«Брахман, Благословенный, Арахант, Полностью Просветлённый, зная и видя, провозгласил уровень старца и уровень юнца. Даже если некий человек стар и ему восемьдесят, девяносто, или же сто лет от рождения, и при этом он наслаждается чувственными удовольствиями, пребывает в чувственных удовольствиях, сгорает во взбудораженности чувственных удовольствий, поглощён мыслями о чувственных удовольствиях, жаждет поисков чувственных удовольствий, то тогда он считается глупым старцем. Но даже если некий человек молод, черноволос, наделён благословением молодости на первом этапе жизни, и при этом если он не наслаждается чувственными удовольствиями, не пребывает в чувственных удовольствиях, не сгорает во взбудораженности чувственных удовольствий, не поглощён мыслями о чувственных удовольствиях, не жаждет поисков чувственных удовольствий, то тогда он считается мудрым старцем». 

Тогда царь Яма говорит ему: «Но, уважаемый, разве ты никогда не видел среди людей женщину или мужчину, которому восемьдесят, девяносто или сто лет, кривого, как подпорка для крыши, скрюченного, трясущегося по мере того, как он идёт, опираясь на палку, больного, утратившего молодость, с разбитыми зубами, с редкими седыми волосами или лысого, с морщинистой кожей, покрытого пятнами?» И человек отвечает: «Да, владыка, я видел». 

И тогда мысль пришла ко мне: «Эти почтенные не знают о том, кто является старцем, или же какие качества делают человека старцем. Пусть даже человек и стар—ему восемьдесят, девяносто, или сто лет от рождения—если он говорит в ненадлежащее время, лжёт, говорит бесполезное, говорит то, что противоречит Дхамме и Винае; если в ненадлежащее время он говорит пустые, необоснованные, беспорядочные, бесполезные слова, то тогда он считается глупым старцем. 

«Почтенный, девяносто одну кальпу назад Будда Випасси появился в мире. Он был из рода кшатриев и вырос в кшатрийской семье. Он принадлежал к семье Конданнья. Срок жизни людей в то время составлял восемьдесят тысяч лет. Он достиг полного просветления под деревом табебуйя. Его главными учениками были Кханда и Тисса. У него было три группы учеников: в одной было шесть миллионов восемьсот тысяч монахов, во второй—сто тысяч, в третьей—восемьдесят тысяч. И все они были арахантами. Его личным помощником был монах по имени Асока. Его отцом был царь Бандхума, а матерью—царица Бандхумати. Царской столицей был город Бандхумати. Оставление мирской жизни Благословенным Буддой Випасси было таким-то, его жизнь аскетом была такой-то, его старания в практике были такими-то, его полное просветление было таким-то, он повернул колесо учения так-то. И те из нас, Почтенный, кто прожил святую жизнь под учительством Благословенного Будды Випасси, освободились от чувственных желаний и переродились здесь». 

Более чем девяносто скончавшихся благочестивых мужей Натики, Ананда, полным разрушением трех оков (веры в истинность собственное я, догм, и веры в эффективность ритуалов и обрядов), погашением страсти, злобы и неведения, достигли состояния единожды возвращающегося и положат конец страданию после еще одного своего возвращения в этот мир. 

Есть некоторые жрецы и отшельники, чьи доктрина и воззрение таковы: «Пока этот почтенный человек всё ещё молод, черноволос, наделён благословением молодости на первом этапе жизни, он совершенен в своей ясной мудрости. Но когда этот почтенный человек старый, пожилой, отягощённый годами, много проживший, чьи дни подходят к концу, которому восемьдесят, девяносто, или сто лет, то тогда ясность его мудрости утеряна». Но не следует так думать. Сейчас я старый, пожилой, отягощён годами, много прожил, мои дни подходят к концу, идёт мне восьмидесятый год. 

И что такое, монахи, опасность в отношении материальной формы? Спустя какое-то время можно будет увидеть эту же самую женщину, которой восемьдесят, девяносто, или сто лет—скрючившуюся как подкова, согнутую вдвое, опирающуюся на палку, шатающуюся, хилую, утратившую молодость, с разбитыми зубами, седыми и скудными волосами, плешивую, морщинистую, с покрытыми пятнами частями тела. Как вы думаете, монахи? Не исчезла ли её красота и миловидность, и не стала ли видна опасность?»  Когда она через годы, достигнув возраста восьмидесяти, девяноста или ста лет, становится старой, скрюченной как стропило, согбенной, опирающейся на клюку, дрожащей при ходьбе, немощной, давно уже немолодой, щербатой, седовласой, редковласой, облысевшей, морщинистой, усыпанной пигментными пятнами, как по-вашему, пропадают её прежние красота и очарование, проявляется ли порок?» 

«Когда я вспоминаю последние девяносто один цикл существования мира, Ваччха, я не припоминаю ни единого Адживаки, который бы с распадом тела отправился в небесные миры, за исключением одного, и он придерживался доктрины нравственной действенности поступка, доктрины нравственной действенности деяний». 

И затем, после того как царь Яма спросил, допросил, переспросил его насчёт первого небесного посланника, царь Яма спрашивает, допрашивает, переспрашивает его насчёт второго небесного посланника: «Почтенный, разве ты не видел второго небесного посланника, который появился в мире?» Он отвечает: «Не видел, уважаемый». Тогда царь Яма говорит: «Почтенный, неужели ты ни разу не видел в мире мужчину или женщину—восьмидесяти, девяноста, ста лет—скрючившуюся как подкова, согнутую вдвое, опирающуюся на палку, шатающуюся, хилую, утратившую молодость, с разбитыми зубами, седыми и скудными волосами, плешивую, морщинистую, с покрытыми пятнами частями тела?» Он говорит: «Видел, уважаемый». 

«Я помню прошлое на девяносто один цикл существования мира тому назад, градоначальник, но я не припоминаю ни единой семьи, которая была бы разрушена лишь из-за подношения приготовленной еды. Напротив, все те богатые семьи что есть, с большим богатством и имуществом, с запасами золота и серебра, с владениями и продовольствием, с обилием ценностей и зерна—все они стали таковыми из-за свершения дарения, из-за праведности, из-за самоконтроля.  Я, староста, вспоминаю прошедшие девяносто одну кальпу и не нахожу семьи, которые бы пострадали от подаяния приготовленной пищи в качестве милостыни. Как раз те семьи, которые [обладают] большим богатством, большим состоянием, изобилием золота [и] серебра, изобилием имущества [и] средств к существованию, изобилием денег [и] ценностей, все они стали такими взращивая щедрость и взращивая праведность и взращивая сдержанность. 

Более чем девяносто скончавшихся в Натике мирян с полным уничтожением трёх нижних оков и с ослаблением жажды, злобы, и заблуждения, стали однажды-возвращающимися, теми, кто вернётся в этот мир лишь ещё один раз и тогда и положит конец страданию. 

Боги и праотцы, Индра и Асуры, и все духи воскликнули: «Это несправедливость!»—когда оружие вонзилось в коров… Прежде было три бедствия: желание, голод, погибель,—со времени убиения коров стало их девяносто восемь. Свершилась несправедливость насилия, убиты неповинные коровы, жрецы отпали от Дхаммы! Посрамлено Мудрым это дряхлое и низкое учение,—и на тех, кто следует этому обычаю, ты смотри, как на оскверняющих пламя жертвенника. С той поры, как нарушена была Дхамма, наступила вражда между кастами и жёны стали пренебрегать мужьями. Воины и брахманы, и другие кастовые разбрелись в пререканиях и спорах и подпали грешной силе плотских наслаждений. 

«Висакха, тот, кто имеет сотню любимых, имеет сотню страданий. Тот, кто имеет девяносто любимых, имеет девяносто страданий. Тот, кто имеет восемьдесят… семьдесят… шестьдесят… пятьдесят… сорок… тридцать… двадцать… десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… два… Тот, кто имеет одного любимого, имеет одно страдание. Тот, у кого нет любимых, не имеет страданий. Они свободны от печали, свободны от пятен, свободны от стенаний, я говорю тебе».  «У кого есть сто любимых, Висакха, у того есть сто страданий; у кого есть девяносто любимых, у того есть девяносто страданий; …у того есть восемьдесят страданий; …семьдесят страданий; …шестьдесят страданий; …пятьдесят страданий; …сорок страданий; …тридцать страданий; …двадцать страданий; …десять страданий; …девять страданий; …восемь страданий; …семь страданий; …шесть страданий; …пять страданий; …четыре страдания; …три страдания; …два страдания, у того есть один любимый, у того есть одно страдание. У тех, кто никого не любит, у тех нет печали. Они свободны от горя, свободны от пятен, свободны от отчаяния, говорю я».