: либо говорить о Дхамме, либо сохранять благородное молчание». 

«Этот монах обладает большим величием и могуществом. Нет такого обретаемого достижения, которое еще не было бы достигнуто этим монахом, в том числе того блага, ради которого сыновья из хороших семей, из-за веры оставляют дома, уходя в жизнь бездомную; этого непревзойденного результата возвышенной жизни, прямого знания, обретаемого непосредственным опытом в этой самой жизни». 

Я соблюдала восемь заповедей четыре раза в месяц, на каждой из четырех фаз Луны. Я вела сдержанную жизнь, и был очень щедра. 

Я соблюдала восемь заповедей четыре раза в месяц, на каждой из четырех фаз Луны. Я вела сдержанную жизнь, и был очень щедра. 

Я соблюдала восемь заповедей четыре раза в месяц, на каждой из четырех фаз Луны. Я вела сдержанную жизнь, и был очень щедра. 

Я соблюдала восемь заповедей четыре раза в месяц, на каждой из четырех фаз Луны. Я вела сдержанную жизнь, и был очень щедра. 

Я соблюдала восемь заповедей четыре раза в месяц, на каждой из четырех фаз Луны. Я вела сдержанную жизнь, и был очень щедра. 

Когда Благословенный (Будда) пребывал в Саваттхи, Достопочтенный тхера Маха-Моггаллана, путешествуя по мирам дэвов, как было сказано выше, отправился в мир Таватимса. Там у четырех дворцов подряд он увидел четырех дэви (богинь), наслаждающихся божественным блаженством, со свитами из тысячи нимф, и спросил у каждой из них, благодаря каким благим делам, они достигли этого состояния. И они, отвечая на его вопрос, рассказали, каждая в свою очередь. Во времена Благословенного Кассапы (предыдущего Будды), эти женщины были рождены в хороших семьях в городе Паннаката в царстве Есика. Достигнув брачного возраста, они были выданы замуж, и стали жить в домах своих мужей в том же городе. Они жили в гармонии. Одна из них увидела монаха, идущего за подаянием, и с умом, наполненным верой и радостью, поднесла ему горсть желтых кувшинок, вторая поднесла горсть голубых лотосов другому монаху, третья поднесла горсть белых лотосов, а четвертая поднесла жасминовые бутоны. Потом они умерли и возродились в мире Таватимса. Каждая из них имела свиту из тысячи нимф. После того как они наслаждались божественным блаженством в течении [одного] срока жизни, они в силу действия остатка заслуг, родились [еще раз] в одном месте [мире Таватимсы], во время существования этого Будды, и были спрошены Достопочтенным тхерой Маха-Моггалланой, как описано… 

Благословенный (Будда) пребывал в Саваттхи, в роще Джеты. Тогда, в маленькой деревушке Гая жил брахман, который отдал свою дочь замуж за сына брахмана. В новом доме она была очень в низком положении служанки. Свекровь, обладающая авторитетом в доме, с первых дней питала неприязнь к невестке, ругала, оскорбляла и била ее (в одной из прошлых жизней, во времена Будды Кассапы их отношения были испорчены). Как девочка выросла, она стала относится к ней еще хуже. Чтобы хозяйка не таскала ее за волосы, она обрила их. Тогда хозяйка в гневе от того, что она не могла таскать ее за волосы, обвязала ее веревкой, чтобы таскать ее за нее, и запретила ей снимать ее, от того ее прозвали Раджумала. В один из дней, Благословенный (Будда), сидя под деревом, пребывая в состоянии великого сострадания, окинул взором мир, и увидел Раджумалу, и ее готовность достичь плода вхождения в поток (sotapana). А несчастная Раджумала, ищущая смерти, взяла кувшин и притворяясь, что пошла за водой, искала дерево, на котором можно было повеситься. Уидев Будду, она с радостью в сердце подумала: «Что если Благословенный (Будда) научит Дхамме, чтобы мои страдания прекратились?» И тогда он позвал ее по имени: «Раджумала». И тогда она почувствовала, как будто на нее пролилась амрита, приблизилась и почтительно поприветствовала Благословенного (Будду). Он научил ее Четырем Истинам, и она достигла плода вхождения в поток (sotapana). После чего она подошла к деревне и села под дерево. Неспособная теперь уничтожить себя, она думала, с терпением, дружелюбием и добротой: «Пускай хозяйка обижает, бьет меня и делает со мной что захочет», и она пошла к дому, набрав воду в кувшин. Хозяин дома стоял у дверей и сказал: «Ты долго ходила за водой, и твое лицо сияет, ты очень сильно изменилась и представляешься мне в совершенно ином виде. Что это?» Она все рассказала ему, и брахман был очень доволен, и пойдя к жене сказал ей: «Не смей больше причинять никакого вреда Раджумале!» Затем он пошел к Благословенному (Будде) и благоговейно пригласил его себе в дом на обед. После обеда он, его жена, невестка и другие члены семьи сели возле Благословенного (Будды), который рассказал им, как все было в той, прежней жизни между женой брахмана и Раджумала, и наставлял их Дхамме. Затем Благословенный (Будда) вернулся в Саваттхи, Брахман назвал Раджумалу своей приемной дочерью, а свекровь с тех пор относилась к ней бережно. Когда Раджумала умерла, она возродилась среди дэвов небес Таватимса. И Достопочтенный Тхера Маха-Моггаллана, путешествуя по небесным мирам, расспросил ее…