paresaṁ dukkhaṁ uppādeti, sokaṁ āvisati.  she causes suffering to others, and grieves herself. 

Svākkhāto bhagavatā dhammo, caratu brahmacariyaṁ sammā dukkhassa antakiriyāyā”ti.  The Teaching of the Buddha is well-proclaimed. Let her practice the spiritual life for the full ending of suffering.” 

‘māyye, kupitā anattamanā evaṁ avaca— buddhaṁ paccācikkhāmi, dhammaṁ paccācikkhāmi, saṅghaṁ paccācikkhāmi, sikkhaṁ paccācikkhāmi. Kinnumāva samaṇiyo yā samaṇiyo sakyadhītaro. Santaññāpi samaṇiyo lajjiniyo kukkuccikā sikkhākāmā, tāsāhaṁ santike brahmacariyaṁ carissāmīti, abhiramāyye, svākkhāto dhammo; cara brahmacariyaṁ sammā dukkhassa antakiriyāyā’ti.  “Venerable, don’t say such things in anger, ‘I renounce the Buddha, I renounce the Teaching, I renounce the Sangha, I renounce the training! The Sakyan daughters are not the only monastics. There are other monastics who have a sense of conscience, who are afraid of wrongdoing and fond of the training. I’ll practice the spiritual life with them.’ Take delight, Venerable; the Teaching is well proclaimed. Practice the spiritual life for the complete ending of suffering.” 
cara brahmacariyaṁ sammā dukkhassa antakiriyāyā”ti. 
Practice the spiritual life for the complete ending of suffering.” 
cara brahmacariyaṁ sammā dukkhassa antakiriyāyā”ti. 
Practice the spiritual life for the complete ending of suffering.” 

Sukhassa ca pahānā dukkhassa ca pahānā pubbeva somanassadomanassānaṁ atthaṅgamā adukkhamasukhaṁ upekkhāsatipārisuddhiṁ catutthaṁ jhānaṁ upasampajja vihāsiṁ.  Через оставление приятного и боли и прежнего прекращения радости и отвращения я вошел и остался в четвертом поглощении, которое не-болезненное-ни-приятное и состоит из чистоты осознанности и спокойствия 
Through the abandoning of bliss and pain and the earlier ending of joy and aversion, I entered and remained in the fourth absorption, which has neither pain nor bliss, but consists of purity of mindfulness and even-mindedness. 
‘amutrāsiṁ evaṁnāmo evaṅgotto evaṁvaṇṇo evamāhāro evaṁsukhadukkhappaṭisaṁvedī evamāyupariyanto; 
«Я имел такое имя, такую семью, такую внешность, такую пищу, такой опыт счастья и страдания и такой жизненный путь. 
‘There I had such a name, such a family, such an appearance, such food, such an experience of pleasure and pain, and such a lifespan. 
tatrāpāsiṁ evaṁnāmo evaṅgotto evaṁvaṇṇo evamāhāro evaṁsukhadukkhappaṭisaṁvedī evamāyupariyanto; 
и там у меня было такое имя, такая семья, такая внешность, такая еда, такой опыт приятного и боли и такая жизнь. 
and there I had such a name, such a family, such an appearance, such food, such an experience of pleasure and pain, and such a lifespan. 
So ‘idaṁ dukkhan’ti yathābhūtaṁ abbhaññāsiṁ, ‘ayaṁ dukkhasamudayo’ti yathābhūtaṁ abbhaññāsiṁ, ‘ayaṁ dukkhanirodho’ti yathābhūtaṁ abbhaññāsiṁ, ‘ayaṁ dukkhanirodhagāminī paṭipadā’ti yathābhūtaṁ abbhaññāsiṁ; 
«Это – боль» познал как-есть, «Это – скапливание боли» познал как-есть, «Это – истечение боли» познал как-есть, «Это – к истечению боли ведущая практика» познал как-есть. 
I knew according to reality: ‘This is suffering;’ ‘This is the origin of suffering;’ ‘This is the end of suffering;’ ‘This is the path leading to the end of suffering.’ 
Bhikkhū pubbaṇhasamayaṁ nivāsetvā pattacīvaramādāya verañjaṁ piṇḍāya pavisitvā piṇḍaṁ alabhamānā assamaṇḍalikāsu piṇḍāya caritvā patthapatthapulakaṁ ārāmaṁ āharitvā udukkhale koṭṭetvā koṭṭetvā paribhuñjanti. 
Одевшись утром, монахи взяли свои чаши и одежды и вошли в Веранджу за милостыней. Не имея возможности получить что-либо, они пошли к конюшне. Затем они принесли порцию пропаренных зерен в монастырь, истолчили их и съели. 
Then, after robing up in the morning, the monks took their bowls and robes and entered Verañjā for alms. Not getting anything, they went to the horse pen. They then brought back many portions of steamed grain to the monastery, where they pounded and ate them. 
Assosi kho bhagavā udukkhalasaddaṁ. 
Учитель услышал звук ступки. 
And the Buddha heard the sound of the mortar. 
Atha kho bhagavā āyasmantaṁ ānandaṁ āmantesi—“kiṁ nu kho so, ānanda, udukkhalasaddo”ti? 
Итак, Учитель спросил Ананду: 
And so he said to Ānanda, “Ānanda, what’s this sound of a mortar?” 
“tvaṁ khosi, tāta sudinna, amhākaṁ ekaputtako piyo manāpo sukhedhito sukhaparihato. Na tvaṁ, tāta sudinna, kiñci dukkhassa jānāsi. 
«Но Судинна, ты наш единственный сын. Ты дорог нам и мы любим тебя. Ты живёшь в комфорте и о тебе хорошо заботятся, у тебя нет опыта боли. 
“But, Sudinna, you’re our only child, and we love you dearly. You live in comfort and we care for you. You don’t have any suffering. 
Na tvaṁ, tāta sudinna, kiñci dukkhassa jānāsi. 
 
Na tvaṁ, tāta sudinna, kiñci dukkhassa jānāsi. 
 
Na tvaṁ, tāta sudinna, kiñci dukkhassa jānāsi. 
у тебя нет опыта боли. 
Na tvaṁ, tāta sudinna, kiñci dukkhassa jānāsi. 
 
Na tvaṁ, samma sudinna, kiñci dukkhassa jānāsi. 
 
Tatonidānañhi, moghapurisa, maraṇaṁ vā nigaccheyya maraṇamattaṁ vā dukkhaṁ, na tveva tappaccayā kāyassa bhedā paraṁ maraṇā apāyaṁ duggatiṁ vinipātaṁ nirayaṁ upapajjeyya. 
Потому что в том случае вы могли бы умереть или испытать соизмеримую со смертью боль, но вы не испытаете, так как из-за этого, вы переродитесь в плохом месте. 
For although it might cause death or death-like suffering, it would not cause you to be reborn in a bad destination. 
Tatonidānañhi, moghapurisa, maraṇaṁ vā nigaccheyya maraṇamattaṁ vā dukkhaṁ; 
Потому что в том случае вы могли бы умереть или испытать соизмеримую со смертью боль, 
For although it might cause death or death-like suffering, 
So—“nāhaṁ vediyāmi sukhaṁ vā dukkhaṁ vā, anāpatti me bhavissatī”ti— 
Думая, что он избежит нарушения, потому что он не чувствовал ни удовольствия, ни боли, 
Thinking he would avoid an offense because he felt neither pleasure nor pain, 

Tāya saṁvaṇṇanāya marissāmīti dukkhaṁ vedanaṁ uppādeti, āpatti thullaccayassa.  Если из-за этой похвалы выбранный человек подумает: «Я умру» и сделает что-то болезненное, монах совершит серьезное нарушение. 
If, because of that praise, the target person thinks, “I shall die,” and they do something painful, the monk commits a serious offense. 
Tāya saṁvaṇṇanāya marissāmīti dukkhaṁ vedanaṁ uppādeti, āpatti thullaccayassa. 
Если из-за этой похвалы выбранный человек подумает: «Я умру» и сделает что-то болезненное, монах совершит серьезное нарушение. 
If, because of that praise, the target person thinks, “I shall die,” and they do something painful, the monk commits a serious offense. 
Tāya saṁvaṇṇanāya marissāmīti dukkhaṁ vedanaṁ uppādeti, āpatti thullaccayassa. 
Если из-за этой похвалы выбранный человек подумает: «Я умру» и сделает что-то болезненное, монах совершит серьезное нарушение. 
If, because of that praise, the target person thinks, “I shall die,” and they do something painful, the monk commits a serious offense. 
Dūtassa sāsanaṁ sutvā marissāmīti dukkhaṁ vedanaṁ uppādeti, āpatti thullaccayassa. 
Если, услышав наставление посланника, выбранный человек подумает: «Я умру», и сделает что-то болезненное, монах совершит серьезное нарушение. 
If, after hearing the messenger’s instruction, the target person thinks, “I shall die,” and they do something painful, the monk commits a serious offense. 
Lekhaṁ passitvā marissāmīti dukkhaṁ vedanaṁ uppādeti, āpatti thullaccayassa. 
Если, увидев написанное, выбранный человек подумает: «Я умру» и сделает что-то болезненное, монах совершит серьезное нарушение. 
If, after seeing the writing, the target person thinks, “I shall die,” and they do something painful, the monk commits a serious offense. 
“Tena marissāmī”ti dukkhaṁ vedanaṁ uppādeti, āpatti thullaccayassa. 
Если выбранный человек думает: «Используя это, я умру» и делает что-то болезненное, монах совершает серьезное нарушение. 
If the target person thinks, “Using that, I shall die,” and he does something painful, the monk commits a serious offense. 
amanāpikaṁ phoṭṭhabbaṁ upasaṁharati dukkhasamphassaṁ kharasamphassaṁ— “iminā phuṭṭho marissatī”ti, āpatti dukkaṭassa. 
Если монах устраивает болезненный и резкий физический контакт, думая: «Затронутые им, они умрут», он совершает нарушение неправильного поведения. 
if a monk arranges a painful and harsh physical contact, thinking, “Touched by this, they’ll die,” he commits an offense of wrong conduct. 
Taṁ sutvā adhimutto marissāmīti dukkhaṁ vedanaṁ uppādeti, āpatti thullaccayassa. 
Если выбранный человек услышит это, увлечется этим и подумает: «Пусть я умру», и сделает что-то болезненное, монах совершит серьезное нарушение. 
If the target person hears it, becomes keen on it, and thinks, “I shall die,” and they do something painful, the monk commits a serious offense. 
Tāya ācikkhanāya marissāmīti dukkhaṁ vedanaṁ uppādeti, āpatti thullaccayassa. 
Если из-за этой информации выбранный человек подумает: «Я умру» и сделает что-то болезненное, монах совершит серьезное нарушение. 
If, because of that information, the target person thinks, “I shall die,” and they do something painful, the monk commits a serious offense. 
Tāya anusāsaniyā marissāmīti dukkhaṁ vedanaṁ uppādeti, āpatti thullaccayassa. 
Если из-за этого наставления выбранный человек подумает: «Я умру» и сделает что-то болезненное, монах совершит серьезное нарушение. 
If, because of that instruction, the target person thinks, “I shall die,” and they do something painful, the monk commits a serious offense. 
musalodukkhalena ca; 
И пестиком, и ступкой; 
And with pestle, with mortar; 
Tena kho pana samayena aññataro bhikkhu bhattagge antaraghare āsanaṁ paññapento udukkhalabhaṇḍikaṁ akkamitvā pavaṭṭesi. 
Однажды монах готовил место в столовой в жилом помещении. Он наступил на ступку. Она упала, ударила мальчика 
On one occasion a monk was preparing a seat in a dining hall in an inhabited area when he forcefully kicked the implements belonging to a mortar. 

Tatonidānañhi, moghapurisā, maraṇaṁ vā nigaccheyya maraṇamattaṁ vā dukkhaṁ,  Потому, что в этом случае, вы могли бы умереть или испытать подобную смерти боль, 
For although it might cause death or death-like suffering, 

“māyye kupitā anattamanā evaṁ avaca ‘buddhaṁ paccācikkhāmi, dhammaṁ paccācikkhāmi, saṅghaṁ paccācikkhāmi, sikkhaṁ paccācikkhāmi, kinnumāva samaṇiyo yā samaṇiyo sakyadhītaro, santaññāpi samaṇiyo lajjiniyo kukkuccikā sikkhākāmā, tāsāhaṁ santike brahmacariyaṁ carissāmī’ti, abhiramāyye, svākkhāto dhammo, cara brahmacariyaṁ sammā dukkhassa antakiriyāyā”ti,  “māyye kupitā anattamanā evaṁ avaca ‘buddhaṁ paccācikkhāmi, dhammaṁ paccācikkhāmi, saṅghaṁ paccācikkhāmi, sikkhaṁ paccācikkhāmi, kinnumāva samaṇiyo yā samaṇiyo sakyadhītaro, santaññāpi samaṇiyo lajjiniyo kukkuccikā sikkhākāmā, tāsāhaṁ santike brahmacariyaṁ carissāmī’ti, abhiramāyye, svākkhāto dhammo, cara brahmacariyaṁ sammā dukkhassa antakiriyāyā”ti, ",  
‘Venerable, don’t say such things in anger, I renounce the Buddha, I renounce the Teaching, I renounce the Sangha, I renounce the training! The Sakyan daughters are not the only monastics. There are other monastics who have a sense of conscience, who are afraid of wrongdoing and fond of the training. I’ll practice the spiritual life with them.’ Take delight, Venerable; the Teaching is well proclaimed. Practice the spiritual life for the complete ending of suffering.’