Джатака 540 о Саме — Тхеравада.рф

No. 540. SĀMA-JĀTAKA. ДЖАТАКА О САМЕ.

перевод — Евгения Лудилкина
редактура — Василий Упорников

«Кто, ранил меня из засады, когда наполнял я водой свой кувшин»…

Эту историю Учитель рассказал в Джетаване в отношении одного монаха, который поддерживал своих родителей.

В Саваттхи жил богатый купец, состояние которого составляло восемнадцать миллионов, и был у него сын, который был очень мил и дорог своим отцу и матери.

Однажды, юноша вышел на террасу дома, открыл окно и увидел внизу огромную толпу, идущую в Джетавану с благовониями и гирляндами в руках, чтобы послушать проповедь Благословенного. Тогда он подумал: «Я тоже пойду». Приказав собрать благовония и гирлянды, он отправился в монастырь, и совершив пожертвование и раздав собравшимся одеяния, лекарства, напитки и прочие вещи, он почтил Благословенного благовониями и цветами и сел неподалеку в стороне. Выслушав проповедь, он осознал пагубные последствия чувственных удовольствий и преимущества святой жизни. Когда всё собрание разошлось, он попросил Благословенного посвятить его в монахи, но ему было сказано, что Татхагаты не посвящают в монахи тех, кто не получил разрешение своих родителей; и юноше пришлось уйти. Он вернулся домой и неделю ничего не ел, и таким образом ему удалось получить согласие своих родителей и он вернулся к месту пребывания Благословенного, чтобы вновь просить его о посвящении. Учитель отправил к нему монаха, который дал ему посвящение. После своего посвящения, юноша завоевал благосклонность своих учителей и наставников, получил полное посвящение, пять лет изучал Дхамму, и затем, однажды, он задумался: «Я живу здесь совсем не сосредоточенным и рассеянным — эти условия не для меня». И он загорелся желанием достичь сверхъестественных прозрений; получив наставления по медитации от своего учителя, он отправился в приграничную деревню и поселился там в лесу. Вступив на путь духовного постижения, в течение двенадцати лет, сколько бы он ни трудился и не старался, ему так и не удалось достичь прозрения. С течением времени, как он покинул мир, случилось так, что его родители обеднели, потому что люди, которые арендовали их землю и продавали их товары, прознали, что в их семье нет ни сына ни брата, которые могли бы заставить их платить по счетам, поэтому в один из дней они сбежали, взяв с собой все, что смогли унести. Слуги и рабочие также вынесли из дома все золото и деньги и сбежали. Таким образом, эта пара оказалась в ужасном положении, у них не было даже кувшина для воды, и в итоге они были вынуждены продать свое жилище. Оказавшись бездомными и в крайней нищете, одетые в лохмотья и с черепками в руках, они скитались, прося милостыню.

Тем временем, к месту, где проживал их сын, прибыл монах из Джетаваны. Он гостеприимно встретил гостя и оказал ему почести, и когда они тихо уселись, он спросил своего гостя, откуда тот пришел; узнав, что он прибыл из Джетаваны, он поинтересовался о здоровье Учителя и его ближайших учеников, а затем попросил сообщить новости о его родителях: «Расскажите мне, господин, о благополучии семьи такого-то купца в Саваттхи.» «О друг, не спрашивай новостей об этой семье». «Почему нет, господин?» «Говорят, что в той семье был один сын, который стал аскетом, и с тех пор, как он покинул мирскую жизнь, его семья пришла в упадок; в настоящий момент старики живут в крайне плачевном состоянии и вынуждены просить милостыню». Услышав эти слова, он был не в силах совладать с собой и его глаза наполнились слезами, а когда тот спросил его, почему он плачет: «О господин», ответил он: «Я их сын, это мои родные отец и мать». «О друг, твои отец и мать разорились из-за тебя, — иди и позаботься о них». «В течении двенадцати лет, — подумал он, — не смотря на все мои усилий и старания, я так и не смог достичь ни пути, ни плода. Я и дальше буду не способен этого достичь; что толку в моем отречении? Я стану домохозяином, буду содержать своих родителей и совершать пожертвования, и таким образом я достигну небес». Приняв это решение, он уступил одному старшему монаху свое жилище и на следующий день отправился в путь. Первым делом, он добрался до монастыря, который находился на окраине Джетаваны, недалеко от Саваттхи. Перед ним оказалось две дороги: одна вела в Джетавану, а другая — в Саваттхи. Остановившись, он подумал: «Встретиться ли мне сначала с родителями или Буддой?» И потом к нему пришла мысль: «В былые времена, я часто видел своих родителей, а отныне у меня редко будет возможность видеть Будду; сегодня я увижу Совершенно Просветленного и послушаю проповедь, а завтра утром я увижу своих родителей». Итак, он свернул с дороги в Саваттхи и к вечеру прибыл в Джетавану. В тот же день, на рассвете, Благословенный, осматривая мир своим божественным зрением, увидел потенциал этого молодого человека, и когда тот пришел навестить его, он восхвалил добродетели родителей в Матупосака-сутте. Молодой человек, стоял позади собрания монахов и внимательно слушал, а затем подумал: «Если я стану домохозяином, я смогу содержать своих родителей; но Учитель также говорит: «Сын, ставший аскетом, тоже может быть полезен»; Если бы я ушел раньше, не повидав Учителя, то лишился бы своего посвящения; теперь же я буду поддерживать своих родителей, оставаясь аскетом, не становясь при этом домохозяином». Он взял свой талон [1], получил по нему еду и рисовую кашицу, и почувствовал себя так, словно совершил проступок, заслуживающий изгнания, после своего двенадцатилетнего уединенного пребывания в лесу.

[1] Регулярные пожертвования распределялись среди монахов посредством специальных талонов. В джатаке №5 и №227 описан этот процесс.

Рано утром он отправился в Саваттхи, по пути он подумал: «Пойти ли мне сначала за подаянием или увидеться с родителями?» Он решил, что было бы неправильно навещать своих родителей, живущих в нищете, с пустыми руками; поэтому сначала он пошел за подаянием, а затем подошел к двери их старого дома. Когда он увидел их сидящими у стены напротив, после своего обхода за милостыней, он остановился неподалеку и в порыве печали, его глаза наполнились слезами. Они увидели его, но не узнали; подумав, что это кто-то пришел за подаянием к ним, его мать сказала: «У нас нет ничего подходящего для тебя, пожалуйста, иди дальше.» Когда он услышал это, с глазами полными слез, он едва сдерживал свою печаль, которая переполняла его сердце, но даже когда к нему обратились во второй и в третий раз, он продолжал стоять на том же самом месте. Наконец, отец сказал матери: «Подойди к нему; может ли это быть твой сын?». Она встала и подошла к нему и, узнав его, упала к его ногам и зарыдала, отец тоже присоединился к стенаниям, и их всех охватил громкий приступ скорби. Увидев своих родителей и поддавшись чувствам, он не смог сдержать слез и разрыдался; а затем сказал: «Не горюйте, я буду вас поддерживать». Утешив их таким образом и дав принесенной еды, он снова пошел за подаянием и также отдал все им, а затем уже пошел просить подаяние для себя и, закончив трапезу, поселился на небольшом от них расстоянии.

С этого дня, он начал присматривать за своими родителями, всю милостыню которую он получал для себя, сперва он отдавал родителям и даже ту, что получал всего один раз в две недели, а затем уже ходил за подаянием для себя; и даже ту еду, которую он получал в качестве запасов для сезона дождей, он также отдавал им. Но было мало дней, когда он получал подаяние, и было много, когда он ничего не получал. Его внутренняя и внешняя одежда стала очень грубой. Присматривая за своими родителями, постепенно он стал очень худым и бледным, его друзья и близкие спрашивали: «Раньше, у тебя был такой яркий цвет лица, но теперь ты стал очень бледным, — тебя постигла какая-то болезнь?» Он отвечал: «Ни одна болезнь не настигла меня, но меня постигли неприятности», — и он рассказал им свою историю. «Но, Господин, — ответили они, — Учитель не позволяет нам расточать подношения верующих. Вы поступаете неправильно, отдавая их мирянам». Услышав это, ему стало стыдно; не удовлетворившись, монахи также пошли и рассказали обо всем Учителю: «Такой-то и такой-то, Господин, расточал подношения верующих, отдавая их мирянам.» Учитель спросил его: «Правда ли, что ты, аскет, принимаешь подношения верующих и поддерживаешь так мирян?» Он признался, что это правда. Тогда Учитель, желая похвалить его поступок и возвестить о своем собственном деяния из прошлых воплощений, спросил: «Когда ты поддерживаешь мирян, кого ты поддерживаешь?». «Моих родителей», — ответил он. Тогда Учитель, желая приободрить его, высказал свое одобрение трижды произнеся «Превосходно, Превосходно» и затем сказал «Ты на пути, который и я прошел до тебя: в былые времена и я поддерживал своих родителей, ходя за подаянием». Это ободрило аскета. И по просьбе монахов, чтобы поведать об этих поступках, Учитель рассказал им следующую историю из давних времен.

В давние времена, близ Бенареса, на ближнем берегу реки, располагалась деревня охотников, а на дальнем берегу — другая деревня. В каждой деревне жило по пятьсот семей. В этих деревнях жили два охотничьих вождя, которые были близкими друзьями. Еще в юности они заключили договор, что если у одного из них родится дочь, а у другого — сын, то они их поженят. В скором времени у вождя в ближней деревне родился сын, а у того, что в дальней, — дочь. Имя первому дали Дукулака («тот, что с тонкой тканью»), потому что в момент рождения его завернули в тонкую ткань, в то время, как вторую назвали Парикой («та, что по ту сторону»), потому что она родилась на другом берегу реки. Они оба были прекрасны на вид и имели цвет лица, подобный золоту. Хотя, они и родились в деревне охотников, они никогда не причиняли вреда живым существам. Когда Дукулаке исполнилось шестнадцать лет, его родители сказали ему: «О сын, мы приведем тебе невесту»; но так как он был существом непорочным, явившимся из мира Брахмы, он не желал даже слышать этого: «Я не желаю жить жизнью домохозяина, даже не произносите таких слов»; они трижды просили его об этом, но он оставался непреклонным. Парика тоже, когда родители сказали ей: «Сын нашего друга красив, у него золотистый цвет лица и мы собираемся отдать тебя ему», — она, также как и он не хотела ничего даже слышать об этом, потому что она тоже явилась из мира Брахмы. Дукулака тайно отправил ей послание: «Если ты хочешь жить, как жена со своим мужем, найди себе, пожалуйста, другого мужа из достойной семьи и живи с ним счастливо, потому что у меня нет такого намерения», в ответ он получил от нее аналогичное письмо. Но, как бы они не избегали этого, родители все равно отпраздновали свадьбу. Молодожены продолжали жить порознь, подобно Брахме, не погружаясь в океан плотской страсти. Дукулака никогда не убивал ни рыб, ни диких животных, он даже не продавал мясо, которое ему приносили. Его родители сказали ему: «Хоть ты и родился в семье охотников, тебе не нравится жить ни в доме, ни убивать живых существ. Чем же ты собираешься заниматься?» «Если вы дадите мне разрешение, — ответил он, — я стану аскетом сегодня же.» И они отпустили их обоих. Попрощавшись, они пошли вдоль берега Ганги и вошли в Гималаи, где река Мигасаммата стекает с горы и впадает в Ганг; затем, покинув Ганг, они поднялись вверх по Мигасаммате. В тот же самый момент, во дворце Сакки, внезапно стало жарко. Сакка, выяснив причину, приказал Виссакамме: «О, Виссакамма, два великих существа покинули мир и вошли в Гималаи, мы должны найти для них пристанище, — иди и построй им хижину из листьев и обеспечь всем необходимым для жизни аскета, в половине коса (прим: около 1.5 км) от реки Мигасаммата, а затем возвращайся обратно.»

Итак, Виссакамма пошел и приготовил все так, как это описано в «Джатаке о Мугапаккхе», а затем вернулся домой, предварительно проложив тропинку и разогнав всех зверей, которые издавали неприятные звуки. Они увидели тропинку и пошли по ней к скиту. Когда Дукулака зашел в скит и увидел все необходимое для жизни аскета, он воскликнул: «Это дар нам от Сакки»; Он снял свою верхнюю одежду, надел робу из красной коры, набросил шкуру черной антилопы через плечо, закрутил волосы в узел, таким образом приняв облик аскета. Он также дал посвящение Парике, и они поселились там, практикуя любящую доброту на уровне мира чувственных удовольствий (kāmāvacara). Под влиянием их доброжелательности все птицы и звери в округе испытывали друг к другу только добрые чувства, — ни одно существо не причиняло вред другому. Пари носила воду и готовила пищу, убиралась и делала всю необходимую работу по дому, в лесу они собирали разнообразные плоды для своего пропитания, а затем возвращались в свои хижины из листьев и жили там, соблюдая все правила аскетической жизни. А Сакка служил их желаниям. Однажды Сакка предвидел, что им угрожает опасность, «Они потеряют зрение» и он отправился к Дукулаке; с почтением поприветствовав его, он сел в стороне и сказал: «Господин, я предвижу опасность, которая вам угрожает, — вам нужно родить сына, который позаботится о вас: следуйте обычаям мирской жизни.» «О Сакка, что ты такое говоришь? Даже когда мы жили в доме, мы с отвращением сторонились плотских сношений. Разве можем мы заниматься этим сейчас, когда мы ушли в лес, и живем здесь жизнью отшельника?» «Почтенный господин, если Вы не желаете делать так, тогда в надлежащее время дотроньтесь своей рукой до пупка Пари.» Дукулака пообещал ему, что так и сделает; и Сакка, воздав почесть, вернулся в свою обитель. Дукулака рассказал об этом Пари, и в надлежащее время он коснулся ее пупка. И в то же мгновение, Бодхисаттва спустился с небесного мира, вошел в ее чрево и был там зачат. В конце десятого месяца она родила сына золотистого оттенка, и они назвали его соответствующим именем Суваннасама (Золото-Сама). Родители вымыли малыша, положили его в хижину и отправились собирать плоды. Пока их не было, нимфы Киннари обитающие на соседней горе, взяли малыша, вымыли его в своих пещерах, и поднявшись на вершину горы, украсили его цветами, нанесли на его тело красивые узоры из желтой краски из аурипигмета и поставили точку в центре лба, а затем вернули его обратно в хижину. Вернувшись домой, Пари покормила ребенка грудью.

Так, год за годом, они лелеяли его пока он рос, и даже когда ему исполнилось шестнадцать лет, они оставляли его в хижине, а сами отправлялись в лес собирать коренья и фрукты. Бодхисаттва предвидел, что однажды случится какая-нибудь беда, поэтому он всегда запоминал дорогу, по которой они уходили. Однажды вечером, когда они возвращались домой, после сбора кореньев и плодов, вдруг, недалеко от скита поднялась огромная туча. Они укрылись от нее в корнях дерева и встали на муравейник в котором жила змея, в тот момент капли воды начали капать с их тел и запах пота донёсся до змеиных ноздрей, и разозлившись она извергла ядовитое дыхание, от которого они оба ослепли и перестали видеть друг друга. Дукулака крикнул Пари: «Пари, мои глаза отказали, я не вижу тебя»; Пари пожаловалась на то же самое. «С нашей жизнью все кончено», — сказали они и сокрушаясь начали блуждать по лесу не в силах найти дорогу. «Какой же грех мы совершили в прошлом?», — подумали они. Итак, в одной из прошлой жизни, они были семьей врачей; врач лечил от глазной болезни одного богатого человека, но пациент не заплатил ему, и рассердившись, он спросил свою жену: «Что же нам делать?», разозлившись, она сказала: «Нам не нужны его деньги; мы приготовим препарат и скажем, что это лекарство и ослепим его на один глаз.» Согласившись, он последовал ее совету, и теперь за этот поступок они ослепли на оба глаза.

Тем временем, Бодхисаттва подумал: «Обычно, к этому времени, мои родители уже возвращались домой, возможно с ними что-то случилось, я пойду им навстречу». Он вышел на их поиски, издавая звуки, чтобы привлечь их внимание. Они услышали и узнали его, и крикнули в ответ, а затем они сказали из любви к нему: «О, Сама, здесь опасно, не приближайся.» Мальчик протянул им длинную ветку и велел ухватиться за другой конец, так им удалось подойти к нему. И тогда, он спросил их: «Как вы потеряли зрение?» «Когда пошел дождь, мы укрылись в корнях дерева, встали на муравейник и это ослепило нас.» Услышав это, он сразу догадался, что произошло. «Должно быть, там была змея, которая в гневе испустила ядовитое дыхание»; посмотрев на них, он начал одновременно плакать и смеяться. Они удивленно спросили его, отчего он плачет и смеется одновременно. «Я плачу от того, что вы потеряли зрение, в таком раннем возрасте и смеюсь от того, что теперь я буду заботиться о вас; не горюйте, я позабочусь о вас.» И он отвел их обратно в скит и натянул там веревки во всех направлениях, чтобы различать дневные и ночные покои, кельи и все другие комнаты. И с того дня он велел им оставаться внутри, а сам ходил собирать лесные коренья и плоды, утром подметал их жилища, и приносил воду из реки Мигасаммата, готовил им еду, воду для умывания и щетки для зубов, и давал им всевозможные сладкие плоды, и только после того, как они омыли рты, он приступал к трапезе сам, и ел то, что осталось. После трапезы, отдав почести родителям, в окружении стада оленей он отправлялся в лес, собирать плоды. Собрав плоды вместе с нимфами Киннари на горе, он возвращался вечером, наливал и грел воду в горшке, чтобы омыть их ноги, затем приносил горшок полный горячих углей, чтобы пропарить их конечности, после этого кормил их всевозможными плодами, а в завершении уже ел сам, то что осталось. Так он заботился о своих родителях.

В те времена, в Бенаресе, правил царь по имени Пилияккха. Страстно желая оленины, он оставил свое царство под присмотром своей матери и вооружившись пятью видами оружия отправился в Гималаи, по пути он охотился на оленей и ел их мясо, до тех пор, пока не достиг того места у реки Мигасаммата, куда Сама обычно ходил за водой. Увидев там следы оленей, он установил укрытие из ветвей цвета драгоценных камней, взял лук, натянул отравленную стрелу и расположился там в засаде. Тем же вечером, Бодхисаттва, после сбора фруктов, почтил родителей и сказал: «Я схожу за водой и искупаюсь», — и взял кувшин, выбрал двух оленей из окружавшего его стада, поместил кувшин им на спины и направился к реке. Царь, в засаде увидел, как они приближаются, и произнес: «За все это время, что я странствую тут по лесам, я не видел тут такого человека; кто он — Бог или Нага? Я подойду к нему и спрошу, и если он Бог, то он воспарит к небесам, а если он провалится под землю, значит он Нага. Но, ведь я не останусь в Гималаях навсегда, и однажды вернусь в Бенарес и тогда мои министры станут расспрашивать меня, не видел ли я каких новых чудес в своих странствиях по Гималаям и если я скажу им, что видел такое-то существо, они станут спрашивать меня что это было за существо и если я скажу что не знаю, то они начнут осуждать меня, поэтому сначала я раню его, а затем расспрошу.» Тем временем, к реке сперва спустились олени, и напившись воды, они поднялись обратно на берег. Затем Бодхисаттва, медленно опустился в воду, как истинный мудрец, хорошо обученный манерам. Затем умиротворенно он поднялся обратно, надел свою робу из коры, накинул оленью шкуру на плечо и наполнив кувшин водой, поставил его на левое плечо. В этот момент, царь понял, что пора стрелять и пустил отравленную стрелу, ранив его в правый бок, так, что стрела вылетела из его левого бока. Стадо оленей в ужасе разбежалось, но Суваннасама, несмотря на ранение, смог удержать кувшин с водой не пролив ни капли, и установив осознанность, медленно вышел из воды. Он опустился на колени, разровнял песок, сориентировался по сторонам света и склонил голову в сторону, где находилось жилище его родителей. Затем он, словно золотая статуя, лег на серебристый песок. Сохраняя осознанность, он стал размышлять о случившемся: «У меня нет врагов в окрестностях Гималаев, и я ни к кому не испытываю враждебности.» Выплюнув кровь изо рта, не видя царя, он адресовал ему эту строфу:

«Кто, ранил меня из засады, когда наполнял я водой свой кувшин,
Брахман, кшатрий или вайшья, — кто мой неизвестный обидчик?»

Затем, он добавил еще одну строфу, чтобы показать, что плоть его не пригодна к пище:

«Не годиться плоть моя в пищу, и для кожи нет применения;
Почему же решил ты, что я стою быть твоей целью?»

А затем, снова спросил:

«Кто ты, скажи, чей ты сын? Каким именем, мне тебя называть?
Зачем ты спрятался там в засаде? Правдиво ответь на мои вопросы.»

Услышав эти слова, царь подумал: «Хоть он и пал раненный от моей отравленной стрелы, однако, он не оскорбляет и не осуждает меня; он говорит со мной мягко, словно успокаивая мое сердце, — я подойду к нему»; он встал рядом с ним и произнес:

«Я из Каси, есмь господин, царь по имени Пилиякха;
Оставив свой трон из-за жажды к плоти, брожу и охочусь я здесь на диких оленей.
Искусен в стрельбе из лука я, и известен своим мастерством;
Ни один нага стрелы не сможет избежать моей, оказавшись в пределах ее досягаемости.»

Восхваляя свои заслуги, он начал расспрашивать раненного о его имени и семье:

«Кто ты такой и чей ты сын? Как называть мне тебя?
Как звать отца твоего и из какой ты семьи?»

Бодхисаттва подумал: «Если я скажу ему, что я один из богов, нагов или нимф Киннари, или что я из кшатриев, то он поверит мне; но я должен говорить только правду», — поэтому он сказал:

«При жизни Самой звали меня — охотника-изгнанника я сын;
Но, как видишь, теперь лежу я здесь, на земле, в прискорбном состоянии.
Пронзенный твоей отравленной стрелой, беспомощный, как и любой олень,
Жертва смертоносного мастерства твоего, утопаю я здесь в своей собственной крови.
Твоя стрела пронзила тело мое насквозь, и с каждым вздохом кровью меня рвет,
Однако, слабый и немощный, я все же спрашиваю тебя, о царь, дожидаясь в засаде, зачем искал ты смерти моей?
Не годиться плоть моя в пищу, и для кожи нет применения;
Почему же решил ты, что я стою быть твоей целью?»

Услышав это, царь не решился раскрывать правду и солгал:

«Олень, оказался в пределах моей досягаемости, я решил, что он станет моей добычей,
Но, увидев тебя, в испуге он убежал, — у меня не было злых к тебе намерений.»

Тогда, Бодхисаттва ответил: «О чем же говоришь ты, о царь? В Гималаях нет ни одного оленя, который бы стал убегать при виде меня»:

«С первых моих дней, сколько я помню себя:
Ни один безобидный олень, ни один хищный зверь, в страхе ни разу не бежал от меня.
С тех пор, как я надел свою робу из коры, оставив позади свое детство
Ни один безобидный олень, ни один хищный зверь, не бежал от меня.
Даже застенчивые фавны, о царь, что обитают на горе Гандхамадана,
Ходят со мной в согласии по лесам и по горам.
От чего же тогда, тот олень, как ты говоришь, увидев меня, убежал в испуге?»

Услышав эти слова, царь подумал: «Я ранил это невинное существо и еще и солгал, — сейчас я во всем признаюсь.» И он произнес:

«Сама, ни один олень не видел тебя там, зачем я говорю эту ложь?
Я был одержим гневом и жадностью — вот почему выпустил в тебя я ту стрелу»

Затем, он снова подумал: «Суваннасама не может жить один в этом лесу, здесь, без сомнения, живут его родственники.» И он произнес эту строфу:

«Откуда ты пришел этим утром, друг, — кто велел тебе взять твой кувшин с водой
И наполнить его, с берега реки, и нести ношу так далеко?»

Услышав это, он почувствовал сильную боль и произнес строфу, в этот момент, кровь хлынула у него изо рта:

«Мои родители, живут в том лесу, они слепы и я забочусь о них,
Ради них я пришел на берег этой реки, чтобы наполнить кувшин свой водой.»

И он продолжал, оплакивая их положение:

«Их жизнь — всего лишь мерцающая искра, еды у них осталось не более,
чем всего на неделю,
Без этой воды, что я им ношу слепым, слабым и беспомощным, они умрут.
Я не страшусь болей смерти, ибо их под силу снести человеку;
Никогда больше не увижу я маму свою — вот что разрывает сердце мое.
Я не страшусь болей смерти, ибо их под силу снести человеку;
Никогда больше не увижу я отца своего — вот что разрывает сердце мое.
Очень долго будет мать моя горевать,
Всю ночь и все утро слезы ее будут лится рекой.
Очень долго будет отец мой горевать,
Всю ночь и все утро слезы его будут лится рекой.
Они пойдут блуждать по лесу и сетовать на своего замешкавшегося сына, в надежде услышать мои шаги и почувствовать мое успокаивающее прикосновение. Но напрасно!
Эта мысль — второй стрела, что пронзает меня еще глубже, чем та,
Но, увы! Я лежу, умирая здесь, обреченный, больше их не увидеть.»

Царь, услышав его плач, подумал: «Этот человек заботился о своих родителях с уважением и должной преданностью к ним, и даже сейчас, в муках, он думает только о них, — я навредил такому святому существу, — чем я могу утешить его? Когда я попаду в ад, какую пользу принесет мне мое царство? Лучше, я позабочусь о его отце и матери, так же как он заботился о них; таким образом, его смерть будет для них компенсирована». И он поведал о своем решение:

«О Сама, пусть отчаяние не гнетет твою душу,
Я вместо тебя позабочусь о твоих родителях в этом лесу.
Я в совершенстве владею луком, — я обещаю тебе,
Я вместо тебя позабочусь о твоих родителях в этом лесу.
Я буду собирать для них пищу, коренья и фрукты, все необходимое в чем они нуждаются;
Я сам буду прислуживать им, и вести домашнее хозяйство.
В каком лесу они находятся? Скажи мне, о Сама, ибо я клянусь
Я буду защищать и служить им, как это делал ты, до сей поры.»

Великое Существо ответил ему: «Хорошо, великий царь, позаботься о них», — и он указал ему дорогу:

«Там, где лежит моя голова, между деревьями пролегает тропинка длиной в двести луков, она приведет тебя к хижине моих родителей, иди и позаботься о них, пожалуйста, если ты того желаешь.»

Указав путь и терпеливо перенося ужасную боль из любви к своим родителям, он почтительно сложил руки и обратился со своей последней просьбой:

«Честь тебе, о царь Каси, поскольку таким образом ты продолжаешь свой путь;
Беспомощны мои родители и слепы, — о, я умоляю, защищай и заботься о них.
Честь тебе, о царь Каси, — я почтительно складываю руки,
Передай от моего имени моим родителям послание, что я передам тебе.»

Король выразил согласие, и Великое Существо, передав свое последнее послание, потерял сознание.

Чтобы прояснить это, Учитель сказал:

«После того как благородной внешности Сама обратился так к царю с последними словами,
Он ослабел от яда стрелы и упал без сознания, словно мертвый.»

До того момента, как он произнес свои последние слова, он говорил задыхаясь; но теперь его речь прервалась, поскольку его тело, сердце, мысли и жизненные силы постепенно поражал яд, его рот и его глаза закрылись, руки и ноги окоченели и все его тело было в крови. Король воскликнул: «До этого самого момента он ещё говорил со мной, отчего так внезапно остановились его вдохи и выдохи? Все эти функции прекратились, его тело окоченело, без сомнений, Сама мертв»; и, будучи не в силах совладать со своей печалью, он схватился за голову и громко зарыдал.

Здесь Учитель, чтобы прояснить, произнес эти строфы:

«С горечью царь сокрушался, — «я не знал, до того момента, пока это не произошло.
Что я когда-нибудь состарюсь и умру, — теперь я знаю это, увы, очень хорошо.
Все люди смертны, теперь я это вижу; ибо даже Сама должен был умереть,
Который, даже в предсмертной агонии, дал мне добрый совет напоследок;
Ад — моя верная обитель, за убийство святого, что лежит безмолвно тут;
В каждой деревне, всякого, кого я встречу, в один голос будут меня винить.
Но в этом безлюдном лесу, кто знает мое имя?
Здесь, в этом глухом лесу, кто узнает о моем позоре?»

Тем временем, богиня по имени Бахусодари, которая жила на горе Гандхамадана и которая была матерью Бодхисаттвы в его предшествующем седьмом воплощении, всегда присматривала за ним с материнской любовью; но в этот день, наслаждаясь небесным блаженством, она не следила за ним как обычно. Также говорили что она ушла на собрание богов. Но, в тот момент, когда он потерял сознание, она подумала: «Где сейчас мой сын?» и тогда она увидела, что царь Пилияккха ранил его отравленной стрелой, и он лежал на берегу реки Мигасаммата, в то время, как царь громко причитал. «Если я не приду к нему, мой сын Суваннасама там погибнет, сердце царя разорвется, а родители Самы умрут от голода и жажды. Но если я явлюсь туда, тогда царь возьмет кувшин с водой, пойдет к его родителям, и по их просьбе, отведет их к сыну, и там мы вместе с ними совершим утверждение истины, и тогда, силой истины, яд в теле Самы будет нейтрализован и жизнь вновь вернется к нему, а его родителям вернется зрение; и затем царь выслушает наставления Самы и пойдет совершать щедрые пожертвования и таким образом попадет в божественные миры; поэтому мне немедленно нужно быть там». И она предстала там в небе, невидимая для глаз, над берегом реки Мигасаммата, и сказала царю.

Здесь Учитель, поясняя, произнёс эти строфы:

«Богиня, скрытая от глаз, с горы Гандхамадана,
Из состраданием к нему, произнесла эти строфы;
Скверный поступок ты совершил, тяжелая вина лежит на тебе;
Одной стрелой троих невинных ты пронзил;
Подойди, я научу как спастись тебе от вины твоей и покой обрести;
Праведно ухаживай за той слепой парой в лесу — так, я верю, обретешь ты спасенье»

Услышав ее слова, он поверил ей, — что, если он пойдет и позаботиться об отце и матери Самы, он достигнет небес; и тогда он принял решение: «Для чего мне мое королевство? Я пойду и посвящу свою жизнь служению им.» Преодолев свою печаль, и думая, что Сама действительно мертв, он почтил его тело всевозможными цветами, окропил его водой, повернувшись к нему правым боком, трижды обошел его вокруг, и поклонился ему в четырех различных местах. Затем он взял кувшин, повернулся лицом к югу и с тяжелым сердцем отправился в путь.

Здесь, Учитель добавил этот разъясняющий стих:

«После стенаний и горьких слез о несчастном юноше,
Царь взял кувшин с водой и повернулся лицом к югу.»

Собравшись с силами, царь взял кувшин с водой и решительно отправился к хижине отшельника. Тем временем, мудрец сидел внутри и услышал звук приближающихся шагов и с сомнением размышляя, произнес эти строки:

«Чьи это шаги, что я слышу? Кто-то приближается;
Это не звук шагов Самы, — кто ты, — скажи мне, господин, я прошу.»

Услышав его, царь подумал: «Если я скажу ему, что я убил его сына, не раскрывая что я — царь, они разгневаются на меня и станут говорить со мной грубо, тогда мой гнев может обратится против них, и я сделаю им какое-нибудь зло, что будет губительно для меня. Но нет никого, кто не испугался бы, услышав что перед ним царь, поэтому я раскрою им свой царский статус»; он поставил кувшин на место, предназначенное для кувшина с водой, и, стоя в дверях хижины, сказал:

Мудрец радушно поприветствовал его и ответил:

«Добро пожаловать, о царь, счастливый случай направил тебя этим путем:
Могуч ты и славен: что привело тебя, скажи на милость?
Тиндук и пияловые листья, а также сладкий кумари,
Хотя и немного их, возьми лучшее, что у нас есть, о царь, угощайся.
И эта прохладная вода из пещер с высокого холма,
О великий царь, угощайся, выпей, если на то будет воля твоя.»

Услышав приветствие, царь подумал: «Было бы неправильно сразу раскрыть правду о том, что я только что убил его сына; я начну говорить с ним так, как будто ничего не знаю, а затем расскажу правду»; и он сказал:

«Как слепой может бродить по лесу? Эти фрукты, — кто их принёс?
Должно быть у него прекрасное зрение, раз он собрал такой разнообразный запас.»

Старик произнес две строфы, чтобы показать королю, что он и его жена не сами собирали плоды, а что их принес им сын:

«Сама, наш сын, молод в летах, не очень высок, но приятен глазам,
Длинные черные кудри венчают голову его.
Он собрал фрукты, а затем поспешил за водой, чтобы наполнить кувшин;
Он скоро вернется, — путь к реке недалек.»

Царь произнес:

«Сама, любезный твой сын, кого описываешь ты столь хорошо,
Я убил его: его черные кудри лежат там в крови.»

Хижина Парики была неподалеку, сидя там, она услышала царя и вышла, желая узнать, что случилось, подойдя к Дукулаке с помощью веревки, она воскликнула:

«Ответь мне, Дукула, кто это сказал, что Сама убит?
«Наш Сама убит», — это страшная весть разбила мне сердце.
Словно молодой побег дерева Боддхи, на который обрушилась сильная буря,
Мое сердце мучительно начало трепетать, когда я услышала что наш Сама убит»

Мудрец, дал ей наставление:

«Это царь Каси, его беспощадный лук убил
Нашего Саму на берегу реки, но давай не будем проклинать его.»

Парика ответила:

«Наш дорогой сын, единственная опора в нашей жизни, о котором мы так долго мечтали,
Как мое сердце может сдержать гнев на совершившего такое зло?»

Мудрец произнес:

«Дорогой сын, единственная опора в нашей жизни, о котором мы так долго мечтали!
Но, все мудрецы, учат не гневаться на тех, кто совершает зло.»

И они оба, прижав руки к груди, стали восхвалять добродетели Бодхисаттвы и рыдать. Тогда, царь попытался их утешить:

«Молю вас, не плачьте так сильно о несчастной судьбе вашего дорого Самы;
Я здесь, чтобы служить вам, — не горюйте так непрестанно;
Я искусно владею луком, я клянусь,
Я здесь, чтобы защищать и заботиться о вас в этом безлюдном лесу.
Я буду собирать для вас пищу, коренья и фрукты, все необходимое в чем вы нуждаетесь;
Я здесь, чтобы служить вам, и вести все домашнее хозяйство.»

Они возразили ему:

«Это неправильно, о царь людей, это совершенно неприемлемо;
Ты наш господин и законный царь: и мы преклоняемся пред тобой.»

Услышав эти слова, царь обрадовался. «Как замечательно, — подумал он, — они не обвиняют и не оскорбляют меня, совершившего такое злодеяние, они милостивы ко мне»; и он произнес эту строфу:

«Вы, отшельники, говорите праведно, вы встретили меня с уважением;

Отныне вы отец и мать для меня.»

Они почтительно сложили руки и обратились с просьбой: «Мы не нуждаемся в твоем служении, о великий царь, дай нам только ухватиться за конец посоха и отведи туда где лежит наш Сама», — и они произнесли это двустишие:

«Почтение тебе, о царь Каси, источник процветания для своего царства,
Отведи же нас к тому месту, где лежит Сама, сын наш любимый.
Мы припадем к его ногам, прикоснемся к лицу, глазам, каждой его конечности,
Мы будем терпеливо пребывать рядом с ним до самой своей смерти.»

Солнце постепенно садилось, тогда царь подумал: «Если сейчас я отведу их туда, то их сердце не вынесет этого; и тогда, три человека погибнут из-за меня, я непременно окажусь в аду, — я не могу позволить им пойти туда»; и он произнес эти строфы:

«То место полно хищных зверей, как на самом краю мира,
Там Сама лежит, словно луна на землю упавшая
То место полно хищных зверей, как на самом краю мира,
Там Сама лежит, словно солнце на землю упавшее
То место полно хищных зверей, как на самом краю мира,
Там Сама лежит, покрытый пылью и залитый кровью,
Оставайтесь лучше здесь, в своем скиту, не подвергайтесь опасностям леса.»

Чтобы показать свое бесстрашие, они ответили ему этой строфой:

«Пусть дикие звери делают все, что им вздумается, — хоть миллионами пусть кишат,
Мы не боимся хищных зверей, они не смогут причинить нам никакого вреда.»

Будучи не в силах остановить их, царь взял их за руки и повел на то место. Когда он подвел их поближе, он сказал: «Вот ваш сын.» Отец прижал его голову к своей груди, а мать — упала к его ногам, и они оба начали рыдать.

Учитель, чтобы прояснить, произнес следующие строфы:

«Когда увидели они Саму, сына своего дорого, покрытого грязью,
В глуши лесной лежащего, словно луна иль солнце на землю упавшее,
Подняли руки они и жалобно стали рыдать.
«О Сама, ты крепко спишь? Рассержен ли? Позабыл ли ты нас?
Ответь же нам: что помутило твой разум, отчего ты молча лежишь неподвижно?
Кто теперь будет расчесывать наши спутанные локоны и омывать нас водой,
Когда Самы больше нет, и осталась лишь одинокая пара слепых бедняков?
Кто теперь будет мести пол в нашем доме, приносить горячую и холодную воду?
Кто соберет для нас лесные коренья и фрукты, слепым, беспомощным старикам?»

После долгих стенаний, его мать положила руку ему на грудь и проверила тепло. Затем она подумала: «Тело моего сына все еще сохраняет тепло. Видимо, он потерял сознание под действием яда. Чтобы освободить его от яда, я применю утверждение истины». И она применила утверждение истины произнеся следующие строфы:

«Истинно то, что Сама всегда жил добродетельной жизнью,
Пусть силой этой истины, яд в его венах утратит свою пагубную силу.
Истинно то, что Сама всегда вел непорочную жизнь,
Пусть силой этой истины, яд в его венах утратит свою пагубную силу.
Истинно то, что Сама всегда говорил правду,
Пусть силой этой истины, яд в его венах утратит свою пагубную силу.
Истинно то, что Сама всегда заботился о своих родителях,
Пусть силой этой истины, яд в его венах утратит свою пагубную силу.
Истинно то, что Сама всегда чтил старших в доме,
Пусть силой этой истины, яд в его венах утратит свою пагубную силу.
Истинно то, что Сама дороже для меня чем моя собственная жизнь,
Пусть силой этой истины, яд в его венах утратит свою пагубную силу.
Какие бы заслуги мы ни накопили в прошлом, я и его отец,
Пусть они помогут обезвредить яд и пусть наш дорогой сын оживет.»

А затем его отец произнес те же самые слова; и пока он произносил их, Сама развернулся и лег на другой бок.

А в завершении, Богиня, произнесла свое утверждение истины. Здесь Учитель, для разъяснения произнес следующие строфы:

«Богиня, скрытая от глаз, с горы Гандхамадана,
Произнесла свое утверждение истины, из сострадания и любви к Саме;
«Здесь, на этой горе Гандхамадана, я живу уже долгое время,
И нет никого, кто дороже моему сердцу чем Сама,
Пусть силой этой истины, яд в его венах потеряет всю свою силу.
Все леса благоухают на горе Гандхамадана,
Пусть силой этой истины, яд в его венах потеряет всю свою силу»
И пока каждый из них, из сострадания, произносил свое утверждение истины,
Сама, молодой, прекрасный и энергичный, как и прежде предстал перед ними.»

И в один и тот же момент, сразу случилось 4 чуда: исцеление Великого Существа, возвращение зрения к его родителям, восход солнца и появление всех четырех в скиту благодаря сверхъестественным силам Богини. Отец и мать безмерно были счастливы, что к ним вернулось зрение, а Сама был исцелен. Затем Сама произнес эти строфы:

«Я, ваш Сама, жив и здоров, — возрадуйтесь:
Высушите слезы, нет повода больше плакать и радостно поприветствуйте меня.
Добро пожаловать и тебе, великий царь, пусть успех сопутствует твоим делам;
Ты наш правитель: дай нам знать, все что ты пожелаешь от нас.
Тиндуки, пиялы, мадхуки, все самые отборные фрукты, для нашего гостя,
Самые сладкие фрукты, подобные меду, — ешь все, что пожелаешь.
Вот прохладная вода, милостивый государь, принесенная из пещеры с того холма,
Горный ручей лучше всего утолит жажду, — испей, утоли свою жажду.»

Царь, созерцая это чудо, воскликнул:

«Я изумлен, я не могу поверить, в какую бы сторону я не посмотрел.
Еще час назад, я видел тебя мертвым, — теперь ты стоишь здесь живой и здоровый!»

Сама подумал: «Царь думал что я мертв, я объясню ему почему я жив»; и произнес:

«Даже если, о великий царь, человек еще жив и страдает от сильной боли,
И, если он лишен чувств, то его живого считают мертвым.
Даже если, о великий царь, человек еще жив и страдает от сильной боли,
И, если он потерял сознание, то его живого считают мертвым.»

И затем, желая донести до царя всю суть произошедшего, он произнес эти две строфы, обучающие Дхамме:

«Те смертные, что праведно поддерживают своих родителей,
Им боги приносят исцеление, людям, что заботятся о своих родителях.
Те смертные, что праведно поддерживает своих родителей,
Их восхваляют здесь, на земле, а после смерти они радуются на небесах»

Услышав это, царь подумал: «Какое удивительное чудо! Сами боги исцеляют тех, кто заботится о своих родителях, когда их поражают болезни; этот Сама невероятно велик»; и произнес:

«Я изумлен еще больше, в какую бы сторону я не посмотрел,
Сама, я принимаю в тебе прибежище, о Сама, теперь ты мое прибежище.»

Тогда, Великое Существо сказал: «О царь, если ты хочешь наслаждаться счастьем в мире богов, ты должен практиковать эти десять добродетелей», и он произнес эти строфы:

«Прежде всего, веди себя праведно со своими родителям, великий царь;
Практикуя праведное поведение здесь, ты попадешь на небеса.
Веди себя праведно со своей женой и детьми, великий царь;
Практикуя праведное поведение здесь, ты попадешь на небеса.
Веди себя праведно со своими друзьями, министрами, воинам,
Всем населением городов и деревень, со всеми подданными своего царства,
Практикуя праведное поведение здесь, ты попадешь на небеса.
Веди себя праведно с аскетами и брахманами,
Практикуя праведное поведение здесь, ты попадешь на небеса.
Веди себя праведно с птицами и зверями,
Практикуя праведное поведение здесь, ты попадешь на небеса.
Праведность приносит счастье,
Индра, боги и Брахмы стали богами благодаря своему праведному поведению:
Веди себя праведно любой ценой.»

Великое Существо, изложив ему десять обязанностей царя, дал еще некоторые наставления и обучил его пяти предписаниям. Царь принял его наставления со склоненной головой, и выразив ему свое почтение, отправился обратно в Бенарес. Там он делился щедрыми дарами и совершал множество других добродетельных поступков, а затем он покинул этот мир, и вместе со своей свитой переродился на небесах. Бодхисаттва же, вместе со своими родителями, достиг пяти сверхзнаний и восьми стадий медитативного поглощения, и переродился в мире Брахмы.

Завершая свое наставление в Дхамме, Учитель добавил: «О монахи, поддерживать своих родителей — это обычай всех мудрецов во все времена». Провозгласив истины, Учитель завершил джатаку. В конце провозглашения истины, монах, поддерживающий своих родителей, достиг плода вхождения в поток.

«В то время царем был Ананда, Богиней была Уппалаванна, Саккой был Ануруддха, отцом был Кассапа, матерью была Бхаддакапилани, а Суваннасамой был я сам».