ТХЕРАГАТХА

Иногда переводятся как «Стихи старцев» — восьмая книга Кхуддака Никаи. Содержит 21 главу, 264 стиха и в общей сложности 1291 строфу, в которых монахи (бхиккху) рассказывают о своих стараниях и достижениях по пути к арахантству. Эти истории излучают глубочайшую честность и красоту, вдохновляя буддистов на практику Дхаммы.

 

ТХЕРАГАТХА

 

ОДНА СТРОФА

Ekakanipāto

 

1. Subhūti

 

Хижина уютна под навесом,

Не гуляют в щелях сквозняки.

Ум теперь свободен, не трепещет, —

Могут боги слать свои дожди[1].

 

2. Mahākoṭṭhita

 

 

Сам он умиротворён, спокоен,

И другим напутствие послав,

Он отринул зло в себе, как вихрь,

Что срывает листья у дубрав.

 

3. Kaṅkhārevata

 

Мудрость Татхагаты[2] ты познай,

Что подобна пламени сиянию,

Что собою озаряет ночь,

И уничтожает колебания.

 

4. Puṇṇa

 

Пусть другом будет тот лишь,

Кто истину познать поможет,

Хоть и сложна, тонка и глубока она,

Пусть прекратится вечное блуждание

Решимостью, усердием в созерцании.

 

5. Dabba

 

Я необуздан был, но смог себя смирить,

Преодолеть все страхи и сомнения,

Я  — победитель, равностный, достигший Пробуждения.

 

6. Sītavaniya

 

Пришел в прохладную рощу бхиккху

В одиночестве, успокоении,

Оставил он ума смятение,

Храня о теле памятование[3], уверенный.

 

7. Bhalliya

 

Войско Мары[4] в бегство обратив,

Как поток смывает тростниковый мост,

Трепет в сердце навсегда он прекратил,

Победитель, неколебим в Ниббане[5].

 

 

8. Vīra

 

 

Он, прежде непокорный – покорён,

 

Герой, шагнувший за пределы колебаний,

 

Отбросив смятения, смог достичь Ниббаны.

 

 

9. Piḷindavaccha

 

 

Ушла печаль – пришла отрада,

Не бесполезен данный мне урок.

 

Из всех вещей на свете Дхамма – лучшая награда.

 

 

10. Puṇṇamāsa

 

 

Он тягу к миру полностью отбросил,

 

В покое, ясности живя;

 

Он ни к чему на свете не стремится,

 

Познав начало и кончину бытия.

 

 

 

ГЛАВА II

 

 

11. Cūḷavaccha

 

 

Учение Благословенного вдохновило монаха странствующего,

 

Привело его туда,

 

Где  сконструированное распадается, не находя пристанища себе[6].

 

 

 

12. Mahāvaccha

 

 

К мудрости устремлённый,

 

Добродетелями одарённый,

 

Внимательный, вкушая сладость джхан[7],

 

Имея ясный ум, простую пищу,

 

Свободный от страстей,

 

Он ожидает часа своего.

 

 

13. Vanavaccha

 

 

Облака в синеве горят, переливаются,

 

Прохладные чистые водопады меня освежают,

 

Мне радостно смотреть на вершины гор,

 

На божьих коровок, что тут и там летают.

 

 

 

14. Vanavaccha (жители)

 

 

В деревне телом, умом же я в лесу

 

Я только лишь прилёг, но вот опять иду

 

Туда, где для знающего нет цепляний.

 

 

15. Kuṇḍadhāna

 

 

Отринув пять, построил пять[8],

 

Он от пяти избавился,

 

Поток преодолевший, бхиккху.

 

 

16. Bellaṭṭhisīsa

 

 

Скакун чистокровный с сияющей гривой

 

По полю гарцует легко, без надрыва;

 

И я днём и ночью легко практикую;

 

Я в счастье неплотском живу и ликую.

 

 

 

17. Dāsaka

 

 

Праздный обжора, с бока на бок катается,

 

Как боров, объевшийся зерна;

 

Такой глупец снова и снова в лоно возвращается,

 

Неведома Ниббана для него.

 

 

18. 18. Sigālapitu

 

 

В лесу Бхекасала жил отшельник,

 

Что в проходящих формах видел лишь скелеты[9].

 

Он близок к цели, так я говорю. 

 

 

 

19. Kuṇḍala

 

 

Каналов строитель подчиняет воду;

 

Лучник  –  стрелы;

 

Плотник – дерево;

 

Мудрец – укрощает свой ум.

 

 

 

20. Ajita

 

 

Кончины не страшусь и к жизни не влекусь.

 

Осознанный, оставлю это тело.

 

 

ЧАСТЬ III

 

 

21. Nigrodha

 

 

Я не пугаюсь даже самого испуга,

 

Бессмертное наставник мне открыл.

 

Путь восьмеричный трепета лишил.

 

 

 

22. Cittaka

 

 

Павлины, прелестники синие с горделивыми шеями,

 

Взволнованные бриза прохладным дуновением,

 

Кричат, горлопанят,

 

Спящих пробуждают к джхане.

 

 

 

23. Gosāla

 

 

Отведав риса с мёдом,

 

Я в созерцании пребываю,

 

Наблюдаю, как совокупности появляются и исчезают.

 

К уединению ум склоняя,

 

К холмам своим я возвращаюсь.

 

 

 

24. Sugandha

 

 

Один сезон дождей, —

 

И я монахом стал,

 

Я Дхаммы истину на опыте познал.

 

Три знания открылись для меня[10]:

 

Учение Татхагаты мной свершено сполна.

 

 

25. Nandiya

 

 

Ты атакуешь бхиккху, того кто

 

Сияющ, безупречен,

 

Так, Злой, ты кличешь беды на себя.

 

 

26. Ubhaya

 

 

Внимая наставленьям сына Солнца,

 

Проник я в то, что трудно и тонко.

 

Стрела пронзает конский волос так.

 

 

27. Lomasakaṅgiya

 

 

Сквозь заросли трав и камышей прорываясь,

 

К уединению лишь стремлюсь.

 

 

28. Jambugāmika

 

 

Интересует ли тебя одеяния, украшения, благовония?

 

Источаешь ли ты аромат добродетели?..

 

 

29. Hārita

 

 

Пронзи неведение, Харита,

 

И сделай ум прямым,

 

Так лучник выпрямляет свои стрелы.

 

 

 

30. Uttiya

 

 

Коль хворь явилася ко мне –

 

Я ясность взращивать берусь,

 

Коль хворь явилася ко мне –

 

Не время мне беспечным быть.

 

 

ГЛАВА 4

 

 

31. Gabbharatīriya

 

 

Непросто пребывать в лесу,

 

Где гнус и мошкара терзают бхиккху,

 

Но должен он снести и это,

 

Как великан, всё сокрушающий на поле битвы.

 

 

32. Suppiya

 

 

Меняю увядающее на Бессмертное;

 

Меняю пламя на прохладу,

 

Свободу от страстей, последнюю отраду.

 

 

33. Sopāka

 

 

Как мать добра своей кровинушке желает,

 

Так каждый пусть на всех существ взирает [11].

 

 

34. Posiya

 

 

Из селения в лес, а по пути жилище,

 

Где всегда готовы страннику подать,

 

Пищу я беру не в долг и ухожу,

 

Мне сегодня тут не почивать.

 

 

 

35. Sāmaññakāni

 

 

Алкая благоденствия, его он обретает,

 

И весть о нём летит благая, —

 

О том, кто идет благородных стезёй, 

 

В Бессмертное путь им указан прямой.

 

 

 

36. Kumāraputta

 

 

Жизнь бесприютная всегда отрадна,

 

Предназначенное исполняя,

 

Делами благими отшельник живёт,  

 

Ничем не владея в мире.

 

 

 

37. Kumāraputtasahāyaka

 

 

Бродить средь призраков и башен разных стран,

 

Влекомым необузданным умом.

 

Такая ль жизнь к спасению ведёт?

 

Не лучше ль усмирить желанья пониманием?

 

Что добродетель к счастью нас зовёт.

 

 

38. Gavampati

 

 

Течение вод Сарабху он остановил,

 

Устойчивый и непоколебимый,

 

Великий Муни, что оковы скинул,

 

Достигший брега[12], дэвами любимый.

 

 

39. Tissa

 

 

Словно пронзён копьём,

 

Словно объят огнём,

 

Бхиккху, пребывая в памятовании,

 

Ведёт жизнь святую для разрушения желаний.

 

 

 

40. Vaḍḍhamāna

 

 

Словно пронзён копьём,

 

Словно объят огнём,

 

Бхиккху, пребывая в памятовании,

 

Ведёт святую жизнь для разрушения тяги к быванию.

 

 

 

СЕКЦИЯ 5

 

 

41. Sirivaḍḍha

 

 

Молнии, гостьи из Поднебесья,

 

Бьют в расщелины Вебхары и Пандавы[13],

 

Но Блаженного сын, ученик Непревзойдённого,

 

Ликует, постигший мудрость джханы.

 

 

 

42. Khadiravaniya

 

 

Будь вдумчив,

 

Тот, кто держит копьё,

 

К тебе пожаловал уже[14].

 

 

43. Sumaṅgalа

 

 

Свободным будучи от трёх кривых вещей:

 

От плуга, от серпа, лопаты.

 

И будь всё это здесь – с меня довольно, хватит!

 

Сумангала, созерцай, созерцай!

 

Поспешность и беспечность оставь ты.

 

 

44. Sānu

 

 

Они рыдают по усопшим и пропавшим.

 

О, мама!

 

Я не пропал, я жив –

 

Зачем тогда ты причитаешь?

 

 

45. Ramaṇīyavihāri

 

 

Скакун чистокровный, и ногу подвернувший,

 

Гарцует в поле горделиво;

 

Таков и я, прозрение обретший,

 

Верный сын Так Ушедшего.

 

 

46. Samiddhi

 

 

Исполненный веры, покинул причал,

 

Стремящимся к мудрости бездомным я стал.

 

Устойчив мой ум теперь в созерцании,

 

И формы любые не несут колебаний.

 

 

47. Ujjayatthe

 

 

Почтение тебе, о Пробуждённый!

 

Ты полностью избавлен от цепей.

 

И я живу в твоей обители свободной,

 

И нет во мне земных страстей.

 

 

48. Sañjaya

 

 

Я дому предпочёл бездомье,

 

И с той поры святой

 

Ни мысли я не видел злой.

 

 

49. Rāmaṇeyyaka

 

 

Средь гомона и щебетания птиц

 

Мой разум уже не дрожит,

 

Уединения ищет лишь.

 

 

50. Vimalattheragāthā

 

 

Зарева блики земля отражает,

 

В ивах уставший ветер скучает;

 

Трепета мысль теперь лишена,

 

Собран мой ум уже навсегда.

 

 

51, 52, 53, 54  повторы  стиха 1, только замена на «ум неусыпный, без компании».

 

 

 

55. Añjanavaniya

 

 

В лесу Аджана маленькое кути,

 

И в нём живя,

 

Три знания обрел я,

 

Исполнив поученья Татхагаты.

 

 

56. Kuṭivihāri

 

 

Кого бережёт эта хижина?

 

Монаха, свободного от страсти,

 

Чей ум хорошо сосредоточен.

 

Мой друг! Не зря ты её построил.

 

 

57. Dutiyakuṭivihāri

 

 

Хижина твоя стара,

 

И ты желаешь новую,

 

Но лучше позабудь о том, —

 

Лишь тягость от неё[15].

 

 

58. Ramaṇīyakuṭika

 

 

Хижина мила и приятна,

 

Подарена она из веры мне.

 

А юных дев краса мне не отрадна,

 

И пусть они забудут обо мне.

 

 

59. Kosalavihāri

 

 

В монахи постригся я из веры,

 

Свой дом на чащобу сменил.

 

Я бдителен стал неусыпно,

 

Осознанность прочно храня.

 

 

60. Sīvali

 

 

Мой замысел в явь воплотился,

 

Когда я хижины своей достиг.

 

И «я» как будто испарился;

 

Освобождения бесконечный миг.

 

 

ГЛАВА 7

 

61. Vappa

 

 

Зрячий знает тех, кто зрит,

 

Кто не зрит, он знает тоже.

 

Незрячий не знает тех, кто зрит,

 

Кто не зрит, не знает тоже.

 

 

62. Vajjiputta

 

 

В дикой роще живём мы одни,

 

Как поленья, отвергнутые лесом.

 

Многие завидуют нам

 

Как мученики ада  – божествам небес.

 

 

63. Pakkha

 

 

Погрязли в жажде,

 

Возрождаясь вновь и вновь.

 

Но необходимое теперь исполнено,

 

То, что радостным казалось – стало.

 

Достигнуто счастьем счастье.

 

 

66. Meghiya

 

 

Герой всевеликий,

 

Другого берега достиг,

 

Познал он дхамм игры исход,

 

Он наставлял меня,

 

И в его присутствии

 

Я тройное знание постиг,

 

Приняв Татхагаты урок.

 

 

67. Ekadhammasavanīya

 

 

Изжиты тяготы, пороки,

 

Изжиты муки становления,

 

Больше не манят сансары дороги,

 

Здесь остановлены все воплощения.

 

 

68. Ekudāniya

 

 

Скорбь не берёт того,

 

Кто мудр, кто бдителен,

 

С возвышенным умом,

 

Умиротворён, осознан.

 

 

69. Channa

 

 

Дхаммы вкус познав,

 

Открыта что всеведающим Буддой,

 

Вступил я странником на путь

 

К Бессмертному.

 

 

70. Puṇṇa

 

 

Здесь добродетель это высшее,

 

Но мудрость к ней еще нужна,

 

Кто мудр и добродетелен – тот поистине

 

Зовётся лучшим на земле.

 

 

ГЛАВА 8

 

 

71. Vacchapāla

 

 

Ниббана по силам тому,

 

Кто истину тонкую зрит,

 

Кто скромен,

 

Кто разум свой держит в узде,

 

И кто благонравен и добр.

 

 

72. Ātuma

 

 

Сильный молодой бамбук не вырвать;

 

Так и с молодою женою, приведённой в дом,

 

Постриг не принять.

 

Дай мне уйти, жизнь оставить мирскую.

 

 

73. Māṇava

 

 

Я встретил трёх:

 

Один был стар,

 

Второй был тяжко болен,

 

А третий мёртв.

 

Так я монахом стал

 

И страстное желание отбросил[16].  

 

 

74. Suyāma

 

 

Страстность, враждебность,

 

Праздность и леность,

 

Сомнения и колебания –

 

Монах оставил это всё.

 

 

 

75. Susārada

 

 

Общение с мудрыми приятно,

 

Сомнения рушатся, а проницательность растёт.

 

Даже глупец вдруг мудрость обретёт.

 

 

 

76. Piyañjaha

 

 

Спокойным быть, когда другие в треволнениях,

 

Не следовать порочному пути,

 

Там, где стоят они – идти,

 

Не ликовать, когда они ликуют.

 

 

77. Hatthārohaputta

 

 

Мой ум блуждать любил,

 

Скитаться по заманчивым местам.

 

Теперь он под моим надзором,

 

Погонщик укрощает так слона.

 

 

78. Meṇaḍasira

 

 

Рождения тут и там

 

Мучительны, надрывны.

 

Как долго я страдал,

 

И вот конец мытарствам,

 

Достиг Ниббаны я.

 

 

79. Rakkhita

 

 

Враждебность, вожделение, неведение забыты,

 

Достигнув прекращения, я успокоился в Ниббане.

 

 

80. Ugga

 

 

Деяния мои, большие иль малые,

 

Закончены,

 

Нет для меня возрождения вновь.

 

 

 

ГЛАВА 9

 

81. Samitigutta

 

 

Всё сотворённое мною дурное

 

Испытано здесь и сейчас.

 

Больше рождений не будет,

 

Огонь сансары угас.

 

 

82. Kassapa

 

 

Иди вперёд, дитя, без страха,

 

Не позволяй кручине завладеть тобой[17].

 

 

83. Sīha

 

 

Не будь беспечным, Сиха,

 

Днём и ночью бдительность храня.

 

Поливай благие ростки ты,

 

Старайся отринуть привязанности.

 

 

84. Nīta

 

 

Всю ночь он спит,

 

А днём в компании ликует,  

 

Когда ж малоумный

 

Мученьям положит конец?

 

 

85. Sukāga

 

 

Образы ума познав,

 

В уединении сладость находя,

 

Он погрузился в созерцание,

 

Осознан он и бдителен,

 

Так счастья высшего достигнет.

 

 

86. Nāgita

 

 

Дорога к Ниббане показана нам Бхагаваном,

 

Другим неведома она,

 

Его ладони полностью открыты[18],

 

Монахов он учит поистине великому.

 

 

87. Paviṭṭha

 

 

Я бытие любое в клочья разорвал,

 

Я элементы все доподлинно познал.

 

Скитание по сансаре завершилось,

 

И возрождения нет больше для меня.

 

 

88. Ajjuna

 

 

С воды на сушу перебраться смог.

 

Родившись в потоке бурном,

 

Я истину смог разглядеть.

 

 

89. Paṭhamadevasa

 

 

Болота, грязь… всё позади,

 

Бездны Паталы[19] преодолены,

 

Я спасся от потопа,

 

Сомнения, самомнение растопив.

 

 

90. Sāmida

 

 

Пять груд земных[20] распознаны,

 

Ведь вырван самый корень их.

 

И по мирам блужданья остановлены,

 

Рождения нет больше для меня.

 

 

ГЛАВА 10

 

 

91. Paripuṇṇa

 

 

Не сладок для меня вкус мёда;

 

Учение несравненного Готамы поистине благое.

 

 

92. Vijaya

 

 

Пороки его уничтожены,

 

К пище он не влечётся,

 

Участь его – вольница,

 

Свободная от образов, пустотная.

 

Тропу его, как в небе след птицы,

 

Трудно разглядеть.

 

 

93. Eraka

 

 

Болезненна страсть, Ерака, не сладка страсть, Ерака.

 

Кто страсти рад – тот рад болезни, Ерака,

 

Кто не рад страсти, тот не рад болезни, Ерака.

 

 

94. Mettaji

 

 

Cлава тебе, Бхагаван, сын Сакьев славный,

 

Ты учишь высшему, ты высшее несешь,

 

Хорошо сказана твоя Дхамма!

 

 

95. Cakkhupāla

 

 

Разрушены глаза мои, я слеп,

 

Забрёл в пустыню я.

 

 

Но пусть хоть и ползти придётся,

 

Так всё вперед я движусь,

 

С людьми дурными дружбы сторонюсь.

 

 

96. Khaṇḍasumaṇa

 

 

Подарив цветок один лишь,

 

Долго на небесах я ликовал,

 

А теперь в Ниббаны я прохладе.

 

 

97. Tissa

 

 

Бронзовую чащу, золотую чашу

 

Обменял на глиняную я.

 

Словно рождение новое приняв.

 

 

98. Abhaya

 

 

Приятному вниманье уделяя[21],

 

Он памятование разрушает

 

Лицезрением форм с умом пылающим.

 

Так оковы растут,

 

Что ведут к новым существованиям.

 

 

 

99. Uttiya

 

 

Приятному вниманье уделяя,

 

Он памятование разрушает,

 

Слыша звуки с умом пылающим.

 

Так оковы растут,

 

Что ведут к новым существованиям.

 

 

 

100. Devasabha

 

 

Ревностный, с установленным памятованием,

 

Он сорвёт цветок освобождения,

 

Достигнув Ниббаны, без омрачений.

 

 

 

Dasamo vaggo

 

РАЗДЕЛ II

 

 

101. Belaṭṭhānika

 

 

Оставив дом, не имея решимости,

 

Как боров, роющий рылом зерно,

 

Ленивый, прожорливый,

 

Глупец рождается вновь и вновь.

 

 

102. Setuccha

 

 

Cамомнением зачарованный,

 

За приобретениями в погоне,

 

Санкхарами осквернённый[22],

 

Трудно самадхи для него.

 

 

103. Bandhura

 

 

Вкусом Истины я наслаждаюсь,

 

Слаще его ничего не бывает,

 

Вновь и вновь им упиваюсь,

 

Отравы вкус не принимаю.

 

 

104. Khitaka

 

 

Поистине легко моё тело,

 

Окутанное упоением и счастьем,

 

Парит в воздухе, словно хлопка клочок.

 

 

105. Malitavambha

 

 

Кто недоволен – тот не должен оставаться,

 

Кто радуется – должен тот уйти.

 

Не место проницательному в обителях,

 

Что не подходят для его пути.

 

 

106. Suhemanta

 

 

Если у вещи сто характеристик,

 

То видеть лишь одну – то недомыслия знак.

 

Увидеть сто – то значит мудрым стать.

 

 

107. Dhammasava

 

 

Оставив дом, ушёл бродить.

 

Достигнув знаний трёх,

 

Исполнил я ученье Татхагаты.

 

 

108. Dhammasava pitu

 

 

В 120 лет монахом стал.

 

Достигнув знаний трёх,

 

Исполнил я ученье Татхагаты.

 

 

 

109. Saṅgharakkhita

 

 

Хоть в место тайное ушёл он,

 

В ученье, что дано

 

Учителем с великим состраданьем,

 

Он не вникает.

 

Живёт без чувств охраны[23],

 

Детёныш, брошенный в лесу один.

 

 

110. Usabha

 

 

Вздымаются ввысь верхушки,

 

Славно омыты они свежими ливнями.

 

Милы они сердцу Усабхи,

 

Что один живёт в тихих обителях.

 

 

ГЛАВА 12

 

111. Jenta

 

 

Отшельником быть нелегко,

 

И в доме жить – трудно.

 

Сугаты учение глубоко;

 

Стяжение богатств – глупо.

 

Поддерживать жизнь тягостно,

 

Надобно помнить о непостоянстве.

 

 

112. Jenta

 

 

С тремя знаниями,

 

Искусный в джханах,

 

Умелый в обуздании ума,

 

Своё предназначение исполнил я в учении Татхагаты.

 

 

113. Vanavaccha

 

 

Чистые воды, дикие утёсы,

 

Зверей прогулок место.

 

Покрытые мхом,

 

Горы эти услаждают мой взор.

 

 

114. Adhimutta

 

 

С телом тяжёлым,

 

В поисках радостей плотских.

 

Жизнь утекает сквозь пальцы, —

 

Отшельником станешь ли тут?

 

 

115. Mahānāma

 

 

Ты живёшь в горах с их деревьями и кустарниками,

 

С их великими вершинами.

 

 

116. Parāsariya

 

 

Шесть сфер контакта он отбросил,

 

И, охраняя двери чувств,

 

Смиренный;

 

Вырвав корень бедствий,

 

Освободился от оков.

 

 

117. Yasa

 

 

Благоуханный, наряженный, драгоценностями украшенный,

 

Я достиг трёх знаний,

 

Исполнил ученье Татхагаты.

 

 

118. Kimbila

 

 

Проклятие старости захватывает нас;

 

И тело уже выглядит иначе,

 

Хотя внутри всё тот же,

 

Но будто бы иным я стал.

 

 

119. Vajjiputta

 

 

Под корнями деревьев в дебрях,

 

Храню Ниббану в сердце;

 

Созерцай, Готама, не будь беспечен!

 

К чему тебе их гам и щебет?

 

 

120. Isidatta

 

 

Пять груд познаны,

 

Корень их вырван,

 

Конец горестей настал,

 

Оковы теперь сброшены.

 

 

Vaggo dvādasamo

 

ДВЕ СТРОФЫ

 

ГЛАВА 1

 

 

121-122. Uttara

 

 

Любое бытие не вечно,

 

Из частей сотканное изменчиво,

 

Рождается оно и гибнет.

 

 

И, зная это, бытие отринул я,

 

Я сладострастие отбросил,

 

Оковы все разбил.

 

 

 

123-124. Paṇḍolabhādvāja

 

 

От пищи тело зависит,

 

Но сердце пища не уймёт.

 

Так видя, я на поиски ушёл.

 

 

Почёт и слава как болото:

 

Как трудно вынуть тонкую стрелу,

 

Так трудно отказаться от почёта

 

Тому, кто порчен и дурён.

 

 

 

125-126. Valliya

 

 

Обезьянка к хижинам бежит,

 

Носится туда-сюда,

 

И колотит в двери.

 

 

Стой, мартышка!

 

Тут не так как прежде всё.

 

И живет здесь мудрость,

 

Далеко не убежать тебе.

 

 

127-128. Gaṅgātīriya

 

 

Хижина моя из листьев пальмовых,

 

На Ганги берегу приютилась.

 

Чаша моя – горшок с похорон,

 

Чивара – тряпка, пыли полна.

 

 

Дождливых два сезона молчал,

 

Не вымолвил я ни слова,

 

На третий неведение рассеял,

 

Кромешный мрак оставив позади.

 

 

129-130. Ajina

 

 

И даже пусть достиг он трёх заветных знаний,

 

Покончил с роковым уделом смертных он,

 

Глупцы не чтят в миру свободных от оков.

 

 

Кто злато ж смог стяжать, он будет здесь прославлен

 

Глупцами нарасхват, пусть даже с ржою он.

 

Здесь так заведено с начала всех веков.

 

 

131-132. Melajina

 

 

О, несравненный, всеведущий Будда,

 

Как я услышал Ученье твоё,

 

Ни тени сомненья во мне не взросло.

 

 

О возничий, герой великий,

 

Как я узнал о пути благородных,

 

Ни тени сомнения во мне не взросло.

 

 

133-134. Rādha

 

 

Как в дом с дырявой крышей свободно льётся дождь,

 

Так страсти будоражат твой неокрепший ум.

 

 

Покрой же крышу ты надёжной черепицей,

 

И страсти все утихнут,

 

И ум угомонится.

 

 

135-136. Surādha

 

 

Покончено с рожденьями,

 

Победителя выполнено ученье.

 

 

Не зря оставил дом родной,

 

Не зря скитальцем стал,

 

Кандалы я все разорвал.

 

 

137-138. Gotama

 

 

Спокойно спит мудрец,

 

Он не влечётся к жёнам.

 

Так истину, что хорошо хранима,

 

Непросто обрести.

 

 

Убили сладострастие и без долгов теперь мы[24].

 

Мы успокоились в Ниббане, где никаких терзаний нет.

 

 

139-140. Vasabha

 

 

Других убивая, ты губишь себя;

 

Как птицелов пойман в сети свои же.

 

 

Не вовне суть брахмана, а внутри;

 

Творящий зло непригляден в мире.

 

 

ГЛАВА 2

 

141-142. Mahācunda

 

 

Слушаешь Дхамму, и мудрость растёт,

 

А с ней проясняются цели.

 

Достигнув вершины, блаженство придёт.

 

 

В уединении спасайтесь от пут,

 

В осознанности, ум охраняя,

 

С друзьями своими путь разделяя.

 

 

143-144. Jotidāsa

 

 

Жестокие, с пылающим умом,

 

В силки поймать стараются других.

 

Но возвернётся всё на кон,

 

И зло настигнет их самих.

 

 

Что ни творил бы человек,

 

Благое дело иль дурное,

 

Он будет пожинать плоды своих деяний,

 

Сквозь жизни многих тысяч лет

 

Наследует он счастье с горем.

 

 

145-146. Heraññakāni

 

 

Дни и ночи похожи на миг:

 

Быстролетна юдоль земная,

 

Век у смертных похож на родник,

 

Что, журча, так легко высыхает.

 

 

Зло творя, скудоумец не знает:

 

Будет горек вкус тех плодов,

 

Семя чьё сейчас он сажает.

 

 

147-148. Somacitta

 

 

На утлом судне ты в пучине тонешь?

 

А с нерадивым дружбу заведя,

 

Потонешь в лености,

 

Пусть даже сам и добродетелен.

 

 

Ищи себе благого друга,

 

Кто знает в созерцании толк,

 

Кто мудр, осознан, благороден,

 

Усерден и от мира отрешён.

 

 

149-150. Sabbamitta

 

 

Связаны люди с людьми,

 

Люди от людей зависят,

 

Терзают  люди людей,

 

Гонимы одни другими.

 

 

Что нужно людям от людей?

 

Оставь людей, терзающих друг друга.

 

 

151-152. Mahākāḷa

 

 

Черна эта женщина словно ворона,

 

Кости ломает одну за другой.

 

Уродует руки и ноги,

 

Крушит голову,

 

Как будто из глины горшок.

 

Раскиданы кости пред ней.

 

 

Глупец  очарован цепляньем,

 

Творит лишь страданья себе,

 

Рождаясь на этой земле.

 

 

О, пусть, кто не хочет страданий,

 

Отринет цепляния все.

 

О, пусть я не буду лежать

 

С разбитою, как горшок, головою!

 

На этой кровавой земле.

 

 

153-154. Tissa

 

 

С обритой головою он, в чиваре[25],

 

Врагов нажить рискует, бродя за подаяньем.

 

 

Таится в обретеньях великая опасность,

 

Поэтому пусть их страшится он,

 

И пусть довольствуется малым,

 

Живя в скитаниях в осознанности полной.             

 

 

155-156. Kimbila

 

 

В прекрасной роще сыны Сакьев[26],

 

Оставив злато,

 

Тому лишь рады,

 

Что в чашу положили им.

 

 

Пылки в усердии, они непоколебимы,

 

Ликуют в Дхамме,

 

И мира радости им уже не милы.

 

 

157-158. Nanda

 

 

С вниманьем необузданным я к украшениям тянулся,

 

В волненьи шатком одержимым страстями был.

 

Из состраданья поведал мне о Дхамме потомок славный Солнца[27];

 

В решительном усердии была разрушена печаль.

 

 

159-160. Sirimā

 

 

Коль воспевают тех,

 

Чей ум блуждает,

 

Не стоит восхваленье это ничего.

 

 

Коли хулят того,

 

Чей ум стреножен,

 

То лживо и напрасно осужденье то.

 

 

ГЛАВА 3

 

 

161-162. Uttara

 

 

Мной познаны пять груд,

 

Влечений больше нет.

 

И путь к Ниббане я воздвиг,

 

Исцелены все раны.

 

К Покою я прорвался, без пороков.

 

 

163-164. Bhaddaji

 

 

Панадой звали короля.

 

Злата колонна его в тысячу локтей,

 

Имела сто горящих украшений,

 

Знамёнами была она покрыта.

 

И шесть тысяч музыкантов танцевали здесь по семь раз.

 

 

165-166. Sobhita

 

 

В осознанности мудрой,

 

В усердии и бдительности живя,

 

За ночь вспомнил я пятьсот эпох.

 

 

Развив четыре основы памятования,

 

Прошагав семь ступеней к Ниббане[28].

 

 

167-168. Valliya

 

 

Что суждено тому, усердия кто полон,

 

К Покою устремлён,

 

То будет свершено.

 

Взгляни! Сил много у меня.

 

 

Ты указал мне путь, к Бессмертному ведущий.

 

Прозрев непостоянство, увижу я его,

 

Как Ганг, достигнув моря, безбрежность познаёт.

 

 

169-170. Vītasoka

 

 

Я волосы свои решил обрить;

 

И в зеркале я тело рассмотрел.

 

Каким пустым оно явилось мне![29]

 

Вся тьма рассеялась, и свет возник.  

 

 

Волос клок был вырван с корнем,

 

И возрождения нет больше для меня.

 

 

171-172. Paṇṇamāsa

 

 

Оставив пять преград для избавления от оков,

 

Как в отражение, я в Дхамму заглянул,

 

Для знания и виденья себя.

 

 

Исследовал я тело снаружи и внутри,

 

Нечистым и пустым оно явилось мне.

 

 

173-174. Nandaka

 

 

Как породистый конь, и споткнувшись,

 

Тут же на ноги снова встаёт,

 

Помня о всего неотложности,

 

Неустрашимый, бремя несёт.

 

 

Так и вы меня, люди, помните –

 

Зоркого в мудрости, ученика Благословенного,

 

Сына истинного его.

 

 

175-176. Bharata

 

 

Вперёд, Нандака, к наставнику идём,

 

И львиным рыком его мы призовём,

 

Для лучшего из тысяч пробуждённых.

 

 

Заветной цели мы достигли той,

 

Ради которой Муни нас позвал в скитанья –

 

Освободились мы от бремени и пут.

 

 

177-178. Bhāradvāja

 

 

Это рык царя зверей, героя,

 

Победителя Мары и его войска.

 

 

Честь отдана Ученью и общине,

 

Счастлив видеть я сына свободным.

 

 

179-180. Kaṇhadinna

 

 

Ученье слушал долго я,

 

Людей премудрых навещал.

 

Они наставили меня на путь прямой,

 

Ведущий от погибели прочь.

 

 

К быванию страсть развенчана,

 

И не воскреснет она вновь.

 

 

ГЛАВА 4

 

181-182. Migasira

 

 

В монашество уйдя,

 

В ученье Пробуждённого,

 

Я страсти элемент преодолел.

 

 

Узрел сам Брахма мой свободный ум,

 

Незыблемо освобожденье.

 

Оборваны теперь оковы все.

 

 

183-184. Sivaka

 

 

Как же непостоянны все жилища!

 

Искал я долго их творца.

 

Так горестно рождаться вновь и вновь.

 

 

Эй, погляди, творец, ты найден!

 

И больше не построишь дома.

 

Стропила сломаны его,

 

Конёк на крыше сброшен.

 

Ум, безграничный, угаснет прямо здесь[30].

 

 

185-186. Upavāna

 

 

Арахант, счастливый в мире;

 

Если есть у тебя вода, о, брахман,

 

Напои водой ты Муни.

 

 

Почитаю достойного, уважаю достойного;

 

Поднесу ему воду я с радостью.

 

 

187-188. Isidinna

 

 

Я знал домохозяев, ученья знатоков.

 

 «Непостоянны страсти!» — они все повторяли.

 

Но радовались серьгам и украшениям,

 

Очарованные жёнами и детьми.

 

 

Хотя учения и не постигают.

 

«Непостоянны страсти!» — говорят,

 

Отринуть вожделенье сил им не хватает,

 

Прилеплены к тому, что в мире им мило.

 

 

189-190. Sambulakaccāna

 

 

Открой хляби небесные, дэва!

 

Греми громом и шли молнии!

 

Живу я в пугающем логове,

 

Но испуга и трепета нет во мне.

 

 

Моё обычное место,

 

Это пугающее логово.

 

Но испуга и трепета уже нет во мне.

 

 

191-192. Khitaka

 

 

Чей это ум подобен неколебимой скале,

 

К наслаждению не льнущий,

 

Не мятущийся средь мятущихся?

 

Может ли страданье поразить того,

 

Чей ум навеки укрощён?

 

 

Мой ум подобен неколебимой скале,

 

К наслаждению не льнущий,

 

Не мятущийся средь мятущихся.

 

Не может страданье поразить того,

 

Чей ум навеки укрощён.

 

 

193-194. Selissariya

 

 

Не для сна эта ночь с её диадемами и лунными дворцами,

 

Эта ночь для бодрствования того, кто знает.

 

 

Даже если в сражении слон сбросит меня,

 

А другой лесной великан растоптать захочет,

 

Умереть для меня будет лучше, чем сдаться.

 

 

195-196. Nisabha

 

 

Отбросив пять качеств вожделенья,

 

Приятные формы, что ум услаждают,

 

Он из веры отрёкся от мира,

 

Чтобы бедам своим положить конец.

 

 

К жизни не пристрастен, к смерти не пристрастен;

 

Ожидаю своего часа, я в осознанности и ясности.

 

 

197-198. Usabha

 

 

Накинув на плечо чивару цвета манго,

 

На слоне за подаяньем в деревню пришёл.

 

 

Со слона сойдя, я трепет испытал.

 

Затем мой ум спокойствие нашел,

 

Все омрачения былые вмиг исчезли.

 

 

199-200. Kappaṭakura

 

 

Этот малый «Рис и тряпка»  —  действительно тряпка![31]

 

Место это создано для созерцания,

 

Словно ваза хрустальная наполненная нектаром Бессмертного.

 

 

Не кивай же, Тряпка,

 

Я снесу тебе ухо.

 

Кивать в самом центре Сангхи?

 

Ты так ничему не научился здесь.

 

 

ГЛАВА 5

 

201-202. Kumārakassapa

 

 

О, Будда! О, Дхамма!

 

О, Мастера благословение!

 

Здесь каждый узреть может истину.

 

 

Бесчисленные эпохи они обретали личность.

 

И вот конец их скитаниям,

 

Нет гибели больше в сансаре,

 

Нет становления вновь.

 

 

201-204. Dhammapā

 

 

Отшельник юный, преданный ученью,

 

Не спит средь спящих он,

 

Поистине, не тщетна его жизнь.

 

 

Пусть, Дхамму вспоминая,

 

Он развивает веру, чистоту, прозренье в сердцевину.

 

 

 

205-206. Brahmāli

 

 

Чьи чувства умиротворены,

 

Как кони у хорошего возничего?

 

Кто оставил самомнение, отбросил омрачения,

 

Кому теперь завидуют и боги?

 

 

Мои чувства умиротворены,

 

Как кони у хорошего возничего.

 

Оставил самомнение, отбросил омрачения,

 

Теперь я – тот, кому завидуют и боги.

 

 

207-208. Mogharāja

 

 

Ты внешне неказист, но ум же твой силён,

 

И выглядишь всегда таким спокойным,

 

Однако зимней ночью, тёмной и сырой,

 

О, бхиккху, что ты будешь делать?

 

 

Я слышал, что магандхи хранят зерна запасы,

 

Я постелю себе постель под крышей из соломы,

 

И там я буду жить, непоколебимый.

 

 

209-210. Visākhapañcālaputta

 

 

Пусть других он не судит, не гонит;

 

Тех, кто брега достиг, не бранит;

 

 

Пусть себя он не восхваляет,

 

Будет мягок в речах и тих.

 

 

Легка Ниббана для того,

 

Кто в силах цель, столь тонкую, увидеть;

 

Чья мысль умела,

 

Кто добродетелен и следует заветам Татхагаты.

 

 

211-212. Cūḷaka

 

 

Кричат прекрасные павлины,

 

Ласкают взор хвосты и голубые шеи,

 

И услаждают слух их песни и призывы.

 

Чудесная земля, увитая травою,

 

Волшебно небо со стадами облаков.

 

 

Блаженен ум того, кто достигает джханы,

 

И жизнь в уединении не трудна для него,

 

Блаженен ум познавшего ученье Бхагавана,

 

Коснувшегося высшего, что ясно и чисто.

 

 

213-214. Anupama

 

 

Заносчивый ум, на услады ты падок,

 

Сам себя ты этим наказываешь.

 

Бродишь там, где расправы лишь ждут.

 

 

Называю тебя я злодейским,

 

Вероломным, о ум!

 

Нашёл я учителя, которого найти нелегко,

 

Не уводи ты меня далеко от целей моих.

 

 

215-216. Vajjita

 

 

Скитался долго я по этой круговерти,

 

То в одном уделе, то в другом.

 

Не зная истин, простолюдин, покрытый мглой.

 

 

С усилием я закончил безначальные скитания,

 

Оборваны концы, нет больше возрождений.

 

 

217-218. Sandhita

 

 

Под древом Бодхи, зелёным и цветущим,

 

Я восприятие установил на образ Татхагаты.

 

 

Случилось это тридцать кальп назад,

 

Благодаря тому сейчас я, наконец, свободен.

 

 

ТРИ СТРОФЫ

Tikanipāto

 

 

219-221. Aggikabhāradvāja

 

 

Искал я чистоты и огненной стихии поклонялся[32],

 

Я верного пути в Бессмертное не знал,

 

И плоть напрасно истязал свою.

 

 

Но к счастью через счастье я сумел добраться,

 

И в этом Дхаммы истинное волшебство,

 

Достиг трёх знаний благодаря Ученью я.

 

 

Я прежде в Брахмы дивный мир попасть старался,  –  

 

Теперь же знаю, что настоящий брахман,

 

Лишь тот, кто путь находит в очищении ума.

 

 

 

222-224. Paccaya

 

 

Пять дней назад в отшельники постригся,

 

С блуждающим умом, что цели не достиг.

 

Ступил в своё жилище я и устремился к очищенью.

 

 

Ни есть, ни пить не буду,

 

Не лягу на пол, уединение своё я не оставлю,

 

Покуда жажды стрелы меня ещё терзают.

 

 

Ты погляди! Достиг и я трёх знаний

 

Усердием неколебимым,

 

Исполнилось ученье Бхагавана.

 

 

225-227. Bākula

 

 

Кто сделать после собирается то,

 

Что сделать нужно было давно,

 

Тот себя участи лишает благой,

 

Пожалеет об этом потом он.

 

 

Пусть говорит лишь о том он, что делать твёрдо намерен,

 

О том, что не сделать ему  – пусть молчит.

 

Мудрец знает того, кто хвалиться горазд.

 

 

Блаженна Ниббана, провозглашённая Татхагатой!

 

Беспечальна, безупречна она, безопасна,

 

Всех страданий знаменует она конец.

 

 

228-230. Dhaniya

 

 

Кто в отшельнической жизни благополучия желает,

 

Пусть чивару, общины снеди, питьё он не презирает.

 

 

Кто в отшельнической жизни благополучия желает,

 

Пусть змеёй в своей норе, в жилище обитает.

 

 

Кто в отшельнической жизни благополучия желает,

 

Пусть довольным будет всем, что здесь он получает.

 

 

231-233. Mataṅgaputta

 

 

«Нам жарко, нам зябко, нам поздно», —

 

Твердят, кто не хочет трудиться,

 

Момент упуская хороший.

 

 

Кому зной и холод – лишь волны,

 

Те должное исполняют,

 

И благо их уже близко.

 

 

Сквозь заросли прорываясь

 

Колючек и твёрдых кустов.

 

Стремлюсь в уединение.

 

 

234-236. Khujjasobhita

 

 

Один из ярких ораторов Паталипутты,

 

Отшельник со многими знаниями,

 

Старый Кхуджасобхита, стоит в дверях.

 

 

Один из ярких ораторов Паталипутты,

 

Отшельник со многими знаниями,

 

Старый Кхуджасобхита, стоит в дверях, обдуваемый ветром.

 

В отважной борьбе, в славной победе, в приношении жертвы,

 

Путём чистой жизни достиг он счастья.

 

 

237-239. Vāraṇa

 

 

Кто существам живым вредит,

 

Тот проиграет в этом мире и в другом.

 

 

Кто дружелюбен к существам, кто сострадает им,

 

Тот создаёт заслуги для себя.

 

 

Пусть произносят его уста лишь дружелюбные слова,

 

Пусть помогает он ушедшим в уединенье,

 

Пусть учится он собранности в успокоении ума.

 

 

240-242. Passika

 

 

Среди семьи своей лишь я один,

 

Стоял в Ученьи твёрдо.

 

Разумен был и добродетелен.

 

Семье родной на благо.

 

 

Я домочадцев пристыдил, из состраданья,

 

О гибельной опасности им поминал.

 

 

Монахам помогая без корысти,

 

Родная мать и братья в обителях небесных возродились,

 

И наслаждаются сейчас радостями великими.

 

 

243-245. Yasoja

 

 

Его колени узловаты, как стебли калы;

 

Он худ, прозрачны его вены.

 

Умерен он в принятии пищи,

 

Отшельник с собранным умом.

 

 

Москитами мучимый в лесах дремучих,

 

Он сносит тяготы, усердный в памятовании,

 

Как слон могучий на поле битвы.

 

 

Один – как Брахма,

 

Вдвоём – словно дэвы,

 

Втроём – как деревня,

 

Больше же – толпа.

 

 

246-248. Sāṭimattiya

 

 

Вчера ты верой обладал,

 

Сегодня веры не сыскать;

 

Что принадлежит тебе  – твоё,

 

В дурном себя не упрекать.

 

 

Шатка и зыбка уверенность людей:

 

Была и вдруг прошла;

 

Зачем же мне грустить о том?

 

 

Для Муни припасена еда,

 

То в этом доме, то в другом.

 

И должен я идти за ней,

 

Покуда силы есть в ногах.

 

 

249-251. Upāli

 

 

Дом родной из веры покинув,

 

Новый бхиккху друзей пусть ищет чистых, не ленивых.

 

 

Дом родной из веры покинув,

 

С Сангхой бхиккху живёт в дисциплине.

 

 

Дом родной из веры покинув,

 

Бхиккху пусть знает благое и злое.

 

 

252-254. Uttarapāla                

 

 

Был прозорлив я и легко покоя достигал,

 

Но страсти те, проклятья мира,

 

Меня пронзили.

 

Так остры стрелы Мары, владыки смерти,

 

Но удалось спастись от его яда мне.

 

 

Страстям всем положил конец я,

 

Изжил бытие, покончил с тягостным кружением в сансаре,

 

Нет больше становленья для меня.

 

 

255-257. Abhibhūta

 

 

Услышьте, близкие, раз вы собрались здесь!

 

Я возвещу вам Дхамму:  мучительно рождение вновь и вновь.

 

 

Проснитесь же и от мира отрекитесь!

 

Склоните ухо к ученью Победителя,

 

Разбейте войско Мары, как слон ломает стебли.

 

 

Кто неустанно практикует Учение и дисциплину,

 

Тот прекратит скитания по сансаре, покончит со страданьем.

 

 

258-259-260. Gotama

 

 

Я падал в низшие миры, блуждая по сансаре,

 

Голодным духом становился сотни раз,

 

Я часто мучился в животном царстве.

 

 

Порою же рожденье человеком обретал,

 

И даже раз — другой в обителях небесных побывал,

 

Был в мире форм, и бестелесным дэвом,

 

И с восприятием, и без него[33].

 

 

Все сферы познаны, не найдена в них сердцевина,

 

Дрожат пустые, сотканные из частей.

 

Познав, что созданы они лишь мной самим[34],

 

Внимательный, достиг Покоя я.

 

 

261-262-263. Hārita

 

Идентична 225-226-227. Bākula

 

 

264-265-266. Vimala

 

 

Друзей дурных избегая,

 

Сидит пусть он лишь с лучшими людьми,

 

Советам их с почтением внимает,

 

Что помогают счастья вечного достичь.

 

 

На ветхом парусе в волнах морских потонешь;

 

А с нерадивым дружбу заведя,

 

Потонешь в лености,

 

Пусть даже сам и добродетелен.

 

 

Ищи себе благого друга,

 

Кто знает в созерцании толк,

 

Кто мудр, осознан, благороден,

 

Усерден в Дхамме и от мира отрешён.

 

 

Catukkanipāto

 

ЧЕТЫРЕ СТРОФЫ

 

 

267-270. Nāgasamāla

 

 

Наряжена, увешана камнями,

 

Надушена, украшена венками,

 

Под музыку красавица танцует у дороги.

 

 

Я, мимо проходя за подаяньем,

 

Её увидел, стремительную в танце,

 

Подумалось мне: «это смерти западня».

 

 

Умелое вниманье установилось,

 

Опасность стала ясно мне видна,

 

И наступило будто отрезвление.

 

 

Освободился ум, —

 

О, как волшебна Дхамма!

 

Постигнуты три знанья,

 

Исполнено Ученье Бхагавана.

 

 

271-274. Bhagu

 

 

Вялостью овеянный, вышел я из хижины,

 

На тропинку ступил и на землю упал,

 

Но члены растёр и поднялся.

 

Шагая взад и вперёд,

 

Я ум свой утихомирил.

 

 

Умелое вниманье установилось,

 

Опасность стала ясно мне видна,

 

И наступило будто отрезвление.

 

 

Освободился ум, —

 

О, как волшебна Дхамма!

 

Постигнуты три знанья,

 

Исполнено Ученье Бхагавана.

 

 

275-278. Sabhiya

 

 

Не знают многие о гибели грядущей,

 

Но тот, кто ведает о ней –

 

Тот брани всякой сторонится.

 

 

Те, кто о смерти забыли  – идут вперёд как вечные;

 

Тот, кто в Учении прозорлив – тот небольной среди больных.

 

 

Деянья злые, нарушение обетов,

 

Запятнана та праведная жизнь, —

 

Всё это не даёт благих плодов.

 

 

Если к отшельнику нет уважения у него,

 

То он далёк от Дхаммы,

 

Как далека земная твердь от неба.

 

 

279-282. Nandaka

 

 

Позор телам зловонным, обителям Мары,

 

Сочатся они девятью нечистыми струями.

 

 

Не вникай ты слишком в тело,

 

Не хули напрасно пробуждённых.

 

Не нужны им даже райские кущи –

 

Что ж говорить о юдоли скорбной?

 

 

Глупы те, кто следует неумелым советам,

 

Очарованные в неведеньи телом,

 

Пойманы они в силки Мары.

 

 

Те, кто страсть, гнев с неведеньем отбросили,

 

Не очаруются больше телом,

 

Порваны цепи, ничто их не держит.

 

 

283-286. Jambuka

 

 

Я больше полувека жил в грязи и пыли,

 

Ел раз лишь в месяц,

 

И вырывал я волосы на теле.

 

 

Стоял я на ноге, присесть не соглашаясь,

 

Я ел навоз, хорошую же пищу отвергал.

 

 

Так жил я, ведя себя к дурному назначению,

 

И смытым быть рискуя великим наводнением,

 

Я к Будде за прибежищем пришёл.

 

 

Гляди на тех, прибежище кто получил,

 

Гляди на истинную Дхамму!

 

Постигнуты мною три знанья,

 

Исполнено Ученье Татхагаты.

 

 

287-290. Senaka

 

 

Благословенен весенний праздник в Гайе –

 

Я Совершенного там встретил, Дхаммы знатока,

 

Учителя людей с богами, того, кто наилучшее принёс,

 

Кто в Истину прозрел, кто славный Победитель.

 

 

Великий слон, герой он мира, сияние яркое над ним;

 

Низвергнувший оковы, поистине Бесстрашный.

 

 

Я пребывал во мраке долго,

 

Опутан был воззрениями, что ложны.

 

Освободил меня, Сенаку от кандал он.

 

 

291-294. Sambhūta

 

 

Глупец торопится, когда пора промедлить;

 

И мешкает, когда поторопиться час.

 

Не зная суть вещей, к унынию лишь идёт.

 

 

Удача ускользает, как убывает поздняя луна,

 

И средь друзей он уважение теряет,

 

Чуждаются они его.

 

 

Мудрец спешит, когда спешить пора,

 

Он замедляется, когда настало время медлить.

 

Он, зная суть вещей, шагает к счастью.

 

 

Удача прибывает, как растущая луна,

 

Среди приятелей всегда в почёте он,

 

Они стремятся рядом с ним идти.

 

 

295-298. Rāhula

 

 

По двум причинам известен я как Рахула, везучий[35]:

 

Одна – я Будды сын родной,

 

Вторая – обрёл я око Дхаммы.

 

 

Разрушены оковы и возрожденья нет,

 

Я – арахант, достойный поклонения,

 

Со знанием тройным,

 

Бессмертное постиг.

 

 

Ослепленные страстью,

 

Окутанные мглой,

 

Пойманы слуги Мары, как рыбы на наживку.

 

 

Я, вырвав с корнем гибельную жажду,

 

Освободился от цепей Владыки смерти,

 

Постиг Ниббаны высшую прохладу.

 

 

 

299-302. Candana

 

 

Вся в золоте, со слугами, с ребёнком на руках,

 

Жена моя приблизилась ко мне.

 

 

Её увидел я, мать чада моего,

 

Одетую в шелка,

 

Как Мары западню.

 

 

Умелое вниманье установилось,

 

Опасность стала ясно мне видна,

 

И наступило будто отрезвление.

 

 

Освободился ум, —

 

О, как волшебна Дхамма!

 

Постигнуты три знанья,

 

Исполнено Ученье Бхагавана.

 

 

303-306. Dhammika

 

 

Охраняет Дхамма, живущего с ней в согласии,

 

Истинно Учение, ведущее к счастью:

 

Кто следует ей –  минует дурные уделы.

 

 

Дхамма и не-Дхамма приводят к разному:

 

Ложное ученье низгоняет в ады,

 

Истинное – в небеса устремляет.

 

 

Пусть будет он решителен,

 

Пусть следует он Дхамме,

 

Находит радость в качествах Сугаты.

 

Стоят в Учении твердо его ученики,

 

Найдя прибежище в Законе наивысшем.

 

 

Вырвана с корнем жажда,

 

Волнения улеглись,

 

Положен конец скитаниям,

 

Луною в ночи он чист.

 

 

307-310. Sappaka

 

 

Когда журавль с крыльями белыми,

 

Испугавшись туч грозовых,

 

Спасенья ищет в расселине укромной,

 

Река Аджакарани услаждает меня.

 

 

Когда журавль, изящный, белоснежный,

 

Испугавшись туч грозовых,

 

Не находит спасенья и в глубоких пещерах,

 

Река Аджакарани услаждает меня.

 

 

Как в восторг не прийти от яблонь,

 

Что растут на реке у моей пещеры?

 

 

Ускользнув от змей ядовитых, квакают лягушки:

 

«Не время покидать горные ручьи,

 

Река Аджакарани безопасна, прекрасна».

 

 

311-314. Mudita

 

 

В монахи я постригся, чтоб жизнь свою спасти,

 

И лишь потом, благодаря терпенью обрёл я веру.

 

 

Сгниёт пусть это тело,

 

Иссохнет эта плоть,

 

Сломаются колени,

 

 — Мне всё равно теперь!

 

 

Не стану больше есть я, не стану больше спать,

 

Не выйду из жилища

 

И не прилягу даже,

 

Покуда страсти дротик ещё в меня вонзён.

 

 

Усердствуя так в Дхамме, я жил в уединеньи.

 

Узрей мою решимость!

 

Достиг я знаний трёх,

 

Ученья Татхагаты.

 

 

ПЯТЬ СТРОФ

Pañcakanipāto

 

 

315-319. Rājadatta

 

 

Однажды я на кладбище пришёл.

 

Лежал там труп женщины одной,

 

Небрежно брошенный, съедаемый червями.

 

 

Товарищи мои все в отвращении отвернулись,

 

Во мне же вдруг желание проснулось:

 

Так слеп я был в захваченности телом.

 

 

Случилось то — в мгновенье, что и риса не сварить.

 

Ушёл оттуда я, стрелою поражённый.

 

Памятование твёрдо я установил,

 

С вниманием, на суть вещей,

 

И вдруг узрел опасность –

 

Меня постигло разочарованье.

 

 

Достиг тогда я освобождения,

 

Поистине, чудесна Дхамма!

 

Постигнуты три знания Ученья Татхагаты.

 

 

320-324. Subhūta

 

 

Занимаясь неверною йогой,

 

Искомого он не находит,

 

Раз за разом он всё повторяет:

 

«Это знаки в небе дурные».

 

 

Дать уйти одной беде, что победила –

 

Это словно выиграть в кости;

 

Но всему дать уйти – значит быть ослеплённым,

 

И не ведать, что мягко, что грубо.

 

 

Пусть он речь ведёт о серьёзном,

 

О другом — пусть хранит он молчанье.

 

Мудрый знает велеречивых.

 

 

Как цветок, что не благоухает —

 

Тот, кто любит разговоры пустые.

 

Как цветок жасмина пахучий —

 

Тот, кто речь подкрепляет делами.

 

 

325-329. Girimānanda

 

Хижина уютна под навесом,

Не гуляют в щелях сквозняки.

Здесь живу спокойно я у леса, —

Могут боги слать свои дожди.

 

Хижина уютна под навесом,

Не гуляют в щелях сквозняки.

Здесь живу я в мире с остальными, —

Могут боги слать свои дожди.

 

Хижина уютна под навесом,

Не гуляют в щелях сквозняки.

Здесь живу я от страстей свободный, —

Могут боги слать свои дожди.

 

Хижина уютна под навесом,

Не гуляют в щелях сквозняки.

Здесь живу я от злости отрешённый, —

Могут боги слать свои дожди.

 

Хижина уютна под навесом,

Не гуляют в щелях сквозняки.

Здесь живу, неведенье рассеяв, —

Могут боги слать свои дожди.

 

 

330-334. Sumana

 

 

С надеждою в моё усердье,

 

Учил меня Бхагаван Дхамме.

 

Бессмертным вдохновлённый, свершил я то, что надо.

 

Познал я Истину мира, на близких не полагаясь,

 

За грани сомнений я вышел, об этом теперь говорю.

 

 

Свои я обители прежние узрел божественным глазом,

 

И прибыл к назначенной цели, что дарит святое Ученье.

 

Отбросив оковы сомнений, усердный, умелый в прозрении,

 

Закон в совершенстве познал я, и нет становления вновь.

 

 

Ты наставлял меня арийским наставленьем,

 

Тебе я теперь благодарен, тому, кто с сочувствием в сердце

 

Не зря ты это делал –  я верный твой ученик.

 

 

335-339. Vaḍḍha

 

 

Хорошо мать  меня подтолкнула вперёд[36],

 

Напутствия слушая, достиг я высшего счастья.

 

Даров я достойный арахант, со знанием тройным,

 

Бессмертное постиг, разбив войска Намучи,

 

Нет зла и загрязнений внутри меня и вне.

 

 

Всё зло во мне исчезло и не воскреснет вновь.

 

Сестра моя сказала:

 

«В тебе, как и во мне, нет жажды».

 

 

Вся боль закончена,

 

Завершено извечное блужданье,

 

Покончено с рождениями, смертями,

 

Нет больше становлений вновь и вновь.

 

 

340-344. Nadīkassapa

 

 

На благо мне Татхагата пришёл на реку Неранджару;

 

Его учение услышав, отбросил ложные я взгляды.

 

 

Я прежде жертвоприношения совершал,

 

Слепой, невежественный простолюдин,

 

И поклонялся я огню, стремясь достигнуть чистоты.

 

 

Неведенья мраком был окутан,

 

Неверными ученьями был объят, слепой.

 

 

Но взгляды лживые я, наконец, отбросил,

 

Рождений и смертей нет больше для меня,

 

Теперь я благодарен Татхагате, —

 

Тому, кто поклонения достоин.

 

 

Неведение моё разбито,

 

Страсть к бытию навеки изжита,

 

Завершено извечное блуждание,

 

Нет становлений больше для меня.

 

 

345-349. Gayākassapa

 

 

Я трижды в день ходил купаться

 

В прохладных водах Гайи на празднике весны.

 

 

Что б не творил дурного –

 

Водою смою всё сейчас, –

 

Таких держался взглядов я[37].

 

 

Когда же услышал я Дхаммы славные слова,

 

Ясна мне стала истинная цель.

 

 

Я, смыв всё зло с себя,

 

Стал чист и беспорочен.

 

Наследник своего учителя,

 

Татхагаты я отрок.

 

 

Нырнув в поток я, восьмеричный,

 

Вырвал корень зла.

 

Постигнуты Три знания мной,

 

Исполнено ученье Татхагаты.

 

 

350-354. Vakkali

 

 

Терзаемый сильным ветром,

 

Среди дремучего леса,

 

Где пищу так трудно найти,

 

О бхиккху, что будешь ты делать?

 

 

Окутав тело радостью и счастьем,

 

Снося то, что трудно сносимо,

 

Так жить я стану в дремучем лесу.

 

 

Усердствуя в памятовании,

 

И органы чувств охраняя,

 

Семью звеньями Пробуждения,

 

Так жить я стану в дремучем лесу.

 

 

Сорадуясь друзьям своим верным[38],

 

В спокойствии и собранности,

 

Так жить я стану в дремучем лесу.

 

 

Вспоминая славного, Будду,

 

Усилия не ослабляя, ни днём и ни ночью,

 

Так жить я стану в дремучем лесу.

 

 

355-359. Vijitasena

 

 

Я крепко свяжу тебя, ум,

 

Как слона к воротному столбу.

 

Не буду тебя отпускать я,

 

Ко злу и страстям навстречу.

 

 

Связанный, не вырвешься ты,

 

Как слон, не нашедший ворот.

 

Не уведёт тебя Мара!

 

Не бродить тебе больше, о ум,

 

Тут и там, радуясь неблагому.

 

 

Как погонщик с железным крюком,

 

Тренируя слона молодого,

 

Заставляет против воли вертеться,

 

Так и я одолею тебя.

 

 

Как возничий жеребца укрощает,

 

Так и я, овладев пятью силами, усмиряю тебя!

 

 

 

Удержу тебя твёрдой рукою,

 

Поборю тебя осознанностью,

 

Не убежать тебе от меня.

 

 

360-364. Yasadatta

 

 

С умом придирчивым Ученью победителя внимая,

 

От Дхаммы нерушимой он далёк, как далека земля от неба.

 

 

С умом придирчивым Ученью победителя внимая,

 

В Дхамме нерушимой скудеет он, как луна на небе убывает.

 

 

С умом придирчивым Ученью победителя внимая,

 

Он в Дхамме нерушимой увядает, как рыба высыхает в мелком ручейке.

 

 

С умом придирчивым Ученью победителя внимая,

 

Он в Дхамме нерушимой не процветает, как порченое семя в земле не прорастает.

 

 

Лишь кто с умом устойчивым Ученью победителя внимает,

 

Тот, омрачения уничтожая,

 

Открывает непоколебимое,

 

Достигает покоя высшего,

 

И, незапятнанный, находит он Прохладу.

 

 

365-369. Soṇakuṭikaṇṇa

 

 

Я посвящение принял,

 

Свободный от всех грубых омрачений.

 

Я видел Бхагавана, с ним жили рядом мы.

 

 

Однажды, ночь проведя под небом,

 

Умелый в созерцании, Учитель вошёл в обитель.

 

 

Он, скинув верхнее одеяние,

 

Сделал себе место для сиденья;

 

Подобно царю зверей в пещере,

 

Без дрожи тела и волненья сердца.

 

 

Тогда, Сона – последователь лучшего из пробуждённых,

 

Произнёс Дхаммы славные слова:

 

 

— Кто пять совокупностей познав,

 

Путь пестуя прямой,

 

Достигнет высшего покоя,

 

Он, разорвав оковы, окажется в Ниббане.

 

 

 

370-374. Kosiya

 

 

С почтением наставнику внимая[39],

 

Пусть он, рядом с ним живя,

 

В любви к нему лишь возрастает.

 

Затем он, преданный и мудрый,

 

Сможет феномены все различить.

 

 

И даже если вдруг беда придёт –

 

Она сразить его не сможет,

 

Того. кто мудр, отважен в Дхамме,

 

Кто может феномены все различать.

 

 

Он, как океан, недвижим,

 

Прозрением глубоким обладает,

 

Мудрец непоколебимый,

 

Знает Дхаммы суть,

 

Он различает все феномены.

 

 

Знаток Доктрины,

 

Много ей внимавший,

 

Практиковавший верно Дхамму,

 

Мудрец, познавший суть Ученья,

 

Он различает все феномены.

 

 

И, зная сказанного смысл,

 

Он действует сообразно,

 

Проникший в сердцевину,

 

Познавший Дхаммы суть,

 

Он различает все феномены.

 

 

 

Chakkanipāto

ШЕСТЬ СТРОФ

 

375-380. Uruvelakassapa

 

 

Увидев чудеса отшельника Готамы,

 

Из зависти и ревности к нему,

 

Я отказался преклониться пред ним[40].

 

 

Но, устремление моё познав,

 

Людей возничий подтолкнул меня.

 

Меня же вдруг пронзило трепетанье.

 

 

Хотя и был аскетом я со спутанными волосами,

 

Имевший незначительные иддхи,

 

Надумал я уйти к нему в ученики.

 

 

Довольный прежде приношением жертв,

 

Но всё ж охваченный страстями,

 

Теперь лишь вырвал корень я неведения и злобы.

 

 

Я знаю обители прошлые все

 

Очищенным божественным оком.

 

Так, обретая славные иддхи,

 

Людей я умы познаю.

 

 

Я достиг цели, ради которой из дома ушёл.

 

 — Уничтожение всех оков.

 

 

381-386. Tekicchakāni

 

 

Рис убран и уже помолот,

 

Но подаяний я не получаю,

 

Как поступить мне?

 

 

Памятованием о безмерном Будде,

 

Телом крепкий, собранный и чистый,

 

Пребудешь в радости ты неизбывной.

 

 

Памятованием о безмерной Дхамме,

 

Телом крепкий, собранный и чистый,

 

Пребудешь в радости ты неизбывной.

 

 

Памятованием о безмерной Сангхе,

 

Телом крепкий, собранный и чистый,

 

Пребудешь в радости ты неизбывной.

 

 

Живёшь ты под открытым небом;

 

Холодны эти зимние ночи,

 

Ступай в свою хижину, дверь затвори.

 

 

Я, ум свой на четырёх безмерных[41] закрепив,

 

Живу счастливо с ними.

 

И не сломит меня холод,

 

Неустрашимого.

 

 

387-382. Mahānāga

 

 

У кого нет уваженья к товарищам в жизни чистой,

 

Иссякает он в истинной Дхамме, как рыба в мелком пруду.

 

 

У кого нет уваженья к товарищам по жизни чистой,

 

Пропадает он в истинной Дхамме, как семя гнилое в земле.

 

 

У кого нет уваженья к товарищам в жизни чистой,

 

Тот далёк от Ниббаны в Учении повелителя.

 

 

У кого есть уваженье к товарищам в жизни чистой,

 

Не иссякает в Дхамме истинной, как рыба в большом водоёме.

 

 

У кого есть уваженье к товарищам в жизни чистой,

 

Тот взрастает в истинной Дхамме, как хорошее семя в земле.

 

 

У кого есть уваженье к товарищам в жизни чистой,

 

Тот близок к Ниббане в Учении повелителя.

 

 

393-395.  Kulla

 

 

Я, Кулла, на кладбище пришёл,

 

Там женщины труп брошенный увидел,

 

Поедаемый червями, разложившийся[42].

 

 

Взгляни на тело, Кулла:

 

Нечистое, болезное, гнилое,

 

Со всех сторон оно струится;

 

Любимая глупцов утеха.

 

 

Как в зеркало, глядел я в Дхамму,

 

Для обретения понимания,

 

И изучал я тело,

 

Пустое снаружи и внутри.

 

 

Каково то, таково и это;

 

Каково это, таково и то,

 

Как вверху, так и внизу,

 

Как внизу, так и вверху.

 

 

Как днём, так и ночью,

 

Как ночью, так и днём;

 

Что раньше, то прежде,

 

Что прежде, то раньше.

 

 

Пусть отовсюду музыка играет,

 

Не даст она радости той,

 

Что дарит собранный ум,

 

Направленный мудро.

 

 

399-404. Māluṅkyaputta

 

 

Коль беспечен человек,

 

Жажда его растёт, как малува:

 

Он мечется туда-сюда,

 

Как лесная обезьяна, что охотится за плодами[43].

 

 

Он окаянной жаждой к миру согбен,

 

Растут его печали, как плодовитая трава бирана.

 

 

Кто ж трудно победимую, проклятую ту жажду одолел,

 

У того печали исчезают, как капли с лепестков лотоса.

 

 

Я возвещаю вам, собравшимся вокруг:

 

Вырывайте с корнем жажду, как рвут бирану, чтобы найти душистый корень!

 

И не сокрушит вас вновь Мара, как тростник ломает поток.

 

 

Следуйте словам Татхагаты,

 

Не дайте возможности мимо пройти;

 

Ведь кто её упускает – в Нирайе долго страдает.

 

 

Беспечность есть болезнь,

 

Приходят с ней беды;

 

Не-беспечные, мудрые, выньте из груди своей стрелу.

 

 

405-410.  Sappadāsa

 

 

Минуло четверть века, как отшельником я стал,

 

Но ни на миг, чтоб пальцами щелкнуть, покоя я не достигал.

 

 

Не обретая однонаправленности ума,

 

Томимый страстью и влеченьем,

 

Бежал я из жилища своего в рыданьях, к небу воздевая руки.

 

 

Быть может, взять мне лучше нож, —

 

И упражнения отринув, смерть принять,

 

От жизни мне такой что толку?

 

 

Взяв в руку нож, присел я на кровать,

 

Коснулось лезвие пульсирующих вен.

 

 

Но вдруг внимание во мне установилось,

 

Опасность стала ясной как луна,

 

Разочарование в мире насквозь меня пронзило.

 

 

Освободился ум, увидев совершенство Дхаммы.

 

Три знания были постигнуты мной так,

 

Исполнено Ученье Бхагавана.

 

 

411-416. Kātiyāna

 

 

Встань, Катияна, не время лениться!

 

Не дремли, о, друг, проснись!

 

Не дай смерти царю ввести в беспечность себя,

 

Попасться в одну из ловушек его.

 

 

Рожденье и смерть — похожи на волны,

 

Готовые нас захлестнуть;

 

Но ты ж сотвори себе остров,

 

Себе стань опорой ты сам[44] –

 

Иной же ты не ищи.

 

 

Наставник нам путь показал,

 

Что прочь от рождений и смерти ведёт.

 

Пребудь же в бдительности ты славной,

 

И йоге истинной ты посвяти себя.

 

 

Все оборвав ты цепи и сломав оковы,

 

В чивару обернувшись и голову обрив,

 

И раз лишь в день ты пищу принимая;

 

Забыв о прежних играх и утехах,

 

Ты в джхане, Катияна, пребывай!

 

 

О, Катияна, созерцай!

 

И места беспечального достигни.

 

Добейся высшей чистоты,

 

Угаснет так огонь в реке.

 

Как задувает ветер слабую свечу.

 

 

Таким путём, приятель Инды,

 

От Мары лап ты ускользнёшь —

 

Отринув лишь желанья все.

 

От жажды к чувствам ты свободный,

 

Дождёшься часа своего в покое.

 

 

 

417- 422. Migajāla

 

 

Славно сказано было то Бхагаваном,

 

Видящим ясно, свободным от оков,

 

Разрушившим преграды все,

 

Остановившим злой водоворот[45].

 

 

Прямой ведь этот путь,

 

Он иссушает корень жажды,

 

К спасению, от яда избавленью,

 

К Ниббане он ведёт.

 

 

С возникновеньем знания

 

Приходит к завершенью камма[46];

 

С её кончиной нет больше

 

Для сознания почвы.

 

 

Прозренье в чувства

 

К свободе от страстей ведёт,

 

И мудрость видит бытие как огненную яму.

 

 

Глубокий, славный,

 

К спасенью от дряхления и скорби, —

 

К успокоению терзаний всех ведущий,

 

Таков он, этот благородный восьмеричный путь.

 

 

Деяние зная как деяние,

 

А результат как результат;

 

Прозрев в возникшее причинно,

 

Придёшь к укрытию ты, к покою.

 

 

423-428. Jenta

 

 

Одурманен был я гордостью с рожденья,

 

Ослеплён был благолепием и властью,

 

Распалён телесной красотой[47].

 

 

Себе я равным никого не признавал,

 

Глупец надменный с задранной главою.

 

 

Не выражал я никому почтения:

 

Ни матери с отцом, другому никому;

 

Высокомерным, горделивым был.

 

 

И лишь когда великого учителя я встретил,

 

Сиянием своим кто затмевает солнце,

 

Возничего, ведущего вперёд Общину,

 

 

Оставил, наконец, гордыню,

 

И с преклонённой головой,

 

Приветствовал его,

 

Лучшего средь всех живущих.

 

 

Из сердца вырвано тщеславие теперь,

 

Покончено с надменностью и спесью.

 

 

429-434. Sumana

 

 

Мне было семь, когда я принял посвящение;

 

Силёнок же хватало мне для борьбы со Змеем,

 

И для того, что б воду из Анотатты озера таскать.

 

 

Меня увидев, Учитель раз промолвил:

 

«Глянь, Сарипутта, на мальчика с водою.

 

Он собран и сосредоточен в деле,

 

 

Он безупречен в поведении своём.

 

Его осанка благородна,

 

Он Ануруддхи ученик,

 

Того, кто так искусен в иддхи.

 

 

Он стал чистопородным скакуном,

 

Подкован он славным Ануруддхой,

 

Чья цель достигнута уже.

 

 

Достиг и мальчик сей безмерного покоя.

 

Непоколебимый ученик Сумана

 

Что не жаждет славы для себя».

 

 

435-440. Nhātakamuni

 

 

Охваченный недугом в роще дикой,

 

Ты выбрал место трудное для жизни подаяньем,

 

О, бхиккху, что ты будешь делать?

 

 

Наполнив тело счастьем и восторгом,

 

Выдерживая то, что трудно,

 

Так буду жить я в той роще дикой.

 

 

Во взращивании к Ниббане семи звеньев,

 

Способностей благих и сил,

 

Купаясь в тонкой джхане,

 

Так буду жить я, стремясь

 

К освобожденью от оков.

 

 

В ума неустанном наблюдении,

 

Твёрдом и непоколебимом,

 

Так буду жить я, стремясь

 

К освобожденью от оков.

 

 

Снаружи и внутри устранены омрачения,

 

Без остатка все, и не возникнут вновь уже.

 

 

Пять совокупностей мной познаны,

 

И вырван самый корень зла.

 

Страдания окончены,

 

Нет больше становлений для меня.

 

 

441-446. Brahmadatta

 

 

Откуда гнев возьмётся в том, кто укрощён, свободен, успокоен?

 

На гнев ответить гневом – значит, сделать вещи хуже;

 

Но кто не вспыхивает, когда напали на него,

 

Тот победитель в битве.

 

 

Идёт такое обоим им на благо,

 

Ведь зная, что один во гневе,

 

Второй спокойствие хранит.

 

 

А если гневный тот решит,

 

Что, не сердясь, его соперник как глупец себя ведёт,

 

Он ничего не смыслит в Дхамме.

 

 

Коль гнев возник, ты вспомни сравнение с пилой[48];

 

Коль загорелась жажда к вкусам – ты вспомни сравнение с плотью сына[49].

 

 

А если ум гоняться стал за наслаждениями,

 

Или алкает он в разных сферах бытия рожденья,

 

То усмири его осознанностью, как быка,  

 

Охочего лишь до зерна, дурного.

 

 

447-452. Sirimanda

 

 

Питает дождь лишь то, что скрыто;

 

Открытое питать не в силах он.

 

Открой же скрытое, мой друг  

 

Чтоб не залило его ливнем.

 

 

Сражён погибелью сей мир,

 

Окутан одряхлением;

 

Пронзён стрелою жажды,

 

Желаньями ведом.

 

 

Сражён погибелью сей мир,

 

Исполнен он стареньем,

 

Стеною обнесён со всех сторон,

 

Как вор, приговорённый к заточенью.

 

 

Старость, болезнь и смерть –

 

И эти три как огненная лава.

 

Нет сил ни у кого её преодолеть;

 

Нет быстрых ног, чтоб ускользнуть.

 

 

Не трать напрасно дни свои,

 

Ни длинные, ни краткие.

 

Уходят день или ночь,

 

И жизнь короче стала.

 

 

И ночь последняя близка,

 

Идёшь, стоишь или лежишь ты.

 

Не время здесь беспечным быть.

 

 

453-458. Sabbakāmi

 

 

Поставленное на две ноги,

 

Нечисто и зловонно это тело,

 

И собранное из множества частей,

 

Сочится изо всех отверстий,

 

Но всё ж лелеемо оно глупцами.

 

 

Для рыб приманка, для оленя чучело,

 

Для обезьяны яма с дёгтем, —

 

Так простофилю дурачит его тело.

 

 

Чарующие формы, звуки, вкусы, запахи, касания, —

 

Все пять найдёшь в обличьи женщины.

 

 

Простолюдины, что тела лелеют,

 

Лишь кладбища собою заполняют,

 

Рождаясь снова тут и там.

 

 

Но тот, кто сторонится женщин,

 

Как будто опасаясь ногою на гадюку наступить,

 

В памятовании преодолеет к миру жажду.

 

 

В усладах я увидел страшную опасность,

 

А в отречении – защиту и приют,

 

Отбросил страсти все и без болезни я теперь.

 

 

СЕМЬ СТРОФ

Sattakanipāto

 

 

459-465. Sundarasamudda

 

 

Украшенная, напомаженная,

 

В сандала благоухании,

 

С гирляндами цветов, гетера;

 

 

Она сандалии свои сняла,

 

А руки протянула пред собою,

 

Сложив ладони у груди.

 

Заговорила со мною нежно,

 

Улыбкой лучезарной одарив.

 

 

«Не слишком ль юн для отречения ты,

 

Моим ученьем лучше занимайся,

 

Ты наслаждайся радостью людскою;

 

И в этом лишь найдёшь ты утешенье –

 

Я пламенем святым клянусь!

 

 

Когда ж вдвоём с тобою постареем,

 

В монашество тогда уйдём мы,

 

И так, двойное благо обретём!»

 

 

Я, глядя на гетеру в тонких одеяньях,

 

С ладонями в перстнях, в анджали,

 

Узрел ловушку Мары,

 

 

Вниманье на причину всех вещей установил;

 

Опасность стала ясно мне видна,

 

Разочарование к миру вдруг меня пронзило.

 

 

Мой ум таким путём освободился,

 

О, как волшебна Дхамма!

 

Достиг трёх знаний я,

 

Исполнено Ученье Татхагаты.

 

 

 

466 -472. Lakuṇṭakabhaddiya

 

 

В джунглях диких вдали от парка Амбатака,

 

Бхаддия, жажды корень вырвав, пребывает в джхане.

 

 

В восторге люди от лютни, цимбалы, от барабанов, —

 

А я ж в тени деревьев, ликую от слов Бхагавана.

 

 

Если б был мне шанс выбрать дар любой,

 

То бы всем богатствам мира

 

Предпочёл бы я памятование о теле.

 

 

Те, кто чтит меня из-за формы,

 

Или мил кому мой голос,

 

Те лишь следуют за своими влечениями,

 

И меня не знают они.

 

Не ведают, что внутри и снаружи;

 

Глупцы, ведомые лишь словами,

 

Угодить в западню им легко.

 

 

Те, кто видит внутри и снаружи:

 

Не смутить их словами и гласом

 

Путь их прям и приводит к цели.

 

 

473-479. Bhadda

 

 

Единственным сыном,

 

Лелеемым близкими всеми;

 

Благословениями и молитвами

 

Я с детства раннего был окружён[50].

 

 

Из состраданья, счастья мне желая,

 

Привели родители к Благословенному меня.

 

 

«Он трудно дался нам,

 

Ребёнок нежный, вскормленный в достатке.

 

Мы отдаём его тебе, Защитник,

 

Быть может Помощником для Победителя

 

Он станет».

 

 

Учитель повелел Ананде:

 

«Пусть мальчик примет постриг,

 

Ждут впереди его великие дела!»

 

 

Меня в монахи снарядив,

 

Учитель вошёл в свою обитель.

 

Так, перед закатом самым

 

Я освободился от оков.

 

 

Но не забыл Учитель обо мне,

 

И молвил: «Иди же, Бхадда!»

 

Его наказ стал мне упасампадой.

 

 

В семь лет я бхиккху стал,

 

Достиг трёх знаний, —

 

О, как прекрасна Дхамма!

 

 

480-487. Sopāka

 

 

Увидел лучшего я из всех людей,

 

В террасы прохладе прогуливался он взад и вперёд,

 

Ступив навстречу, я почести ему воздал.

 

 

С накинутой чиварой, сложив ладони,

 

Я следовал за ним, ступая рядом,

 

За высшим из существ, за беспорочным.

 

 

Всеведущий задал мне один вопрос;

 

Без страха дал ему ответ я.

 

 

Обрадовал его ответ мой,

 

Окинул Татхагата взором Сангху.

 

«Для жителей Анги и Магадхи

 

Сказанное здесь – благословение,

 

И одарить тебя они достойны:

 

Чиварою, едою и жилищем.

 

Пусть будет это посвящением твоим,

 

Сопака».

 

— Так молвил Татхагата.

 

 

 

В семь лет я бхиккху стал,

 

Влачу последнее здесь тело, —

 

О, как волшебна Дхамма!

 

 

 

487-493. Sarabhaṅga

 

 

Сокрушив руками тростники,

 

Я хижину себе возвёл,

 

И стал известен как «крушитель тростника».

 

 

Но не пристало больше мне губить растения;

 

Такое правило заведено было Готамой знаменитым[51].

 

 

Не знал я прежде недуга причины,

 

Однако, раз услышав Учение того,

 

Кто затмевает разумом богов,

 

Я, Сарабханга, недуг разглядел.

 

 

Прямой дорогою прошёл Готама,

 

А до него Випасса, Сикхи, Весабху,

 

Какусадха, Конагамана и Кассапа[52].

 

 

Свободные от жажды, от цепляний,

 

Семь этих будд достигли края;

 

И возвестили о Дхамме совершенной.

 

Об истинах арийских четырёх

 

Из состраданья к существам заблудшим:

 

О тяготе и прекращении её.

 

 

Сансары бесконечный вихрь закончен,

 

Когда истлеет тело и угаснет жизнь,

 

Не будет продолжения скитаний.

 

Я полностью теперь освобождён.

 

 

ВОСЕМЬ СТРОФ

Sattakanipāto

 

 

494-501. Mahākaccāyana[53]

 

 

Не следует излишне работать,

 

С людьми чрезмерно сходиться.

 

Не следует суетиться,

 

К дарам и богатству стремиться.

 

 

Кто жаден до вкусов, тому не понять

 

Тот путь, что к счастью ведёт.

 

 

Знатных семейств почитание –

 

Подобно зыбкой трясине.

 

А слава – стрела, вонзённая в грудь,

 

И вынуть её нелегко.

 

 

Не ближние в злой судьбе виноваты, —

 

Лишь сам он мыслей злых причина,

 

Поступками плетётся каммы паутина.

 

 

Не слово сказанное делает вором;

 

Не по чужому слову

 

Становится святым отшельник.

 

И всякий знает правду о себе,

 

О нём и дэвам нечего скрывать.

 

 

Не ведает глупец, что гибель ждёт его, —

 

Кто ведает о том, тот не враждует.

 

 

Хранящий мудрость жив и потеряв богатство;

 

Кто ж мудрость потерял – тот словно уже умер.

 

 

Глазами видится и слышится ушами,

 

Кто мудр, не станет отвергать,

 

Что явно видимо и слышимо ему.

 

 

Имеющий глаза, но словно бы слепой,

 

С ушами, но словно он не слышит,

 

И обладая мудростью, но словно бы дурной,

 

Как слон он сильный, но скованный цепями.

 

Стремись к усердию, о, друг,

 

Лишь цель когда достигнута, есть время отдохнуть.

 

 

502-509.  Sirimitta

 

 

Без гнева, хитроумия и клеветы —

 

И после гибели, не горевать такому бхиккху.

 

 

Без гнева, хитроумия и клеветы,

 

Хранящий двери чувств —

 

И после гибели, не горевать такому бхиккху.

 

 

Без гнева, хитроумия и клеветы,

 

Богатый в добродетелях мирских —

 

И после гибели не горевать такому бхиккху.

 

 

Без гнева, хитроумия и клеветы,

 

Лишь добрыми друзьями окруженный —

 

И после гибели не горевать такому бхиккху.

 

 

Без гнева, хитроумия и клеветы,

 

С мудростью взращенной,

 

И после гибели не горевать такому бхиккху.

 

 

Чья вера в Татхагату непоколебима,

 

Кто не корыстен в поведении своём,

 

Тот благородным друг и восхваляем ими;

 

 

Кто верен Сангхе, кто видит ясно,

 

Того здесь жизнь проходит не напрасно,

 

И бедным не зовётся он.

 

 

Пусть мудрый поминает Дхамму,

 

Склоняет к вере, к безупречности себя,

 

К умелому прозренью в суть вещей.

 

 

510-517. Mahāpanthaka

 

 

Когда увидел я того, кто мир преодолел,

 

Наставника для тысяч мудрецов,

 

Меня пронзило озаренье.

 

 

Зреть Совершенного ведь редкая удача.

 

Как смертному её не упустить?

 

Я выразил ему своё почтение.

 

 

Оставив сыновей, жену, богатство,

 

Я волосы обрил, ушёл в скитанья.

 

 

Умелый в созерцаньи,

 

И двери чувств хранящий,

 

В почтеньи к благородным я живу.

 

 

В решимости достичь пути конца,

 

Что рождена где-то в глубинах сердца;

 

Что не даёт на месте усидеть,

 

Покуда не избавлюсь я от вожделенья.

 

 

Так проходила жизнь, —

 

Вы удивитесь рьяности такой!

 

Я вспомнил прошлые обители свои,

 

Очищенным божественным оком.

 

Я арахант, достойный почитания,

 

Освобождённый от цепляний всех.

 

 

Уж близится ночи конец,

 

Забрезжил рассвет вдалеке;

 

Вся кончена жажда во мне,

 

Сидящем со скрещёнными ногами.

 

 

ДЕВЯТЬ СТРОФ

Navakanipāto

 

 

518-526. Bhūta[54]

 

 

Когда мудрец, узревший тяготу старения и смерти,

 

Которая неведома глупцам,

 

Познал закон страдания, путём уменья в созерцании,

 

Нет большей радости ему, чем эта.

 

 

Когда мудрец, изгнавший корень боли – жажду,

 

Покончил с разрастанием[55], путём уменья в созерцании,

 

Нет большей радости ему, чем эта.

 

 

Когда мудрец, понявший восьмеричный путь,

 

Что величайший среди путей,

 

Смыл зло с себя, путём уменья в созерцании,

 

Нет большей радости ему, чем эта.

 

 

Когда мудрец, достигший беспечалья,

 

Отбросил кандалы, путём уменья в созерцании,

 

Нет большей радости ему, чем эта.

 

 

Когда грозою туча готова разразиться,

 

Грохочет гром и ливень,

 

Смывает птиц дороги в небесах,

 

Монах, ушедший в горы, джханы достигает,

 

Нет большей радости ему, чем эта.

 

 

Когда, на берегу реки,

 

Увенчанной гирляндами цветов и тростника,

 

Мудрец сидит, поистине счастливый в созерцании,

 

Нет большей радости ему, чем эта.

 

 

В лесу безлюдном ночью зверь рычит ли,

 

Иль дэвы свои ливни льют,

 

Монах в своей пещере созерцает,

 

Нет большей радости ему, чем эта.

 

 

Все вихри мыслей успокоил,

 

Монах, укрывшийся в расщелине горы,

 

Избавился от язв, путём уменья в созерцании,

 

Нет большей радости ему, чем эта.

 

 

Когда ликует разорвавший все оковы,

 

Когда он вынул из груди стрелу,

 

Когда избавился от жажды он,

 

Нет большей радости ему, чем эта.

 

 

ДЕСЯТЬ СТРОФ

Dasakanipāto

 

 

527-536. Kāḷudāyi

 

 

Пунцовым наряжены рощи, почтенный,

 

Как будто в огне пылают деревья.

 

Опали цветы, завязались плоды;

 

И время настанет вкусить их, герой!

 

 

Чудесны деревья в цветенья поре,

 

Повсюду благоуханье их слышно;

 

В ожиданьи плодов раскиданы лепестки.

 

И время настало эти рощи покинуть, герой!

 

 

Не зябко, не жарко, в эту пору, почтенный —

 

И самое время для путешествий!

 

Увидят и Сакьи и Колии пусть на Востоке,

 

Тебя, пересекающего реку Рохини.

 

 

С надеждою пашут поля,

 

С надеждою семена они сеют;

 

С надеждою в море уходят купцы.

 

Надежда, что тлеет во мне –

 

Пусть сбудется же и она!

 

 

Вновь, люди, и вновь семена свои сеют,

 

Вновь, боги, и вновь посылают дожди.

 

Вновь, земледельцы пашут поля,

 

И вновь закрома заполняют зерном.

 

 

Вновь, в поисках, вновь, нищие бродят,

 

Вновь, добрые люди им подают,

 

И вновь ликуют дарители на небесах.

 

 

С мудростью очищает семь поколений герой,

 

Сакка, ты бог для меня из богов,

 

Рождён от тебя был истинный Муни!

 

 

Суддоханой звали отца героя,

 

Мать его звали Майей,

 

Выносив бодхисатту под сердцем своим

 

Радуется она на небесах тридцати трёх.

 

 

Оставив мир, и Готами возродилась на небесах,

 

Пять дивных радостей вкушает,

 

Окружённая она богами.

 

 

Я Будды сородич,

 

Сносящий то, что снести так трудно;

 

Почтенного Ангирасы сын.

 

Воистину ты дед мой, о Готама!

 

 

537-546. Ekavihāriya[56]

 

 

Славно жить в лесу одному,

 

Когда нет никого вокруг.

 

 

Решился в дикий лес уйти я,

 

Восхваляемый Буддой великим.

 

Там, в одиночестве вести

 

Святую буду жизнь.

 

 

С усердием и решимостью,

 

Ступлю в чащу лесную,

 

Где любят резвиться слоны,

 

Где радость находят йоги.

 

 

Под сенью цветов Ситаваны прохладной,

 

Я, ноги омыв в ручье,

 

Прогуливаться буду в горной пещере.

 

 

Когда же я, одинокий, в лесу, когда

 

Стану жить, свободным от хвори?

 

 

Задуманное, исполнить должен я сам,

 

Другие помочь тут не в силах.

 

Исполнятся пусть мои чаяния!

 

 

Облачусь в ученья доспехи,

 

В лес тёмный смело зайду я,

 

И шагу не сделаю назад я, покуда,

 

Не достигнет свободы мой ум.

 

 

Свежий ветер обдувает лицо,

 

Я взойду на вершину,

 

И покончу с незнаньем.

 

 

В дубраве цветущей,

 

В прохладе пещеры,

 

Я буду счастьем упиваться

 

Свободой на Гириббадже.

 

 

И вот я тот, достигнута, чья цель,

 

Словно на глади озера луна отражена.

 

Отброшены все кандалы мои,

 

Нет больше возрождения для меня.

 

 

547-556. Mahākappina

 

 

Враг не найдёт к тому лазейки,

  

Готов кто к встрече с будущим своим,

 

Хорошее будь оно иль дурное.

 

 

Лишь тот, кто растил, лелеел каждый миг

 

Памятованьем о дыхании

 

Способен мир сей озарить,

 

Луне подобно, что путникам дорогу освещает.

 

 

Поистине безмерен, чист мой ум,

 

Постигший и ады и небеса,

 

Сияющий повсюду он[57].

 

 

И даже растеряв богатство, тот,

 

Кто мудр, —

 

Не будет сокрушаться и стенать,

 

А мудрость не обретший —  словно мёртв.

 

 

Ведь только мудрость различит

 

Всё мира истинное зло;

 

Кто с нею рядом, тот даже в радости увидит суету.

 

 

Кто был рождён, погибнуть должен, —

 

Что удивительного в том?

 

Смерть за рожденьем следует всегда:

 

Всё, что возникло, исчезает здесь –

 

Таков извечный ход вещей.

 

 

Полезные при жизни три:

 

Богатство, слава, власть –

 

Для мёртвого пустышки лишь;

 

Рыдания близких провожают в мир иной.

 

 

Стенания о смерти и о жизни,

 

Как маски безобразят лица их,

 

И умаляют здоровье их и разум,

 

Что только радует врагов;

 

И те, желает кто добра, стенаниям не рады.

 

 

Ты, зная это, желай своей родне

 

Быть равностной со всем на свете,

 

Чтоб выполнить они могли свой долг,

 

Как реку бурную переплывают на плоте.

 

 

 

557-566. Cūḷapanthaka

 

 

Тернист и извилист мой путь,

 

Я был презираемым в прошлом.

 

Брат меня гнал со прочь словами:

 

«Уходи обратно домой!»[58]

 

 

Стоял я у входа в вихару,

 

Заплаканный, в сердце с тоскою,

 

И было великое желание Дхамму понять мне.

 

 

К вихаре Бхагаван подошёл,

 

Коснувшись моей головы, и за руку взяв

 

В вихару меня возвратил.

 

 

Преисполненный сострадания,

 

Он кусок ткани дал мне для обмывания;

 

«Внимательным будь к чистоте этой ткани», —

 

Молвил он так.

 

 

Возликовал я, услышав эти слова.

 

И так, обрёл самадхи,

 

Чтоб назначения высшего достичь.

 

 

Я знаю свои прошлые обители теперь,

 

Умом божественным я вижу их.

 

Три знания достигнуты,

 

Исполнено ученье Татхагаты!

 

 

Явив своё обличье тысячи раз,

 

Я дожидался часа своего средь манговых деревьев.

 

 

Учитель мне посланника явил;

 

О времени назначенном послание получив,

 

Я взмыл по воздуху и к Учителю прибыл.

 

 

Склонившись у его стоп.

 

Я сел с одной стороны,

 

Подарок свой вручил.

 

 

Получает дары он со всего мира,

 

Неизмеримо поле заслуг,

 

Принял Учитель мой дар.

 

 

567-576. Kappa

 

 

Нечистотами полно оно,

 

Источник грязи,

 

Застойное болото, опухоль, нарыв.

 

 

Сочится оно кровью с гноем,

 

Смердит словно выгребная яма,

 

Из множества оно струится дыр.

 

 

Стянуто сухожилиями,

 

Покрыто мясом,

 

Обёрнуто кожей:

 

Тело это бесполезно.

 

 

Скелет его каркас,

 

И, сшитый жилами,

 

Он двигаться способен.

 

 

Неумолимо мчится это тело

 

К погибели, к обители владыки Мары.

 

Но кто при жизни сумел отбросить тело,

 

Тот после смерти идёт туда, куда сам пожелает.

 

 

Неведением объято тело,

 

Четырьмя узами опутано оно;

 

Его уносят наводнения,

 

Как с щепкою играет водоворот.

 

 

Подверженное пяти загрязнениям,

 

Мыслью водимо оно и там и тут.

 

Слепая кукла для влечений,

 

Что кроются незнания пороком.

 

 

Так движется в круговороте тело,

 

В потоках, управляемое каммой:

 

Но мчится оно лишь к разрушению,

 

То возрождаясь, то распадаясь вновь

 

Приходит тело к своему концу.

 

 

Кто в слепоте своей упорен,

 

Кто держится за тело, как за «я»[59],

 

Зловонной плотью наполняют кладбища,

 

К бессмысленным рождениям спеша.

 

 

Кто тело это отринул при жизни,

 

Как палкой отбрасывают гадюку,

 

Тот самый корень печали вырвал,

 

Достигнет он Ниббаны без труда.

 

 

577-586. Upasena

 

 

Отшельнику чтоб обрести уединение,

 

В обителях тех лучше оставаться,

 

Пристанищем что служат для зверей.

 

 

Пусть собирает он обрывки тканей с кладбищ,

 

Из них сошьёт себе он верную чивару.[60]

 

 

Затем с умом смиренным,

 

И охраняя двери чувств,

 

Пусть ходит он за подаянием от дома к дому,

 

Не отдавая предпочтенья никому.

 

 

Пусть пища его будет грубой, —

 

Негоже бхиккху за вкусами гоняться;

 

До вкусов жадный ум ведь не достигнет джханы.

 

 

Довольствующийся тем, что есть,

 

И не имея множества желаний,

 

Живёт один, без суетливых он друзей.

 

 

Пусть глупым не боится он казаться;

 

Ведь мудрый знает меру и в речах,

 

Что говорятся среди Сангхи.

 

 

Словами злыми пусть никого он не бранит,

 

И ближнему не роет он могилу;

 

Пусть патимоккху[61] он соблюдает неуклонно,

 

И будет пусть умерен он в еде.

 

 

Умелый в знании возникновения ума;

 

Он время ведает для проникновенья и покоя.

 

 

Усердный, стойкий и неутомимый,

 

Пусть не довольствуется он малым,

 

Шагает лишь к страданий прекращенью.

 

Отшельник, так живя, оковы все отбросит,

 

Достигнет непременно он Ниббаны.

 

 

587-596. Gotama

 

 

Он чаяния свои пусть понимает ясно,

 

Склоняет пусть к Учению себя,

 

И помнит, что отшельнику во благо.

 

 

Достойные друзья и верные воззрения,

 

Почтение к учителю своему, —

 

Вот что отшельнику во благо.

 

 

Признание Будды, Ученья как есть,

 

И Сангхе воздавание славы, —

 

Вот что отшельнику во благо.

 

 

Благое поведение, праведная жизнь,

 

Ума унятие водоворота, —

 

Вот что отшельнику во благо.

 

 

Приятные манеры;

 

Знание того, что должно избегать;

 

И следование к высшей цели, —

 

Вот что отшельнику во благо.

 

 

В лесу жилище, где шума нет и суеты,

 

Вот что отшельнику во благо.

 

 

Нравственность, обученность,

 

Проникновение в Дхамму,

 

Великой истины прозренье,  —

 

Вот что отшельнику во благо.

 

 

Приятие изменчивости и безличности,

 

Непривлекательности форм и отвержения мирского —

 

Вот что отшельнику во благо.

 

 

Взращивание звеньев Пробуждения,

 

Сверхсил, способностей, арийского пути,  —

 

Вот что отшельнику во благо.

 

 

Пусть всю отбросит жажду он,

 

Разрушит пусть оковы все,

 

Живёт он пусть освобождённым, —

 

Таков отшельника удел.

 

 

 

ОДИННАДЦАТЬ СТРОФ

Ekādasanipāto

 

597-607. Saṅkicca

 

 

Где в лесу дождливом для тебя отрада,

 

Для чего, дитя, ты словно птица, тут живёшь?

 

Чем тебя так манит славная Верамба[62],

 

Помогает в джхане что тебе?[63]

 

 

Подобно ветру, что тучи гонит в сезон дождей,

 

Так и уединение радует меня.

 

 

Вороны вид, из яйца рождённой,

 

Что чёрной тенью над кладбищем кружит,

 

Во мне памятование пробуждает,

 

Бесстрастием окутано оно.

 

 

Не охраняемый другими,

 

Других он сам, не охраняя,

 

Живёт счастливо такой бхиккху,

 

Свободным став от всех страстей.

 

 

Там, где прозрачные ручьи, скалистые ущелья;

 

Пасутся стройные олени, скачут обезьяны;

 

Там, где покрыты мхом каменья, а поутру трава в росе,

 

Ликую я в уединеньи.

 

 

Я жил в пещерах, средь зарослей колючих,

 

Где звери дикие лишь бродят,

 

Но мысли:

 

 «Пусть будут они убиты»,

 

«Пусть будут взяты они в плен!»,

 

«Пусть будут они страдать» —

 

Никогда не являлись мне.

 

 

Учитель дал давно мне верные уроки,

 

И я исполнил все его наказы:

 

Тяжкое бремя снято с меня,

 

И тяга к возрождению угасла.

 

 

Я выполнил всё то, ради чего живётся жизнь святая –

 

Я разрубил узлы и все разбил оковы.

 

 

Не пристращаясь к жизни,

 

И смерти не страшась;

 

Я часа своего спокойно дожидаюсь,

 

Как воин верный ждёт приказа.

 

 

Не пристращаясь к жизни,

 

И смерти не страшась;

 

Я часа своего спокойно дожидаюсь,

 

С осознанным стреноженным умом.

 

 

ДВЕНАДЦАТЬ СТРОФ

Dvādasanipāto

 

 

608-619. Sīlavattheragāthā

 

 

Пусть в этом мире жизнь он чистую ведёт,

 

Ведь добродетель, будучи взращённой,

 

Для всех лишь благоденствие несёт.

 

 

Пусть мудрый, процветания себе желая

 

И возрождения на небесах,

 

Лелеет и хранит земную добродетель.

 

 

Он, в непорочности живя, друзей хороших обретёт,

 

А кто порочен, тот других лишь оттолкнёт.

 

 

О том, кто в поведении своём бесчестен,

 

Разносится по сторонам молва дурная;

 

Быстрее славу обретёт, чьё знамя – добродетель,

 

Повсюду его люди привечают.

 

 

Ведь добродетель – матерь нравов благородных,

 

Содержится пусть в чистоте она.

 

 

Сосредоточенность и сдержанность ума —

 

Присуща буддам эта добродетель;

 

Содержится пусть в чистоте она.

 

 

Большая добродетель – высшая есть сила,

 

Оружие она и верная защита,

 

Истинное человека украшение.

 

 

Как крепость неприступная перед врагом,

 

Встречает мира зло устойчивая добродетель.

 

 

C ней не страшна и дальняя дорога,

 

Она для путника – хорошая повозка,

 

Что довезёт в назначенное место.

 

 

Глупец томится в этом мире,

 

И после смерти он томится,

 

Везде страданья терпит тот,

 

Кто поступками благими обделён.

 

 

Ликует мудрый в этом мире,

 

И после смерти он ликует,

 

Имея правильное понимание, счастлив он повсюду,

 

С ним рядом – добродетель и сосредоточение.

 

 

Добродетель — высшее есть благо в мире,

 

И тот, кто добродетелен и мудр –

 

Поистине превыше всех на небе и земле.

 

 

 

620-631. Sunīta

 

 

Рождён я был в семье простолюдинов,

 

С трудом нам пропитанье доставалось;

 

Вдвойне был жалок мой удел:

 

Я собирал увядшие цветы с могил.

 

 

Был презираемым другими,

 

Я слышал только лишь насмешки;

 

Но всё ж достоинства я не терял,

 

И честным быть всегда старался.

 

 

В один из дней я Совершенного увидел[64],

 

Что с Сангхой своей мимо проходил;

 

Великого героя, что посетил Магадхи.

 

 

Корзины старые свои отбросив,

 

Я в ноги кинулся ему;

 

Из состраданья он остановился

 

Великий человек.

 

 

С благоговеньем встал с одной я стороны,

 

И попросил у Бхагавана посвящения.

 

 

Сказал Участливый ко всему миру,

 

«Иди, о, бхиккху!»,

 

И стало это посвящением мне.

 

 

Я в одиночестве, в чащобе дикой,

 

Все наставления старался исполнять

 

В усердии неутомимом.

 

 

Я вспомнил прошлые обители свои,

 

Однажды, в первой части ночи.

 

А во второй обрёл божественное око,

 

И всё неведенье разрушил в третьей.

 

 

Так, в завершенье ночи,

 

Когда рассвет уже забрезжил,

 

Ко мне явились Брахма с Индрой[65],

 

Их были руки сложены в анджали,

 

Мне выражали так они расположенье.

 

 

«Почтение тебе, о, благородный!

 

Почтение тебе, мудрец!

 

Оковы все твои отброшены теперь,

 

Воистину, достойный поклонения!»

 

 

Узрев меня в компании богов,

 

Татхагата с улыбкою сказал:

 

«Путём смирения себя,

 

И жизни беспорочной,

 

Становится брахманом человек[66]».

 

 

ТРИНАДЦАТЬ СТРОФ

Terasanipatā

 

 

632-644. Soṇa

 

 

Кто знаменитым в царстве был когда-то,

 

Кто назывался Анги[67] правою рукою,

 

Теперь известен он и в Дхамме, —

 

Как Сона, что преодолел страданья[68].

Тот, кто отбросил и отрезал пять,

 

И пять развил;

 

Отшельником такого называют,

 

Тем, что пересёк поток.

 

 

Мудрость, добродетель, созерцание, —

 

Далёк от них высокомерный и небрежный бхиккху,

 

Влекут его лишь внешние объекты.

 

 

Он должное исполнить не спешит;

 

Однако неблагое ему легко даётся,

 

И загрязнения его лишь возрастают.

 

 

Усердный бхиккху в памятовании пребывает,

 

Он избегает неблагое совершать,

 

И устремлён к тому, что лишь приносит пользу.

 

Таким путём помалу исчезают загрязненья,

 

Всегда внимателен и ясен его ум.

 

 

Так следуй же и ты прямой дорогой,

 

Путём, что Буддой был провозглашён;

 

Остерегайся ты путей окольных,

 

И каждый миг не забывай о цели,

 

Так ты придёшь к Покою.

 

 

Я прежде непомерное усилье прилагал,

 

Но раз Учитель мне рассказал о лютне притчу,

 

Уразумев её, я получил урок.

 

 

Я развивал покой для высшей цели,

 

Достиг трёх знаний и исполнил ученье Татхагаты.

 

 

От мира отречённый, хранящий тишину,

 

Не знающий насилья, отвергший жажду;

 

Отрезавший цепляния, лишённый омрачений,

 

Он оком чистым видит возникновение внутренних опор,

 

И полностью теперь освобождён.

 

 

Для вольного, чей успокоен ум,

 

Нет больше ничего, что надобно исполнить.

 

 

Как крепкая скала, что неподвластна ветру,

 

Таков отшельника разум и не влекут его

 

Те звуки, запахи, касанья, формы, вкусы,

 

Те образы, что сладостно манили.

 

Неколебим и прочен теперь ум,

 

Он наблюдает лишь исчезновение явлений.

 

 

 

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ СТРОФ

Cuddasanipāto

 

645-658. Khadiravaniyarevata

 

 

С тех самых пор, как я оставил дом

 

И жизнь пустынную начал,

 

Не помню мысли неблагой я ни единой[69].

 

 

«Пусть будет он убит!

 

Страдать пусть они будут!» —

 

Таких я дум не ведаю давно.

 

 

Я полон дружелюбия ко всем,

 

Его взрастил я, как показал мне Бхагаван.

 

 

Всем существам я друг и, сострадая им,

 

Я пребываю в Брахмы доброте,

 

Найдя отраду в невреждении другим.

 

 

Несокрушима, несгибаема та доброта,

 

И радует лишь чистые умы,

 

Ведь недоступна она злым.

 

 

Безмыслия достигнув, в молчаньи пребывая,

 

Я, ученик Потомка солнца, скале подобен,

 

Стоящей крепко, стихии неподвластной.

 

 

Для тех, кто беспорочен, кто ищет чистоты,

 

Даже песчинка зла покажется огромной.

 

 

Как охраняет воин свою крепость,

 

Так каждый пусть блюдёт себя,

 

Он время пусть не упускает.

 

 

Ни смерти не страшась,

 

Ни наслаждаясь жизнью;

 

Я ожидаю часа своего,

 

Как за труды оплаты ждёт работник.

 

 

Ни смерти не страшась,

 

Ни наслаждаясь жизнью;

 

Я ожидаю часа своего,

 

В осознанности ясной.

 

 

Учитель ждал меня –

 

Исполнил я его заветы,

 

И сбросил тяжкое ярмо,

 

Всё, что вело к быванию – оставил.

 

 

Достиг я цели той,

 

Ради которой был дом променян на бездомье:

 

Избавился я от оков.

 

 

Отриньте вы беспечность,

 

В усердии пребывайте –

 

Таков мой вам совет,

 

Я ж успокоюсь в Ниббане без остатка,

 

Освобождённый полностью теперь.

 

 

659-672. Godatta

 

 

Как конь породистый, чья ноша тяжела,

 

Несёт её и на судьбу не ропщет;

 

 

Так будь и ты, исполненный прозреньем,

 

Как бесконечный океан водою,

 

И не смотри же на других с презреньем,

 

Ведь благородным лишь доступна Дхамма.

 

 

Раздавленные времени поступью тяжёлой,

 

Запутанные существа в темнице лабиринтов,

 

Под властью скорби влачат своё быванье,

 

Страданья бесконечные претерпевая.

 

 

Для радости причина – они тотчас ликуют,

 

Есть место для печали – и вот они тоскуют;

 

Поражены глупцы этими двумя,

 

Не видят вещи так, как есть они.

 

 

Но кто и в радости, и в горе

 

Пребудет в середине между ними,

 

Преодолеть сумеет колебания,

 

С умом недвижимым, скале подобным.

 

 

Настигнет его прибыль иль утрата,

 

Людская слава или хула,

 

Будь тягота или блаженство[70], —

 

Мудрец не пристрастится ни к чему,

 

Как лотоса цветок в пруду;

 

Везде он счастлив и ничем он не смутится.

 

 

Порой утрата справедлива и прибыли не быть,

 

И лучше потерять, чужое чем присвоить.

 

 

Есть слава среди тех, кто мудрости лишён,

 

И среди тех, кто ею одарён – забвенье;

 

Безвестность мудрого превыше глупой славы

 

И лучше суд от мудрых, чем восхваления глупцов.

 

 

Есть счастье в чувствах и есть уединения страданье,

 

Но боль уединения превыше радости страстей.

 

 

Есть жизнь без Дхаммы и умирание в Дхамме,

 

И лучше в Дхамме смерть принять, чем без Ученья жить.

 

 

Отринув гнев и страсти, он всегда покоен,

 

И нитями мирскими не связан он,

 

Нет больше для него пристрастий.

 

 

Развив уменья, способности и силы,

 

Достиг он Высшего и успокоился в Ниббане.

 

 

 

ШЕСТНАДЦАТЬ СТРОФ

Soḷasanipato

 

673-688. Aññākoṇḍañña

 

 

Вкус чистой Дхаммы мне доверие внушил;

 

Бесстрастию она учила без цепляний.

 

Вокруг так много манящих вещей;

 

Что ум смущают и томленье вызывают.

 

 

Как ливень долгожданный пыль сбивает,

 

Так успокаивает мудрое прозренье.

 

 

Все сотворённое изменчиво, —

 

Кто видит это ясно,

 

Тот пресыщается страданием,

 

Вот к очищению путь[71].

 

 

Все сотворённое мучительно, —

 

Кто видит это с ясностью,

 

Тот пресыщается страданием,

 

Вот к очищению путь.

 

 

Все дхаммы самостью обделены, —

 

Кто видит это с ясностью,

 

Тот пресыщается страданием,

 

Вот к очищению путь.

 

 

Конданья тхера, энергичный, 

 

После Сугаты[72] пробудился вскоре[73],

 

Рождения и смерти он оставил,

 

Жизнь незапятнанную вёл.

 

 

Ловушки, наводнения и водовороты;

 

И горы, что так трудно покорить.

 

Преодолевая все преграды,

 

И достигая берега Того,

 

Так бхиккху изгоняет Мару.

 

 

Надменный и пустой, ведущий дружбу с глупыми людьми,

 

В водовороте гибнет он, волной накрытый.

 

 

Но тот, кто скромен, чьи успокоены волненья,

 

Ведёт кто дружбу с добрыми людьми,

 

Усердный, он положит всем страданиям конец.

 

 

Пусть осаждаем он москитами в лесу,

 

Он стерпит всё, как слон на поле битвы, осознанность храня.

 

 

Ни смерти не страшась,

 

Ни наслаждаясь жизнью;

 

Я ожидаю часа своего,

 

Как за труды оплаты ждёт работник.

 

 

Ни смерти не страшась,

 

Ни наслаждаясь жизнью;

 

Я ожидаю часа своего,

 

В памятовании и ясности.

 

 

Я навестил Учителя и следовал его заветам,

 

И сброшена теперь та ноша, что тяжела была,

 

Не будет больше новых становлений.

 

 

Исполнил я предназначенье,

 

Достиг той цели, которой ради в жизнь пустынную ушёл,

 

Что нужно мне ещё?..

 

 

689-704. Udāyi

 

 

Пробужденный, усмирённый,

 

На пути прямом он Брахмы

 

Радуется умиротворению ума[74].

 

 

И люди чествуют его,

 

Познавшего предел явлений,

 

И дэвы головы пред ним склоняют –

 

Так слышал я от арахантов.

 

 

Перешагнув ограниченья,

 

Распутав хитрые узлы,

 

Очистив золото от глины,

 

Он радуется свободе от страстей,

 

Как злато очищается от камня.

 

 

И словно великан, что превосходит

 

Тех, кто великаном лишь зовётся

 

Он возвышается над миром,

 

Как Гималаи, что стремятся ввысь.

 

 

Я восхваляю этого слона[75],

 

Нет зла крупинки даже в нём,

 

Могучи ноги передние его,

 

Что мягкость с невреждением несут.

 

 

Памятование и ясность –

 

Это другие две ноги.

 

Доверие – умелый хобот,

 

И равностность, как бивни белоснежные его.

 

 

Познание явлений – голова,

 

Живот его – вместилище для Дхаммы,

 

А хвост – к уединенью склонность.

 

 

И в созерцании дыханья,

 

Слон этот спокоен, когда идёт,

 

Спокоен он, когда недвижим.

 

Повсюду сдержан этот слон,

 

И в том благословение его.

 

 

Он пищу принимает ту лишь, что чиста,

 

А скверное он отвергает.

 

Накапливать и собирать он избегает.

 

 

Порвав все узы, оковы все разбив,

 

Куда бы он не шёл — идёт он без долгов.

 

 

Как лотос белый, что был рождён в грязи,

 

Изящный и благоуханный,

 

Но к той воде не липнет он.

 

 

И Будда в мире этом также был рождён,

 

И в нём живёт, но миром не тревожим,

 

Как лотос не касается болота.

 

 

Когда кончаются дрова и остывают угли

 

О том костре как о потухшем говорят.

 

 

Пример такой для мудрых дан,

 

Чтоб скрытое во тьме открыть,

 

И слон великий тот – понявший разъясненье.

 

Свободный от желаний, злости, заблуждения,

 

Отбросив тело, слон успокоится в Ниббане.

 

 

 

ДВАДЦАТЬ СТРОФ

Vīsatinipāto

 

705-725. Adhimutta

 

 

Погубленные нами люди

 

Добычи ради или в жертву,

 

Завидев нож, дрожали от испуга[76].

 

 

Но нет и трепета в тебе,

 

Лицо твоё все так же ясно,

 

Скажи, чем вызвано спокойствие твоё,

 

Неужто своего не видишь положенья?

 

 

(Адхимутта):

Нет боли и печали,

 

У покончившего с миром,

 

Преодолевшего все страхи.

 

Иссякла жажда к бытию его.

 

 

Мной видятся явления все как есть,

 

Нет больше ужаса во мне от смерти,

 

Что лишь от бремени есть избавленье.

 

 

Прожита непорочно жизнь моя,

 

В усердии был пройден путь святой.

 

И потому я смерти не страшусь,

 

Она – как окончание хвори для меня.

 

 

Прожита славно жизнь моя,

 

В усердии был пройден путь святой.

 

Безрадостным я вижу бытие,

 

Оно как яд, отвергнуто мной было.

 

 

Достигнув берега иного и выполнив свой долг,

 

Без омрачений и цепляний,

 

Доволен жизни завершеньем он,

 

Словно от наказанья теперь освобождён.

 

 

Постигнув высшей Дхаммы смысл,

 

Он в мире не к чему уж не влечётся,

 

О гибели своей он не горюет,

 

Как о спасении не плачут от пожара.

 

 

Что не возникло бы пред взором,

 

Какое бы явление не случилось –

 

Нет у того владельца, кому оно принадлежит.

 

Так говорит Тот, кто видит ясно.

 

 

Познавший мир

 

Не держится за бытие,

 

Как не хватаются за раскалённый шар.

 

 

«Я был», «я есть», «я буду» –

 

Такие мысли не тревожат ум его.

 

Ведь собранное непременно распадётся

 

О чём здесь может быть печаль?

 

Возникновение форм, поток конструкций;

 

Кто видит ясно всё, тот страх из сердца своего изгнал.

 

 

Взирая с мудростью на мир,

 

Как смотрят на траву и ветки,

 

Не видит в них он «своего»,

 

И понимает так, что не владеет он ничем.

 

И посему он не горюет.

 

 

Пресытился я формой,

 

Другого бытия не нужно мне;

 

И к новым становленьям не влекусь.

 

Отброшено пусть будет это тело

 

И более уж не возникнет вновь.

 

 

Вы поступите с ним, как лучше будет,

 

Ни ненависти, ни любви это не вызовет во мне.

 

 

Слова услышав эти, что власа вздымают на затылке,

 

Из рук своих разбойники выронили острые ножи.

 

Спросили: «Бханте, кто учитель твой?

 

Какой закон познав, пришел ты к умиротворенью?»

 

 

Ответил им он: «Учитель мой есть Победитель,

 

Всезнающий, Всевидящий, с великим состраданьем,

 

Он всех существ целитель.

 

 

Он учит Дхамме высшей,

 

Что к концу приводит.

 

Последовав его ты наставленьям,

 

Достигнешь места, где печали нет».

 

 

Словам вняв этим славным,

 

Отбросили разбойники оружие своё,

 

Навеки некоторые от злого отказались,

 

А некоторые приняли в монахи посвящение.

 

 

Из них же, кто ушёл в Учение Сугаты,

 

Все звенья Пробуждения развив и силы,

 

Коснулись, мудрые Ниббаны,

 

Достигли прекращения оков.

 

 

726-746. Pārāpariya

 

 

К отшельнику Парапарии[77],

 

Что в уединении в джхане пребывал,

 

Явилась мысль:

 

«Какой обет, какое поведение

 

Ведёт к тому, что человек, себя храня,

 

Не причиняет никому вреда?»

 

 

Людские качества, из них одни ко злу,

 

Другие – к благу;

 

Неохраняемые, ведут к ущербу,

 

А охраняемые – к пользе для всего.

 

 

Оберегая способности и силы,

 

Мудрец свой долг всегда готов исполнить,

 

Живым не причиняя зла.

 

 

Блуждает если око по зрелищам и формам,

 

Опасности не видит, не ведая узды,

 

Страдания везде оно лишь достигает.

 

 

Ко звукам если ухо, чаруется и льнёт,

 

Опасности не слыша, не ведая узды,

 

Страдания везде оно лишь достигает.

 

 

К манящим запахам если влечётся нос,

 

Опасности не чуя, не ведая узды,

 

Страдания везде оно лишь достигает.

 

 

К пирам и явствам если язык стремится,

 

Опасности не чуя, не ведая узды,

 

Страдания везде оно лишь достигает.

 

 

К приятному и мягкому если стремится тело

 

В страстях не видит меры, не ведая узды,

 

Страдания везде оно лишь достигает.

 

 

Кто ум от этих дхамм не сторожит,

 

Тот тяготы лишь получает от пяти.

 

Наполненное кровью с гноем, это тело

 

Украшено снаружи лишь искусно,

 

Подобное шкатулке расписной.

 

 

Как может обернуться ядом сладость

 

Так к милому влеченье становится приманкой,

 

Подобно лезвию, намазанному мёдом.

 

 

Вид женщины, её прикосновенья, запах:

 

Кто ими обольщен, к терзаниям стремится.

 

Несутся от пяти к другим пяти потоки,

 

Что женщиной зовутся,

 

Лишь силы накопив, их можно одолеть.

 

 

Усердный в Дхамме, смысл её познавший,

 

Хоть чувствами и жив, Ученья не теряет ни на миг.

 

 

Пусть избегает дел пустых он,

 

К упадку приводящих;

 

«Не стоит этого мне совершать», — так размышляет мудрый.

 

Всё, что осмысленно, что дарит радость Дхаммы,

 

Есть высшее, что развивать достойно.

 

 

Охотник за добром чужим,

 

Что нажито обманом иль трудом,

 

В погоне за добычей не гнушается ничем:

 

Готов он ранить, мучить, убивать.

 

 

Строителю подобно, что умело

 

Вбивает колья ряд за рядом,

 

Пусть мудрый силы развивает,

 

Одни при помощи других.

 

 

Усердие, созерцанье, вера,

 

Памятованье, мудрость –

 

Взрастив все эти пять,

 

Брахман ничем смущён не будет здесь.

 

 

Познавший смысл, он пребывает в Дхамме,

 

Исполнивший Татхагаты заветы,

 

Безмерного достиг он счастья.

 

 

747-768. Telakāni

 

 

Хоть был я и усерден в Дхамме,

 

Ума покоя, однако, не обрёл,

 

И посему я вопрошал брахманов[78]:

 

«Кто в мире этом поток преодолел?

 

Кто Высшего, Бессмертного достиг?

 

Какое мне еще Ученье выбрать,

 

Что к цели приведёт меня?»

 

 

Я пойман в сети был, как рыба,

 

Я связан был, как демон Вепачити,

 

Которого Махинда одолел[79].

 

Я бремя в одиночку нёс своё,

 

Был не свободен от отчаянья и скорби.

 

 

Кто мне поможет, кто спасёт меня,

 

Кто к Пробуждению меня направит?

 

 

Какой отшельник, какой брахман,

 

Познавший истину, укажет путь мне

 

К преодоленью мира сего скорби?

 

 

Сомненья и гордыни стрелы,

 

Вражды стрела и жажды бытия, —

 

Застряли глубоко в груди,

 

И сердце моё ранят каждый миг.

 

 

Воззренья ложные ещё я не оставил,

 

Воспоминаньями питая их, мечтами,

 

Озябший, дрожу как лист я на ветру.

 

 

Мой ум терзает самомненье,

 

И тело, что с шестью дверями,

 

За каждым из контактов мчится.

 

 

Нигде вокруг целителя не вижу,

 

Кто мог бы стрелы вынуть из меня[80],

 

Не повредив костей, не раня эту плоть.

 

 

Властитель Дхаммы, Учитель мудрый,

 

Когда тонул в глубоких водах я,

 

Подав мне руку, на берег переправил.

 

 

Я погружен был в топкое болото,

 

Гордыни полный, ленью и обманом,

 

Не в силах грязь и водоросли смыть.

 

 

Неугомонности гроза и туча омрачений,

 

Воззрений вихрь гоняют человека.

 

Повсюду тут текут потоки,

 

Повсюду прорастают сорняки;

 

Кто сможет прекратить потоки?

 

Кто сможет вырвать сорняки?

 

 

(Ответ Будды)

 

Построй запруду, досточтимый,

 

Так ты потоки остановишь;

 

Не позволяй им, словно дерево себя ты подточить.

 

 

Наставник, сделавший оружием мудрость,

 

Стал мне опорой, когда я в страхе

 

Барахтался, ища земную твердь.

 

 

Тонул я так, и мне наставник лестницу подал,

 

Что сделана из Дхаммы сердцевины,

 

И наказал мне страх теперь оставить.

 

 

Взобравшись на памятованья башню,

 

С неё узрел я множество людей,

 

Что, как и прежде я, в неведеньи бродили, как слепцы.

 

 

Поднявшись на корабль, я увидел путь,

 

С надёжной гаванью в конце.

 

 

На высшем том пути извлечена стрела,

 

Причина бываний новых в череде миров.

 

Как долго я пробыл в их заточеньи,

 

Но развязал Сугата узел,

 

Которым связан был я крепко,

 

Излит был яд из сердца моего.

 

 

769-793. Raṭṭhapāla

 

 

Взгляни на эту вычурную куклу,

 

Нечистое собрание частей,

 

Что движутся суматохой мыслей,

 

Опоры твердой не находя нигде.

 

 

Взгляни на эту вычурную куклу,

 

Каменьями увешанную и серьгами.

 

Скелет, что в кожу был обёрнут,

 

Красив лишь одеянием на нём.

 

 

Украшенные ноги, смазливое лицо, —

 

Достаточно, чтоб простака пленить,

 

Но не того, кто ищет берега иного.

 

 

Заплетённые в восемь кос власа,

 

Сурьмою подведённые глаза, —

 

Достаточно, чтоб простака пленить,

 

Но не того, кто ищет берега иного.

 

 

Расписанная, словно драгоценная шкатулка, —

 

Пусть даже и зловонно это тело,

 

Достаточно его, чтоб простака пленить,

 

Но не того, кто ищет берега иного.

 

 

Повсюду ловец расставляет капканы,

 

Но дичь не всегда попадается в них;

 

Наживку схватив, она ускользает,

 

Ловца оставляя ни с чем горевать.

 

 

Поломаны, выброшены его капканы,

 

Не попадётся дичь в них никогда;

 

Наживку схватив, она ускользает,

 

Ловца оставляя ни с чем горевать

 

 

Я вижу в этом мире богачей,

 

Из-за неведения они не делают даров,

 

Из страха они хранят свои богатства,

 

Из жадности хотят чувственных утех.

 

 

Могучий царь, что силой землю покорил,

 

Владеет странами от моря и до моря,

 

Но ненасытен он и жаждет захватить

 

И дальний даже манящий тот берег.

 

 

Царь, богачи и множество людей!

 

Мир оставляют с неутолённой жаждой;

 

Тела покидают, желаньями будучи полны.

 

 

Рыдают их близкие и волосы рвут:

 

«О Боже, погиб он, погиб!»

 

Завернуто тело остывшее в саван,

 

И пламя коснётся вскоре его.

 

 

Гореть ему в одном лишь ткани отрезе,

 

Всю роскошь и богатства оставив позади,

 

И ни родня, ни близкие уж не помогут,

 

Тому, кто в смерти лапы цепкие попал.

 

 

Его богатством овладевают сразу,

 

А сам он велением каммы скитанья свои продолжает,

 

Имущество не следует за ним,

 

Ни дети и ни жёны, ни былое царство.

 

 

За золото не купишь долгую ты жизнь,

 

И с помощью него ты не обманешь старость;

 

Жизнь скоротечна, — помнит это мудрый,

 

Изменчива она, непостоянна.

 

 

Богач или бедняк, глупец ты иль мудрец –

 

Коснется смерти всех костлявая рука;

 

Глупец страшится её прикосновенья,

 

Он как слепой в неведеньи своём;

 

Лишь тот, кто мудр, неколебим.

 

 

Превыше славы и богатства — мудрость,

 

Лишь с нею истинное благо,

 

А без неё в неведеньи своём,

 

Скитаются из мира в мир слепые,

 

Дела свершая злые тут и там.

 

 

От бытия блуждая к бытию,

 

В сансары бесконечной круговерти,

 

Он и других, тех, кто ему поверил,

 

С собою из утробы в утробу увлекает.

 

 

Как вор, застигнутый на месте кражи,

 

Побит бывает за деяния свои,

 

Так и творец дурного наказанья не избежит.

 

В миру ли этом иль ином.

 

 

Сладки, пленительны, милы,

 

Те страсти, что дурманят разум.

 

Видя опасность в них, о царь,

 

Я в жизнь бездомную ушёл.

 

 

Как фрукты падают с деревьев,

 

Так и старые, и молодые, покидают мир;

 

Поняв опасность в этом,

 

Я жизнь отшельника избрал.

 

 

Доверившись, ушёл я в победителя Ученье,

 

И не напрасным стал мой постриг;

 

Свободный от долгов, я ем свой хлеб.

 

 

Я сладострастье вижу как огонь,

 

А злато с серебром – как остриё ножа,

 

О боли помню я вхождения в утробу,

 

Об ужасе великом пылающих адов.

 

 

Затрепетал я и забил тревогу;

 

Покой ко мне лишь с прекращением пришёл.

 

 

Исполнено Пробуждённого наставленье,

 

И бремя тяжкое с груди упало;

 

Оборваны цеплянья, что вели к рожденьям,

 

Исполнено, ради чего велась святая жизнь.

 

 

794-817. Māluṅkyaputta

 

 

Когда на формы он с умом пылающим взирает,

 

Добычей легкою становится внимание его,

 

И памятование прекращается тотчас;

 

В захваченности пребывает он[81].

 

 

Ведь много чувств из созерцанья форм родится,

 

А ум, сметённый жаждою и скорбью,

 

От истинной Прохлады отдалится.

 

 

Когда прислушивается к звукам он с умом горящим,

 

Добычей легкою становится внимание его,

 

И памятование прекращается тотчас;

 

В захваченности пребывает он.

 

 

Ведь много чувств из услажденья слуха родится,

 

А ум, сметённый жаждою и скорбью,

 

От истинной Прохлады отдалится.

 

 

Когда вдыхает ароматы он с умом горящим,

 

Добычей легкою становится внимание его,

 

И памятование прекращается тотчас;

 

В захваченности пребывает он.

 

 

Ведь много чувств из обонянья запахов родится,

 

А ум, сметённый жаждою с досадой,

 

От истинной Прохлады отдалится.

 

 

Когда вкушает яства он с умом горящим,

 

Добычей легкою становится внимание его,

 

И памятование прекращается тотчас;

 

В захваченности пребывает он.

 

 

Ведь много чувств из наслажденья вкусами родится,

 

А ум, сметённый жаждою с досадой,

 

От истинной Прохлады отдалится.

 

 

Когда касанья осязает он с умом горящим,

 

Добычей легкою становится внимание его,

 

И памятование прекращается тотчас;

 

В захваченности пребывает он.

 

 

Ведь много чувств из прикосновений родится,

 

А ум, сметённый жаждою с досадой,

 

От истинной Прохлады отдалится.

 

 

Когда умом горящим он мысли порождает,

 

Добычей легкою становится внимание его,

 

И памятование прекращается тотчас;

 

В захваченности пребывает он.

 

 

Ведь много чувств из размышления родится,

 

А ум, сметённый жаждою с досадой,

 

От истинной Прохлады отдалится.

 

 

Когда он видит формы в памятовании ясном,

 

За формой не влечется внимание его,

 

И ум не будет ей охвачен.

 

 

Ведь у того, кто в памятовании пребывает,

 

Кто наблюдает форм рожденье и уход,

 

Вся жажда к бытию помалу исчезает —

 

Так достигает он страдания конца,

 

Близка Ниббана для него тогда.

 

 

Когда он слышит звуки в памятовании ясном,

 

Ко звуку не влечётся внимание его

 

И ум свободен от влечений.

 

 

Ведь у того, кто в памятовании пребывает,

 

Кто звуков наблюдает рожденье и уход,

 

Вся жажда к бытию помалу исчезает —

 

Так достигает он страдания конца,

 

Близка Ниббана для него тогда.

 

 

Когда он слышит запахи в памятовании ясном,

 

К аромату не влечется внимание его,

 

И ум не будет им охвачен.

 

 

Ведь у того, кто в памятовании пребывает,

 

Кто наблюдает запахов рожденье и уход,

 

Вся жажда к бытию помалу исчезает —

 

Так достигает он страдания конца,

 

Близка Ниббана для него тогда.

 

 

Когда он чует вкусы в памятовании ясном,

 

Ко вкусу не влечётся внимание его,

 

И ум не будет им охвачен.

 

 

Ведь у того, кто в памятовании пребывает,

 

Кто вкусов наблюдает рожденье и уход,

 

Вся жажда к бытию помалу исчезает —

 

Так, достигает он страдания конца,

 

Близка Ниббана для него тогда.

 

 

Когда он чувствует касанья в памятовании ясном,

 

К прикосновенью не влечется внимание его,

 

И ум не будет им охвачен.

 

 

Ведь у того, кто в памятовании пребывает,

 

Кто наблюдает касаний рожденье и уход,

Вся жажда к бытию помалу исчезает —

 

Так, достигает он страдания конца,

 

Близка Ниббана для него тогда.

 

 

Когда он мысли видит в памятовании ясном,

 

За размышленьем не влечётся внимание его,

 

И ум не будет им охвачен.

 

 

Ведь у того, кто в памятовании пребывает,

 

Кто наблюдает мыслей вихрей рожденье и уход,

 

Вся жажда к бытию помалу исчезает —

 

Так, достигает он страдания конца,

 

Близка Ниббана для него тогда.

 

 

818-841. Sela[82]

 

 

Твой вид внушает уважение,

 

Могуч ты телом, статен,

 

Блестит словно золото кожа,

 

И зубы твои как снег,

 

Весь силою ты преисполнен.

 

Великого человека отметки[83],

 

И знатного рода черты,

 

Всегда узнаются в тебе.

 

 

Ясны твои очи, изящно лицо,

 

И ликом хранишь безупречность.

 

Средь Сангхи сияя, как солнце.

 

 

О, обликом славный отшельник,

 

Чего ожидаешь ты от жизни бездомной?

 

Царём над страною быть достоин,

 

Ты истинным быть, колесничим.

 

Быком средь великих героев,

 

Владыкою Джамбудипы.

 

Военные и богачи, правители

Все воины и торговцы,

Станут слугами тебе;

Крестьяне и жрецы,

Ты победитель, властитель,

Тогда тебе слугами будут.

Объяви о своём царстве, Готама!

О царстве своём возвести,

Ты, Готама славный царевич!

 

Я – царь, о Села, царь в Дхамме наивысшей,

О, Села! Царь я в наивысшей Дхамме,

Я – тот, кто запустил колесо, что уж не повернуть вспять.

Я, запустивший колесо, что вспять не повернуть.

 

Ты провозглашаешь Пробуждение совершенное,

Об истинной Дхамме вещаешь,

В непревзойдённой Дхамме;

Учении, что совершенно,

Ты говоришь, что запустил колесо Учения, Готама.

Ты, Готама, славный царевич!

 

Кто ж полководец твой,

Но кто же твой полководец?

Кто катит колесо, запущенное тобою?

Кто катит твоё колесо?

 

Сарипутта, полководец Дхаммы,

Имя его – Сарипутта,

Следующий наставлениям Татхагаты,

Он истинной Дхаммы воитель,

Катит непревзойдённое колесо.

Кто, следуя наставленьям,

Запущенное мною.

Вращает её Колесо.

 

То, что познать было должно – было познано;

Все познано, что должно,

То, что взрастить было должно – было взращено;

Посеянное взращено.

То, что отринуть было должно – было отринуто;

Отвергнуто все то, что должно.

Вот почему я зовусь Буддой, о брахман.

И потому зовусь я Пробужденным, о, брахман.

 

Изгони сомнения свои, брахман,

Ты изгони сомнения свои, отринь,

Изгони!

И помни, трудно в этом мире Татхагату узреть!

Трудно в этом мире узреть Татхагату, пойми!

 

 

И я – сам из тех, кто так редко озаряет собою планету;

Ведь редко озаряет свет его планету.

Я – тот, кто извлекает стрелы.

Врачитель беспорочный он,

Беспорочный, непревзойдённый,

Что извлекает отравленные стрелы.

 

Одолевший Мару с его войском и всех врагов,

Воитель славный, одолевший Мару

Ликующий теперь без страха.

Я ликую, не чувствуя страха, где бы ни оказался.

 

 

Слушай, брахман, что говорит великий герой, победитель зла,

Послушай, Брахман, победителя зла.

Лев, издающий рык.

Услышь рычащего льва.

 

 

Да и кто, увидев его, не обретёт веру,

Его увидев, кто не обретёт

Даже будучи полным сомнения по натуре?

В Учение веру, хоть и полон был сомнений?

 

Пусть тот, кто желает идти со мной – идёт;

Пусть тот, кто желает идти —

Кто не желает – пусть уходит,

Со мною рядом идёт.

Я приму постриг под руководством мудрейшего.

А кто не желает – уходит,

Я постриг приму под началом мудрейшего.

 

Если, брахман, ты идёшь, мы идём с тобою тоже!

Брахман, ты, если идёшь, последуем мы за тобой! —

И три сотни брахманов, сложив ладони в анджали,

Сложив в анджали ладони,

 

Попросили у Сугаты благословения принять их в Сангху.

Просили три сотни брахманов

Сугату принять их в добрую Сангху.

 

Брахмачария была провозглашена,

Была провозглашена брахмачарья,

Видимая мудрыми здесь и сейчас;

Что мудрыми видится ясно.

Для того, кто не беспечен, жизнь святая не будет напрасной.

Жизнь тех, кто не беспечен

Пусть в святости прожита будет.

 

Восьмой день идёт с тех пор, как мы приняли Прибежище, Бхагаван!

С тех пор, как Прибежище в Дхамме

Семь дней мы укрощали себя в Дхамме.

Мы приняли с Бхагаваном.

Семь дней в укрощении минуло.

Сегодня же будет восьмой.

 

Ты – Пробуждённый, ты наставник, ты победитель Мары;

Наставник Пробуждённый, победитель Мары,

Ты вырвал с корнем все омрачения,

Ты вырвал корень омрачений всех,

Перебрался на Тот берег и теперь помогаешь другим.

И перебравшись на Тот берег,

Теперь другим ты помогаешь.

 

Ты превзошёл все привязанности, уничтожил всё зло;

Преодолев цеплянья все ты,

И уничтожив зла ростки,

Ты – лев, без страха и трепета.

Как лев бесстрашный,

В покое пребываешь.

 

Три сотни монахов склонились пред тобою,

Склонились перед Готамой славным,

Сложив ладони в анджали,

Сложили в почтении ладони,

Позволь им припасть к твоим стопам,

Три сотни послушников верных,

Дань почести учителю отдав.

Учителю благодарность воздали.

 

842-865. Kāḷigodhāputtabhaddiya

 

 

Катался я прежде на слонах,

 

Наряженный в бархатные платья,

 

Вкушал я блюда на пирах,

 

Увы, но ускользало счастье.

 

 

Но ныне же ликую я,  

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

Одетый в обноски,

 

Но всё ж ликую я, 

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

Живу подаянием,

 

Но всё ж ликую я, 

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

Всего три чивары у меня,

 

Но всё ж ликую я, 

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

Хожу за подаянием без предпочтений,

 

Но всё ж ликую я,

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

Живу в уединении,

 

Но всё ж ликую я,

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

Только тем, что в чашу положили, я питаюсь,

 

Но всё ж ликую я,

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

После полудня пищи не касаюсь,

 

Но всё ж ликую я, 

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

В диких местах обитаю,

 

Но всё ж ликую я, 

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

Пребываю у корней деревьев,

 

Но всё ж ликую я,

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

Живу без крыши над головою,

 

Но всё ж ликую я,

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

Ночи на кладбищах провожу,

 

Но всё ж ликую я,

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

Сплю на любом предложенном сидении,

 

Но всё ж ликую я, 

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

Отказываюсь и на миг прилечь,

 

Но всё ж ликую я, 

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

Имею немного желаний,

 

Но всё ж ликую я, 

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

Довольный всем,

 

Радуюсь я, 

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

Избегаю компаний любых,

 

И радуюсь я, 

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

Усердный, энергичный,

 

Радуюсь я, 

 

Безмерных джхан познав бесстрастье,

 

И рада остаткам чаша моя,

 

Годхи я сын, стойкий Бхаддия.

 

 

 

Я бронзовую и золотую чаши,

 

На глиняную променял,

 

И это мне второе посвященье.

 

 

Я в крепости высокой прежде жил,

 

Где велики ворота и зубцы,

 

Но всё же я дрожал от страха,

 

Пусть даже под защитой был.

 

 

А ныне я живу без страха,

 

От трепета сердца свободным,

 

Счастливый, Годхи я сын,

 

В лесу достигающий джхан.

 

 

В добродетели твёрдость храня,

 

Взращивая памятование и мудрость,

 

Оковы сбросил я все.

 

 

866-891. Aṅgulimāla

 

 

Отшельник, ты идёшь, хоть говоришь, что остановился,

 

А я остановился, но ты сказал, что я иду;

 

И мой вопрос о том, что означают слова твои такие.

 

 

Я остановился, Ангулимала, я стою,

 

Отбросив всё насилье к существам;

 

Ты ж не отринул его,

 

Вот почему я стою, а ты – нет.  

 

 

Наконец, в лес сей пришёл мудрец,

 

Отшельник великий, кто мной почитаем.

 

Услышав от него Дхаммы слова,

 

Отрину зло всё от себя!

 

 

И, излагая так, бандит отверг секиру,

 

Припав к стопам Сугаты,

 

И позволенья стать монахом попросил.

 

 

«Идем, о бхиккху!» – Благословенный отвечал,

 

Большого состраданья полный,

 

Учитель богов и людей.

 

Таким стало полное посвящение.

 

 

Кто прежде безрассудным был,

 

А затем стал иным,

 

Освещает мир, как луна, глядящая из-за облаков.

 

 

Кто прежде зло вершил,

 

Но стал творить благое,

 

Освещает мир, как луна, глядящая из-за облаков.

 

 

Молодой монах, радость нашедший в ученьи Татхагаты,

 

Освещает мир, как луна, глядящая из-за облаков.

 

 

Пусть даже враги мои услышат Дхамму!

 

Пусть даже враги мои обретут в ней радость!

 

Пусть даже враги мои найдут людей, что укреплены в Дхамме!

 

И пусть они услышат правдивые слова в подходящее время,

 

И практикуют сообразно с ними!

 

 

Воистину, он уже не причинит вреда ни мне, ни никому другому;

 

Но достигнет наивысшего покоя,

 

Охраняя существ как слабых, так и сильных.

 

 

Строители каналов подчиняют воду,

 

Лучники – стрелы,

 

Столяры – дерево,

 

Мудрые смиряют самих себя.

 

 

Одних подчиняют розгами, хлыстами и палками,

 

Но без палки и хлыста я смирным стал.

 

 

Моё имя теперь «безобидный»,

 

Хоть прежде я и обижал других;

 

Я честен теперь и никому не могу вредить.

 

 

Я был разбойником,

 

Печально известным Ангулималой;

 

Он смыт теперь великим наводнением,

 

Я принял прибежище в Будде.

 

 

Руки были по локоть в крови у меня,

 

Печально известного Ангулималы,

 

Принял прибежище в Будде я,

 

Отрезал корень становленья.

 

 

Сотворив зло, что вело к участи дурной,

 

Я испытал плоды своих деяний,

 

И свободен уже от долгов.

 

 

Глупцы склоняются к беспечности,

 

Но мудрые развивают бдительность,

 

Храня её как драгоценность.

 

 

Чурайтесь беспечности,

 

Избегайте страсти и наслаждения;

 

Вдумчивые, усердные, достигшие джхан,

 

Вы обретёте высшее счастье.

 

 

Из всех наставлений, что в мире есть,

 

Я обрёл лучшее.

 

Три знания мной достигнуты,

 

Исполнено ученье Татхагаты.

 

 

В чащобах, пещерах, расселинах гор,

 

Под корнями деревьев, —

 

Где бы я ни встал, мой ум был взволнован, напуган всегда.

 

 

Сейчас я счастлив, стою иль лежу,

 

Повсюду я счастлив.

 

Я вне Мары пределов,

 

Учитель имел состраданье ко мне.

 

 

Я в касте брахманов рождён был,

 

Чистой с обеих сторон;

 

Сейчас Сугаты, Дхаммы короля, я сын родной.

 

 

Свободный от жажды, живу без цепляний,

 

Двери чувств охраняя, сдержанный,

 

Вырвав корень страданий,

 

Изгнав помраченья ума.

 

 

Наставления Татхагаты исполнено,

 

Всё, что нужно сделать – было сделано;

 

Становление окончено для меня,

 

Тяжкое бремя оставлено.

 

 

892-919. Anuruddha

 

 

Оставив мать с отцом, сестёр и братьев,

 

Отринув пять видов удовольствий чувств,

 

Ануруддха созерцает в джханах.

 

 

Посещая танцы и спектакли,

 

Наслаждаясь игрою на цимбалах,

 

Другой не очищает себя,

 

Пребывая в чертогах Мары.

 

 

Но он оставил это всё,

 

Преодолел потоки,

 

Он наслаждается только ученьем Сугаты,

 

Ануруддха созерцает в джханах.

 

 

Формы, звуки, запахи, вкусы,

 

Касания, что нравятся уму:

 

Всё это оставил он,

 

Ануруддха созерцает в джханах.

 

 

Муни, вернувшийся с пиндапаты,

 

В уединении, без компании;

 

Он ищет куски ткани в пыльной куче,

 

Ануруддха, отбросивший все цепляния.

 

 

Вдумчивый мудрец, без омрачений,

 

Выбирает тряпки из пыльной кучи;

 

Он стирает, чистит их и делает из них себе одеяния.

 

 

Порочна Дхамма того, кто исполнен желаний,

 

Кто недоволен, тщеславен и ищет компаний.

 

 

Он же осознан, доволен, без многих желаний,

 

Рад уединению и полон энергии.

 

 

Его Дхамма – благая, она к Пробужденью ведёт,

 

Он без оков, как сказал великий отшельник о нём.

 

 

Познав мои устремленья, учитель мира,

 

Сотворил тело из мысли своими сверхъестественными силами,

 

Спустился ко мне.

 

 

Он учил меня cвободе от иллюзий,

 

Сам не связанный иллюзиями.

 

Проникнув в Дхамму, я радовался ей,

 

Достиг трёх знаний и исполнил ученье Татхагаты.

 

 

Пятьдесят пять лет прошло с тех пор, как не прилёг я,

 

Двадцать пять – как я отбросил леность.

 

 

Непоколебимый, с установленным умом,

 

Нацеленный на высший покой, прозорливый,

 

Достиг Ниббаны.

 

 

Стойкий умом, стерпел все болезненные чувства,

 

Освободился, подобно тому, как угасает лампада.

 

 

Это его последние впечатления,

 

Для Муни больше не будет никаких дхамм, —

 

Он угас в Ниббане.

 

 

Не будет больше рождений в небесных мирах,

 

Отброшены все оковы,

 

Скитания окончены, нет становления снова.

 

 

Видя тысячу миров вместе с обителью Брахмы,

 

Имея великие силы, он видит блуждания существ,

 

Даже дэвы известны ему.

 

 

В прошлом звался Аннабхарой,

 

Простой перевозчик кормов,

 

Но сделал я подаяние отшельнику Упариттхе.

 

 

Затем я родился в Сакьев клане,

 

Известный как Ануруддха,

 

Я окружён был пением и танцами.

 

Узрев Сугату, бесстрашного,

 

Исполнившись верой, в отшельники подстригся.

 

 

Я знаю свои прошлые обители:

 

Как был я Саккой в Татавимсе;

 

Семь раз был Джамбудипы повелителем,

 

Что правит без палки, но справедливостью.

 

 

Семь здесь и здесь там,

 

Затем я вернулся в обитель богов.

 

 

В самадхи из пяти звеньев,

 

Мирном, безмятежном,

 

Я ясновиденье обрёл;

 

Известен приход и уход мне существ

 

Из этого мира и в тот.

 

 

Наставленье Татхагаты мною понято сполна,

 

Учение его исполнено;

 

Тяжкое бремя снято с плеч

 

И становления нет больше для меня.

 

 

Жизнь подойдёт моя к концу в деревне Велува,

 

В зарослях бамбука успокоюсь я, свободный от зла.

 

 

 

920-948. Pārāsariya

 

 

Отшельники в джханах пребывали,

 

В великой чаще, всей украшенной цветами,

 

В уединении, с собранным умом,

 

И мысль вдруг посетила их:

 

 

«Нрав бхиккху наших дней отличен от нрава тех,

 

Что жили при  Сугате, Благословенном мира знатоке.

 

 

Чивары носили, чтоб только прикрыть своё тело,

 

От солнца и ветра спастись;

 

Немного еды совсем ели,

 

Довольные тем, что дано.

 

 

Будь пища хоть тонкой, хоть грубой,

 

Хоть мало, хоть много подали –

 

Было им всё равно,

 

Ведь пища нужна лишь для поддержания тела,

 

А жадности к ней они не знали давно.

 

 

Изгнавшие все загрязнения,

 

Они не тянулись к имуществу иль к медицине.

 

 

В пещерах, диких лесах, под корнями деревьев,

 

Они обретали покой в уединении,

 

Так жили, устремлений своих достигая.

 

 

Скромны, легки в увещеваньи,

 

С умом податливым и мягким,

 

Лишённые упрямства, не болтливые,

 

Бхиккху всегда стремились к своей цели.

 

 

Они рождали вдохновенье, доверие

 

Всем обликом своим: манерой поведения, движеньями и практикой пути.

 

 

Все уничтожив омрачения,

 

Они достигли высшего успокоения;

 

В созерцании и благодетелях безмерные:

 

Немного сейчас таких, как они.

 

 

Увы!  Ушли благие дхаммы вместе с мудростью,

 

Идёт к своей погибели ученье Победителя.

 

 

Настало время зла и омрачений;

 

Лишь немногие алкают уединения –

 

Так мало осталось от истинной Дхаммы.

 

 

И возрастают загрязнения,

 

Завладевая целиком людьми,

 

Они играют с ними,

 

Как с полоумными играют демоны.

 

 

Сквернами окутанные,

 

Бегают туда и сюда,

 

Словно войну объявили себе.

 

 

Истинную Дхамму отвергнув,

 

С друг другом грызутся;

 

Полные воззрений дурных, считают:

 

«Так оно лучше».

 

 

Оставив дом, жену, детей, богатство,

 

Они всё же не практикуют блага,

 

На всё готовые ради ложки мёда с пиндапаты.

 

 

Наевшись вдоволь, сладко спят,

 

Проснувшись, пустословят,

 

Ведя те разговоры, что учитель порицал.

 

 

Им любы и ремёсла, и искусство;

 

Осваивать их они готовы,

 

Не зная мира и покоя у себя внутри

 

И думая, что это отшельникам подходит.

 

 

Они готовят масло, глину, порошки и зубочистки,

 

Фрукты, еду и воду для мирян,

 

Ожидая большего взамен.

 

 

Как знахари в лечении,

 

Как домовладыки в обиходе,

 

Как куртизанки в украшениях,

 

Как кхатиии в почёте.

 

 

Лукавство, жульничество, криводушие,

 

Доносы, хитроумные задумки;

 

И наслаждаются они всеми плотскими благами.

 

 

Плутовством, подлогом

 

Стяжают злато.

 

 

Корысти ради, а не Дхаммы

 

Они ведут беседы, собирают компании.

 

 

Вне Сангхи толкуют об имуществе Сангхи,

 

Бесстыдные,

 

Не ведают, что живут за счёт благодетелей.

 

 

С обритой головой, в чиваре,

 

О практике благородных не думают,

 

Алкают лишь почтения, богатства и благоговения.

 

 

В дни оскудения, в наши дни,

 

Непросто осознать, что делать надобно и как.

 

 

Имея памятование, возможно

 

И босому по терниям пройти;

 

Так Муни бродит пусть в деревне.

 

 

Держа в сердце отшельников прошлого,

 

Даже в поздние времена возможно коснуться Не-умирающего.

 

 

Так говорил отшельник в роще Сала,

 

Брахман с развитыми качествами ума,

 

Успокоился в Ниббане,

 

Нет для него возрождения снова.

 

 

 

ТРИДЦАТЬ СТРОФ

Tiṃsatinipāto

 

949-980. Phussa

 

 

Увидев бхиккху полных веры,

 

Развитых умом, сдержанных,

 

Мудрец Пандарасаготта вопросил Пхуссу:

 

 

«Ответь, пожалуйста, о грядущем мне:

 

Что произойдёт с людьми,

 

Что будет двигать помыслами и желаньями их?»

 

 

«Я опишу тебе грядущее, о мудрый Пандарасаготта,

 

Внемли внимательно моим речам.

 

Я буду говорить.

 

 

В грядущем люди будут злыми,

 

Враждебными, упрямыми, коварными,

 

Завистливыми, с кривыми взглядами.

 

 

Мнить станут, будто осознали Дхамму,

 

А сами лишь на этом берегу суетятся,

 

Не почитая ни Ученье, ни друг друга.

 

 

Много туч в грядущем нависнет над Доктриной,

 

Глупцы опорочат её, славно некогда сказанную.

 

 

Лишённые добродетели,

 

Болтливые, необученные,

 

Они получат в Сангхе власть.

 

 

Скромные же, добросовестные и беспристрастные.

 

Голоса в Сангхе иметь не будут.

 

 

Глупцы станут принимать злато и серебро,

 

Поля и имущество, коз и овец,

 

Слуг-женщин и мужчин.

 

 

Лишённые добрых качеств,

 

В других лишь изъяны станут искать;

 

Будут бродить повсюду, нахальные,

 

Словно дикие звери.

 

 

Обёрнутые в голубые чивары,

 

Погрязшие во лжи, упрямстве, безрассудстве,

 

Самодовольные, упрямые,

 

Они станут выдавать себя за отшельников.

 

 

С напомаженными волосами,

 

С подведёнными тушью глазами,

 

Будут они путешествовать, завёрнутые в пёстрые одеяния.

 

 

Им будут милы белые платья,

 

А охры цвет, знак арахантов,

 

Носимый свободными, они отринут.

 

 

Со прихотями многими, ленивые,

 

Они откажутся от обителей диких,

 

В деревнях станут жить.

 

 

Безудержные, станут привечать лишь богатых,

 

Пусть даже разжились те незаконно златом.

 

 

А кто неимущий, пусть даже мудр он,

 

Им будет не близок.

 

 

От знамени своего отрекутся,

 

Чтоб выбрать знамение чужое.

 

Не зная почтения к цвету охры,

 

Не будут о смысле его предаваться раздумьям.

 

 

Пронзённый стрелою, страдающий, слон

 

Не мог и помыслить об упадке таком.

 

Он, великан с шестью бивнями,

 

Увидев арахантов знамя,

 

Такими разразился стихами:

 

 

Кто в охры цвета чивару оденется,

 

Сам себя не очистив от скверны,

 

Лишённый контроля и правды,

 

Он не достоин чивары.

 

 

Но тот, кто обуздан, кто одарён добродетелью,

 

Тот не зря в оранжевое одеянье облачён.

 

 

Порочные, неразумные,

 

С умами блуждающими тут и там,

 

Они не достойны оранжевого одеянья.

 

 

Но кто полон мудрости,

 

Кто добродетелен и страстей лишён,

 

Тот оранжевого одеянья достоин.

 

 

Глупец беспечный и заносчивый,

 

Он носит пусть белые одеянья,

 

Что сделать оранжевая чивара может с ним?

 

 

Бхиккху и бхиккхуни с порочными сердцами

 

Станут унижать, кто дружелюбие к существам питает.

 

 

Научены пусть облачаться в чивары,

 

Они не знают главного, глупцы,

 

Несдержанные, уваженья лишены к наставникам,

 

Как лошади, что не слушают наездника.

 

 

Так зло свершится в будущем,

 

Такими будут бхиккху и бхиккхуни в эти тёмные последние деньки.

 

 

И перед тем, как времена, вгоняющие в трепет, грянут,

 

Будьте мягки в увещеваньи, добрыми в речах,

 

Друг друга почитайте.

 

 

Вы ум безмерный в дружелюбии и сострадании укрепляйте,

 

Усердны будьте и живите добродетельно.

 

 

Узрев в беспечности великую опасность,

 

Всё время развивайте вы энергию;

 

Путь благородный взращивайте,

 

Коснитесь элемента бессмертного.

 

 

 

981-1017. Sāriputta

 

 

Вдумчивый, сдержанный, ревностный в усилии,

 

Всегда умиротворённый, легко достигающий самадхи,

 

Ублаготворённый, пребывающий в одиночестве;

 

Зовите его бхиккху.

 

 

Ко вкусам он не влечётся,

 

Он ест мало, неизменно осознанный.

 

Немного еды и несколько глотков воды  – ему довольно.

 

Для непоколебимого бхиккху.

 

 

Пригодная чивара, что назначенье выполняет –

 

Этого довольно для непоколебимого бхиккху.

 

 

Если дождь не заливает колени

 

Бхиккху, сидящего со скрещенными ногами,

 

Этого довольно для него, непоколебимого.

 

 

Кто узрел счастье как тяготу,

 

А тяготу как стрелу,

 

Осознал, что нет различья между ними? –

 

О чём ещё в мире ему тревожиться?..

 

 

«Пусть я не сойдусь с дурными товарищами,

 

Ленивыми, лишёнными рьяности, непочтительными!»,  —

 

Так думает он.

 

О чём ещё в мире ему тревожиться?..

 

 

Мудрец, с познаньями широкими,

 

Наделённый добродетелями,

 

С безмолвным умом, — пусть он будет главным.

 

 

Тот, кто радуется разрастанию, словно зверь,

 

Далёк от Ниббаны,

 

Непревзойдённой свободы от бремени.

 

 

Тот, кто оставил позади разрастание,

 

Радуясь отбрасыванию иллюзий,

 

Тот благословлён Ниббаной,

 

Непревзойдённой свободой от бремени.

 

 

В деревне или в лесу,

 

В землях низких иль высоких,  —

 

Любое место восхитительно, если наполнено арахантами.

 

 

Волшебны дикие чащобы,

 

Пусть не милы они простым людям;

 

Отринувшие страсти здесь ликуют,

 

Им не нужны утехи чувств.

 

 

Коли найдёшь товарища,

 

Готового всю правду о твоих изъянах рассказать,

 

То береги его, как клад,

 

Ведь с ним ты сможешь лучше стать.

 

 

Он наставляет, увещевает,

 

Он от дурного оберегает;

 

Такой любезен осознанным,

 

А невнимательным не мил.

 

 

Сугата, Пробуждённый, Видящий,

 

Учил Дхамме других;

 

Я ж весь обратился в слух.

 

 

Не напрасно было моё внимание:

 

Оковы мои отброшены.

 

 

Не ради воспоминания о прошлых обителях,

 

Не ради ока божественного,

 

Не ради познания умов других существ,

 

Не ради познания их прежних воплощений,

 

Не ради очищения ока знания, —

 

Не ради всего этого я зародил рвение.

 

 

Под корнями деревьев,

 

С обритою головою,

 

В оранжевой чиваре,

 

Упатисса Тхера, в мудрости великий, пребывает в джхане.

 

 

Достигнув безмыслия, ученик Так Ушедшего,

 

Пребывает в благородном молчании.

 

 

Как скала, хорошо укреплённая, не движется с места,

 

Так, оборвав всё неведение, бхиккху, подобно горе, непоколебим.

 

 

Для него, беспорочного,

 

Всегда ищущего чистоты,

 

Даже щепотка зла покажется огромною.

 

 

К жизни не пристрастен,

 

К смерти не пристрастен,

 

В осознанности и ясности, оставлю это тело.

 

 

К жизни не пристрастен,

 

К смерти не пристрастен,

 

Я ожидаю своего часа, как слуга – приказа.

 

 

Здесь гибель, не бессмертие:

 

Как прежде, так и сейчас;

 

Практикуйте, не погибайте,

 

Не позволяйте моменту утечь сквозь пальцы.

 

 

Как крепость охраняема снаружи и изнутри,

 

Так ты неустанно сторожи себя.

 

Не позволь моменту проскользнуть мимо:

 

Кто его упускает, потом в аду страдает.

 

 

Невзволнованный, тихий,

 

Говорящий немного, не гордый,

 

Он сбросил с себя всё зло,

 

Как вихрь срывает листья у деревьев.

 

 

Мирный, беспечальный,

 

Мудрый, непоколебимый,

 

Безупречный в поведении,

 

Он положит конец страданиям.

 

 

Не стоит веру возлагать на домохозяев

 

Или на монахов даже;

 

Кто прежде был надёжным, может стать дурным,

 

А кто дурным был, вдруг может стать хорошим.

 

 

Страсть, злость, сомнение, беспокойность, леность:

 

Эти пять загрязняют бхиккху.

 

 

Будь он в почёте или в забытьи,

 

Это не потревожит его самадхи,

 

Не-беспечного.

 

 

Он пребывает в джхане,

 

В прозрении в воззрения,

 

Радуясь прекращению влечений,

 

Великий человек.

 

 

Ни великая земля, ни океан, ни горы и ни ветер,

 

Не могут сравниться с волшебным освобождением.

 

 

Тхера, кто поддерживает колесо,

 

С тонким знанием и созерцанием,

 

Он как вода, как огонь, как земля, —

 

Он не привязан ни к чему на свете,

 

Он ничего не отвергает.

 

 

Венца совершенства в мудрости и различении достигнув,

 

Он, кто скитался, успокоился в Ниббане.

 

 

Все наставления Учителя исполнены:

 

Бремя тяжёлое сброшено с плеч,

 

Нет больше становления вновь.

 

 

Не будьте беспечными, мой совет вам;

 

Я, полностью освобождённый, угас в Париниббане.

 

 

1018-1054. Ānanda

 

 

Мудрец сторонится дружбы с низким и завистливым скупцом,

 

Кто к существам враждебен и радуется бедам их;

 

Дружба такая к добру не ведёт.

 

 

Мудрец сойдётся с тем, кто полон веры,

 

Умён, имеет много знаний,

 

В общении приятен;

 

Дружба такая к благу лишь ведёт.

 

 

Взгляни на эти расписную куклу,

 

Груду болезней, составленное из частей тело, нечистое,

 

Лишённое устойчивости.

 

 

Взгляни на эту причудливую форму

 

С её серьгами и украшеньями;

 

Кости, обтянутые кожей.

 

Красивые лишь благодаря одеяниям.

 

 

Ноги в сандалиях узорных,

 

Лицо в слое румян, —

 

Дурака это поймать в сети может,

 

Но не искателя Того брега.

 

 

Волосы, заплетённые в косы,

 

Густо подведённые глаза, —

 

Дурака это поймать в сети может,

 

Но не искателя Того брега.

 

 

Помощник Бхагавана,

 

Ученик с обширным знанием,

 

Оратор прекрасный,

 

Лишённый омрачений,

 

Сбросивший бремя,

 

Готама прилёг отдохнуть.

 

 

Разбивший все оковы,

 

Ничем не связанный,

 

Он носит своё последнее тело,

 

Покончив с рождением и смертью.

 

 

Он, в котором наставления Потомка солнца,

 

Утверждены твёрдо;

 

На пути он к окончательной Ниббане.

 

 

82 тысячи поучений я получил от Татхагаты,

 

2 тысячи – от бхиккху;

 

Всего 84 тысячи учений запомнил я.

 

 

Неразумный стареет, как вол:

 

Мышцы его разрастаются,

 

Мудрости же не прибавляется.

 

 

Обученный человек, кто презирает глупца,

 

Подобен слепому, держащему лампу.

 

 

Следовать мудрым и знания не терять,

 

Дхамму вдумчиво изучать  –

 

Вот корень святой жизни,

 

 

Познавая смысл,

 

Он сначала хорошо запоминает

 

То, что сказано ему,

 

А затем в уединении изучает учения глубину.

 

 

В суть вникая, он вдохновение обретает,

 

Пылкость и рвение прилагая,

 

Безмятежность внутри открывает.

 

 

Пусть тот, кто к Дхамме рвётся,

 

Найдёт в учителя последователя Будды,

 

Учёного, мудрого, в толковании значений знатока.

 

 

Такой мудрец является хранителем Ученья,

 

Он, почтенный, собою озаряет мир.

 

 

Радоваться Дхамме, наслаждаться Дхаммой,

 

Предаваться раздумьям о Дхамме,

 

Возвращаться мыслью к Дхамме, —

 

Так не происходит упадка.

 

 

С телом тяжёлым и изнеженным,

 

С умом жадным до чувственности;

 

Быстро время утекает сквозь пальцы, —

 

Счастье аскета так обрести ли?

 

 

Всё померкло вдруг и стало размытым,

 

Со смертью доброго друга Дхамма стала неясной,

 

Тьма наступила.

 

 

Если оставили тебя друг и учитель,

 

Не время беспечным быть:

 

Лучший товарищ – памятование, установленное к телу.

 

 

Былое миновало,

 

А новое не мило;

 

Сегодня я созерцаю, один, как в гнезде птица.

 

 

«Много странников пришло повидать меня;

 

Не преграждай им путь,

 

Пусть они увидят меня!»

 

 

Много странников пришло повидать Учителя,

 

Он подарил им эту возможность,

 

Зрячий, он не преградил им путь.

 

 

Двадцать пять лет минуло,

 

Как я стал учеником;

 

С той поры ни капли страсти не возникло во мне,

 

Взгляните на волшебство Дхаммы!

 

 

Четверть века минуло,

 

Как я стал учеником;

 

С той поры ни капли злости не возникло во мне,

 

Взгляните на волшебство Дхаммы!

 

 

Четверть века я верою и правдою служил Татхагате,

 

Как тень, повсюду следовал за ним,

 

С делами, что полны любовью.

 

 

Четверть века я верою и правдою служил Татхагате,

 

Как тень, повсюду следовал за ним,

 

Со словами, что полны любовью.

 

 

Четверть века я верою и правдою служил Татхагате,

 

Как тень, повсюду следовал за ним,

 

С мыслями, что полны любовью.

 

 

Когда Учитель прогуливался взад и вперёд в осознанности полной,

 

Я делал то же самое.

 

Когда он Дхаммой наставлял, во мне открылось знание.

 

 

Я обученье ещё не окончил,

 

Мой ум не достиг совершенства;

 

Татхагата, ко мне сострадательный,

 

Уже в Париниббане.

 

 

Это страшно, страшно!

 

Волосы стали дыбом!

 

Когда он, полностью пробудившийся,

 

Одарённый всеми добродетелями, достиг Париниббаны.

 

 

Ананда, с великими знаниями,

 

Знаток Дхаммы, хранитель её сокровищ,

 

Око всего мира,

 

Достиг Париниббаны.

 

 

Ананда, с великими знаниями,

 

Знаток Дхаммы, хранитель её сокровищ,

 

Око этого мира,

 

Развеял мглу неведения.

 

 

Муни, кто запомнил Дхамму,

 

Кто освоил всю последовательность,

 

Держа её твёрдо;

 

Бриллиант среди драгоценностей.

 

 

Я исполнил наставленье Бхагавана:

 

Сброшено бремя,

 

То, что надобно сделать – было сделано,

 

Нет для меня возрождения снова.

 

 

СОРОК СТРОФ

Cattālīsanipāto

 

 

1055-1094. Mahākassapa

 

 

Пусть к толпе он не льнёт, —

 

Её вниманье ум смущает,

 

Самадхи трудно для него.

 

Сближение с людьми тягостно,

 

Лучше сторониться компаний.

 

 

Пусть Муни чурается чинных собраний,

 

Это отвлекает ум,

 

Самадхи трудно для него.

 

Жадный, ко вкусам влекомый,

 

Цель упускает свою.

 

 

Благоговение, почтение опасны,

 

Они как болото; копьё, вонзённое в грудь;

 

Низкому человеку их нелегко отбросить.

 

 

Спустился в город я за подаяньем,

 

И рядом с прокажённым, принимавшим пищу, с уваженьем встал.

 

Он своими трухлявыми руками стал класть мне пищу,

 

И вдруг вместе с нею палец прокажённого прямо в чашу мне упал.

 

 

Ни тени отвращения во мне не родилось,

 

Я съел спокойно ту еду,

 

Стоя безмолвно у стены.

 

 

Кто может есть объедки,

 

Мочой лечиться,

 

Спать у корней деревьев

 

И носить обноски с кладбища,

 

Тот человек четырёх направлений.

 

 

Другие в изнемождении карабкаются на ту гору,

 

Где наследник Бхагавана пребывает,

 

Осознанный и светлый, Кассапа,

 

Полагается на свои чудесные силы.

 

 

Вернувшись с пиндапата,

 

Кассапа карабкается на вершину.

 

Он созерцает в джхане, без цепляний,

 

Отринув страх и трепет.

 

 

Вернувшись с пиндапата,

 

Кассапа карабкается на вершину.

 

Он созерцает в джхане, без цепляний,

 

Утихший среди пылающих.

 

 

Вернувшись с пиндапата,

 

Кассапа карабкается на вершину.

 

Он созерцает в джхане, без цепляний,

 

Свободный от долгов и омрачений.

 

 

В воздухе разлит аромат виноградных лоз;

 

Безмолвие вершин пронзает рёв слонов;

 

Эти места восхитительны,

 

Скалистые утёсы радуют меня.

 

 

Лазурные облака, сияя,

 

Омываются свежими потоками;

 

Покрытые божьими коровкам,

 

Эти скалистые утёсы радуют меня.

 

 

Нависло небо, словно островерхий шатёр;

 

Вовсю трубят слоны вокруг;

 

Эти скалистые утёсы радуют меня.

 

 

Влажные от ливня горы скрывают отшельников;

 

С низин прорываются крики павлинов;

 

Эти скалистые утёсы радуют меня.

 

 

Этого достаточно для меня,

 

Устремлённого к джхане,

 

Осознанного, непоколебимого,

 

Знающего своё предназначение.

 

 

Этого достаточно для меня,

 

Твёрдого, ищущего блага.

 

 

Покрытые россыпью цветов,

 

Как небо покрыто облаками,

 

Все в стаях причудливых птиц;

 

Эти скалистые утёсы радуют меня

 

 

Пустые от домохозяев,

 

Но привлекающие стада оленей,

 

Ставшие приютом для птиц;

 

Эти скалистые утёсы радуют меня.

 

 

Прозрачные воды с широкими ущельями,

 

Вокруг мартышки и лани;

 

Покрытые мхом,

 

Эти скалистые утёсы радуют меня.

 

 

Звуки самой прекрасной мелодии

 

Не стоят и капли того счастья,

 

Что приносит хорошо сосредоточенный ум,

 

Постигающий истинную Дхамму.

 

 

Пусть он избегает много работать,

 

Пусть он избегает сближаться с людьми;

 

Полный жажды и любящий вкусы

 

Упускает цель, что к радости ведёт.

 

 

Пусть он избегает много работать,

 

И всего, что отводит от главного;

 

Если тело устаёт и изнашивается,

 

Страдания не позволят достичь самадхи.

 

 

Себя не разглядеть, лишь произнося слова,

 

Высокомерным будучи, считая: «Я всех краше».

 

Но он не краше, хоть и мнит так;

 

Мудрец не хвалит самодовольных дураков.

 

 

Тот, кто отбросил все идеи:

 

«Я лучше», «Я не лучше»,

 

«Я хуже» иль «Я такой же», —

 

Уравновешенный, проницательный и добродетельный,

 

Сосредоточенный внутри,

 

Такой мудрец достоин почитания.

 

 

Кто к друзьям по Сангхе пиетета не питает,

 

Далёк от Дхаммы, как далека земля от неба.

 

 

Но тот, кто совестлив, ответственен и честен,

 

Он преуспеет в чистой жизни,

 

Положит конец рождениям и смертям.

 

 

Пусть даже бхиккху в жёлтую чивару облачён,

 

А сам надменен и непостоянен,

 

Он – как обезьяна в шкуре льва,

 

Своим обличьем никого не впечатляет.

 

 

Не горделивый, с умом устойчивым,

 

Обузданный, с прирученными чувствами,

 

Он носит тряпки с кладбища,

 

Других он впечатляет,

 

Он – лев, что живёт в горной пещере.

 

 

Десять тысяч могущественных божеств

 

С удивительными силами,  из свиты Брахмы,

 

Пришли, сложили ладони в анджали,

 

Приветствуя Сарипутту, полководца Дхаммы,

 

Героя, йогина великого, виртуозного в самадхи.

 

 

Почтение тебе, величайшему среди людей!

 

Почтение!

 

Мы понять не в силах, на какой джхане установлен разум твой.

 

 

Непостижимы границы обители Будды!

 

Мы понять не в силах их, хотя и явились сюда дискутировать!

 

 

Узрев богов, кто почести пришёл воздать Сарипутте,

 

Он улыбнулся.

 

«Насколько простирается обитель Бхагавана, —

 

Мне в аскетизме нет равного, кроме него самого.

 

 

Я исполнил Ученье,

 

То, что свершить должно – было свершено;

 

Сброшена тягость.

 

Нет для меня становления вновь».

 

 

Как лотоса цветок, растущий на болоте,

 

Всё ж грязью не замаран,

 

Так Готама склонился к отречению,

 

Не связанный ни одеяньем, ни едою, ни жилищем.

 

С рожденьем он покончил,

 

С бытием во всех трёх сферах.

 

 

Шея великого Муни – это памятование,

 

Руки – его уверенность;

 

Познавший всё, он успокоился в Ниббане.

 

 

 

ПЯТЬДЕСЯТ СТРОФ

Paññāsanipāto

 

 

1096-1050. Tālapuṭa

 

 

О, когда же стану жить я в расщелине скал,

 

Без компании, в уединении,

 

Постигая бытия изменчивость?

 

Когда чаяньям моим суждено свершиться?

 

 

О, когда же я, одетый в чивару цвета охры,

 

Без пятен, без самомнения,

 

Отрезавший жажду, злобу, заблуждения,

 

Стану жить в диком лесу, счастливый?

 

 

О, когда я, отринувший трепет, в уединении леса,

 

Смогу узреть это тело, гнездо старения и смерти, как есть оно:

 

Неустойчивым, приговорённым к смерти?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

О, когда я острым мечом мудрости

 

Рассеку лиану жажду, что запутала всё вокруг,

 

Что приносит лишь страх и тягость?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

О, когда, восседая на львином троне,

 

Наточу я нож мудрости, с огненной мощью?

 

Обращу в бегство армию Мару?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

Великий глашатый, мира целитель,

 

Вожатый людей и богов, сказал:

 

«Этот ум – как обезьяна,

 

Трудно смирить того, кто желаний полон».

 

 

О, когда, укрощая себя,

 

Я окажусь в компании достопочтимых,

 

Видящих ясно, живущих по Дхамме,

 

С усмирёнными чувствами?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

О, когда я, ища собственного блага,

 

Пребывая на горе Гиррибаджи,

 

Не буду угнетён ни жарой, ни голодом, ни усталостью?

 

Когда перестанет тревожить меня ветер, насекомые, животные?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

О, когда я, овладев самадхи и установив памятование,

 

Смогу познать четыре истины ариев,

 

Открытые великим Муни,

 

Трудные для понимания, —

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

О, когда я, в умиротворении и прозрении,

 

Узрею бесчисленные формы, вкусы, запахи,

 

Мысли, вкусы и прикосновения –

 

Как пылающую лаву?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

О, когда я не буду горевать,

 

Будучи ругаемый,

 

И ликовать,

 

Будучи восхваляемым?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

О, когда же я стану видеть совокупности,

 

Явленья разума, как внешние, так и внутренние,

 

Чужими, словно травы, деревья и лианы?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

О, когда же чёрная грозовая туча

 

Омоет меня и мои одеянья,

 

Пока я шествую тропою прозорливых?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

О, когда же, заслышав крики сказочного павлина,

 

Я проснусь в горной пещере, направив ум на бессмертное?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

О, когда я смогу по водам Ганга, Ямуны и Сарасвати,

 

И по великому океану в стране Поталы, пройти,

 

Словно посуху, своими невиданными силами?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

О, когда же я, словно слон, разрушивший цепи,

 

Буду в джхане пребывать,

 

Свободный от чувственных желаний,

 

Не обращая внимания на манящие образы?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

О, когда же я, постигнув Дхамму Бхагавана,

 

Возликую, как погрязший в долгах бедняк,

 

Что нашёл сокровище?

 

Когда же, когда это будет?..

 

 

Много лет ты, мой разум, мне твердил:

 

«Довольно этой жизни в доме!»

 

И вот я в отшельничество ушёл,

 

Отчего же ты не вдохновляешь меня более?

 

 

Разве не ты, мой разум, увлекал меня

 

Рассказами о красноперых птицах Гириббаджи,

 

Что кричат при раскатах грома,

 

Созерцание йогина украшая?

 

 

Оставил родных и друзей я,

 

Милых сердцу моему, любимых,

 

Все игры, забавы, все страсти отринул, —

 

Покинул всё в мире ради своей цели!

 

Но ты опять недоволен, мой разум.

 

 

То была воля наша с тобою, не чужая;

 

Зачем же рыдать, коли время доспехи надеть?

 

Я видел всё шатким, желая отречься,

 

Чтобы не-умирающего достичь.

 

 

Лучший среди существ, великий целитель,

 

Объяснил нам, что ум наш – как обезьяна:

 

Трудно укротить того, кто желаньями наполнен.

 

 

Услады чувств разнообразны и сладки,

 

Очаровывают простолюдинов они;

 

Желая становления, желают горя,

 

Увлекает ум несчастных в нирайю.

 

 

«Останься в звучащем трелями павлинов и цапель лесу,

 

Облюбованным леопардами и тиграми;

 

Отбрось влечение к телу, не будь беспечен!» —

 

Так, о разум, ты меня воодушевлял.

 

 

«Пребывай в джхане,

 

Взращивай духовные силы,

 

Построй ступеньки к Пробуждению,

 

Обрети три знания в ученьи Татхагаты!» –

 

Так, о разум, ты меня воодушевлял.

 

 

«Выковывай путь восьмеричный,

 

Ведущий прочь от гибели,

 

Разбивающий печали,

 

Выкорчевывающий все сорняки!»  —

 

Так, о разум, ты меня воодушевлял.

 

 

«Взирай на совокупности как на мучение,

 

И откажись от причины его;

 

Положи конец всем мукам!» —

 

Так, о разум, ты меня воодушевлял.

 

 

«Прозрей, что непостоянство есть боль,

 

Что пустота – это «не-я», а смерть – как стрела,

 

Обуздай блуждания сознания!» —

 

Так, о разум, ты меня воодушевлял.

 

 

«С обритою головой, в обносках, неприглядный,

 

Проси подаяние с чашей, похожей на череп;

 

Обрати ухо к словам великого отшельника!» —

 

Так, о разум, ты меня воодушевлял.

 

 

«Незапятнанный, как луна в ночь полнолуния,

 

Ни к чему в мире не цепляясь,

 

Укрощённый, броди по дорогам!» —

 

Так, о разум, ты меня воодушевлял.

 

 

«Живи в диких местах и кормись подаянием,

 

Ночуй на кладбищах, в пыли и обносках,

 

Никогда не ложись и радуйся подвижничеству!» —

 

Так, о разум, ты меня воодушевлял.

 

 

Как садовник, что дерево вырастив,

 

Под корень срубает его, когда плоды вот-вот созреют,

 

Так и ты хочешь вновь увести меня в непостоянство и шатания!

 

 

Бестелесный, блуждающий далеко, бродящий одиноко,

 

О разум, твоих прихотей я слушаться отказываюсь;

 

Страсти – болезненны, горьки, они приносят ужас,

 

Я буду жаждать лишь Ниббаны.

 

 

Не из дурного знака,

 

Не из бесстыдства или поиска пищи

 

Отрёкся я от мира,

 

Но из-за того, что ум мой мне твердил.

 

 

Прекращение страданья,

 

Малым довольство, отказ от презренья, —

 

К этому ты призывал меня, о разум,

 

А сейчас взяться хочешь за былое.

 

 

Жажда, неведение, милое и немилое,

 

Приятные формы, приятные чувства,

 

Все виды любострастий, —

 

Все это выплюнуто и уж не будет проглочено вновь.

 

 

Я прежде следовал твоим повеленьям, о разум,

 

Многие рождения проходя, не смел расстроить я тебя!

 

А в благодарность ты творил причины,

 

Заставляя меня скитаться в той кручине.

 

 

Ты, о разум, создаёшь нас брахманами,

 

Кхаттиями, королями, вессами иль суддами,

 

И небожителями делаешь нас ты один.

 

 

Из-за тебя мы то асуры, то существа адов,

 

То звери дикие,

 

И духами голодными творишь нас ты один.

 

 

Но хватит: ты больше не будет играть со мною,

 

Словно с безрассудным!

 

Хватит проверять меня и менять маски!

 

 

Бродил этот ум прежде, где желал,

 

Искал приятное и милое себе;

 

Теперь же будет под контролем он,

 

Погонщик с крюком укрощает так слона.

 

 

Учитель наставлял меня,

 

Что мир изменчив, неустойчив, лишён он сущности;

 

Так дай же мне нырнуть в Ученье победителя,

 

Дай пересечь то наводнение великое.

 

 

Больше я не буду под владычеством твоим, о разум,

 

Всё теперь уже не так, как прежде;

 

Я полностью отдался в руки Муни,

 

Такие, как я, не отступают!

 

 

Горы, моря и реки, все четыре направления, —

 

Внизу и в небе,

 

Всё это непостоянно, шатко:

 

Куда ты пойти здесь намерен в надежде на счастье?

 

 

Стоек я в устремлении своём, о разум,

 

И твоих капризов слушать не намерен;

 

Никто не хочет касаться зловонного мешка,

 

Не говоря уже об этом теле с его девятью струями.

 

 

На вершине горы или открытом поле,

 

В лесу, орошённом проливными ливнями,

 

Там, где бродят антилопы и олени,

 

Ты в пещере радоваться станешь.

 

 

Диковинные птицы с причудливым опереньем,

 

Голубые, с хвостами разноцветными,

 

Приветствуя раскаты грома, будут услаждать тебя, созерцающего.

 

 

Дэвы откроют хляби небесные,

 

Проливая на нас дожди;

 

Трава будет быстро здесь расти,

 

Превращая рощу в облако цветов.

 

В горной расселине прилягу я, как на перине.

 

 

Я вести себя буду, как хозяин,

 

Что ни получу – тем буду доволен;

 

Из тебя я слеплю то, что пожелаю, —

 

Кожевник так выделывает шкуру.

 

 

Я вести себя буду, как хозяин,

 

Что ни получу – тем буду доволен;

 

Усмирю тебя своими силами, —

 

Как погонщик укрощает слона.

 

 

С тобой, усмирённым, как конь,

 

Что гарцует послушно по приказу наездника,

 

Я стану взращивать ведущий от печали прочь путь,

 

Доступный тем, кто разум свой неусыпно охраняет.

 

 

Я прикую тебя к объекту созерцания.

 

Как слона привязывают крепкою верёвкою;

 

Окружу тебя памятованием,

 

Чтобы ты был славно развит и не цеплялся ни к какому существованию.

 

 

Отрезав мудростью все ложные пути,

 

Взрастить ты сможешь верный путь;

 

Узрев исчезновение и приход в бывание,

 

Наследником ты станешь Бхагавана, что открыл великое.

 

 

Под магией четырёх искажений,

 

Водил меня мой ум по всем мирам;

 

Теперь же ты будешь служить Благословенному,

 

Отрезавшему цепи, сострадательному.

 

 

Как олень, свободный в цветущей роще,

 

Я взойду на гору, обвитую облаками;

 

Возликую в уединении,

 

Ты же вынужден будешь сдаться.

 

 

Те мужчины и женщины, что господство твоё принимают,

 

Исполняя твои воленья и прихоти,

 

Слепцы невежественные, слуги Мары,

 

Что наслаждаются бытием;

 

Все они слуги твои, о разум.

 

 

 

ШЕСТЬДЕСЯТ СТРОФ

Saṭṭhinipāto

 

 

1150-1218. Mahāmoggallāna

 

 

Живя в диком лесу, питаясь подаяньем,

 

Что в чашу бросили твою,

 

Собранный внутри,

 

Разнеси в клочья армию Мары!

 

 

Живя в диком лесу, питаясь подаяньем,

 

Что в чашу бросили твою,

 

Разбей войска Владыки смерти,

 

Как слон разбивает хижину из тростника.

 

 

Живя у корней деревьев, стойкий,

 

Довольный тем, что в чашу бросили мою,

 

Собранный внутри,

 

Разнеси в клочья армию Мары!

 

 

Живя у корней деревьев, питаясь подаяньем,

 

Что в чашу бросили мою,

 

Разбей войска Владыки смерти,

 

Как слон разбивает хижину из тростника.

 

 

Со скелетом как избушкой,

 

Где сплетены вместе кости и сухожилия,

 

Проклятая, зловонная плоть!

 

Которая ещё лелеет другие кости.

 

 

Завёрнутый в кожу кусок навоза,

 

Это тело всё время сочится девятью нечистыми струями,

 

Источающими смрад.

 

 

Отшельник, ищущий непорочности,

 

Должен избегать тела, как избегают нечистот.

 

 

Коли бы другие знали,

 

Что ведомо мне,

 

Подальше бы от этого держались,

 

Как от выгребной ямы в сезон дождей.

 

 

«Это так, о великий герой, —

 

Как верно говорит отшельник!

 

Но люди тонут здесь,

 

Как старые быки в трясине».

 

 

Один дерзнуть затеял покрасить небо в жёлтый цвет,

 

Но так он лишь затеял проблемы самому себе.

 

 

Мой ум подобен небу, спокойный изнутри;

 

О Злой, не атакуй меня,

 

На лампу, как мотылёк, ты не лети!

 

 

Взгляни на эту цветистую куклу,

 

Скопище хворей, составленное из частей,

 

Подверженное увяданию, одержимое,

 

Нет в нём ни капли постоянства.

 

 

Взгляни на эту причудливую форму,

 

Украшенную серьгами и колечками;

 

Кости, стянутые кожей,

 

Красивые лишь благодаря одеяниям.

 

 

Стопы в узорах, лицо в румянах, —

 

Глупца опленить это может,

 

Но не того, кто плывёт на другой берег.

 

 

Тугие косы, подведённые краской глаза,  —

 

Глупца опленить это может,

 

Но не того, кто плывёт на другой берег.

 

 

Это бесстыжее тело – словно расписная шкатулка,

 

Глупца опленить оно может,

 

Но не того, кто плывёт на другой берег.

 

 

Ловец расставляет капканы,

 

Но дичь не попалась в них;

 

Схватив наживку, она убежала,

 

Пусть плачет охотник теперь.

 

 

Сломан капкан,

 

Дичь избежала его;

 

Схватив наживку, она убежала,

 

Оставив ловца горевать.

 

 

…Это страшно, страшно!

 

Волосы стали дыбом!

 

Сарипутта, одарённый многими добродетелями, достиг Ниббаны.

 

 

Непостоянно, поистине, все составное:

 

Его природа – возникать и разрушаться,

 

Появившись, вещи распадаются, —

 

Привести их к покою есть высшее счастье.

 

 

Тот, кто видит пять кхандх как чужое, «не-моё»,

 

Тот проникает в глубину вещей,

 

Как волосок пронзает стрелу.

 

 

Тот, кто видит конструкции как чужое, «не-моё»,

 

Тот проникает в глубину вещей,

 

Как волосок пронзает стрелу.

 

 

Словно пронзённый мечом,

 

С головой, горящей в огне,

 

Бхиккху пусть оставит страсти,

 

Отринув всё мирское.

 

 

Словно пронзённый мечом,

 

С головой, горящей в огне.

 

Бхиккху пусть оставит желание родиться в любом из миров.

 

 

Окрылённый Бхагавана талантами,

 

Нося своё последнее тело,

 

Я одним мизинцем заставил содрогнуться дворец матери Мигары.

 

 

Не даётся Ниббана – освобождение от цепляний,

 

Ленивым, с усилием малым.

 

Этот молодой отшельник, лучший из людей,

 

Разбил войско Мары,

 

Носит своё последнее тело.

 

 

Грохочут молнии в расщелинах Вебхары и Пандавы,

 

Но нипочём они сыну Бхагавана,

 

Он созерцает в несравненной джхане.

 

 

Безмятежный, мирный, пребывающий в уединении,

 

Наследник линии будд,

 

Он почитаем даже Брахмой.

 

 

Безмятежный, мирный, пребывающий в уединении,

 

Наследник линии будд,

 

Брахман, воздай почести Кассапе!

 

 

Пусть кто-то родится хоть сто раз в касте брахманов,

 

Запомнит все Веды, —

 

Почитание его не стоит и малой части почитания достигшего

 

Восьми великих освобождений.

 

Он шествует с подаянья.

 

 

Не обижай этого бхиккху, о брахман!

 

Не разрушай неверием себя!

 

Сложи смиренно руки в анджали,

 

Не позволяй духу злому расколоть голову твою.

 

 

Не зная опасностей сансары,

 

Себя ввергаешь на тернистый путь;

 

Не видя Дхаммы – ты во тьму себя бросаешь.

 

 

Как утопающий в навозе червь,

 

Он одурманен сконструированным;

 

Захвачен славой и богатством,

 

Поттхила шествует пустым.

 

 

Взгляни, Сарипутта идёт!

 

Увидеть его – добрый знак,

 

Он с обеих сторон свободен,

 

Всегда внутренне умиротворён.

 

 

Он вынул копьё из груди,

 

Все загрязнения очистил,

 

Разрушил смерть,

 

Обрёл три знанья,

 

Достойный подношений,

 

Поле непревзойдённое заслуг для мира.

 

 

И тысячи могучих божеств,

 

Брахмы министры,

 

Сложили руки в анджали,

 

Приветствуя Моггаллану.

 

 

Поклон тебе, о лучший из людей,

 

Поклон тебе, о сокрушивший омраченья!

 

Достоин ты всеобщего благоговения.

 

 

Хвалимый и богами, и людьми,

 

Он смерть преодолел,

 

Как цветок лотоса в воде –

 

Болотом санкхар не затронутый.

 

 

Он за час умом своим познать способен тысячи миров,

 

И даже Брахмы обитель видит он,

 

Великий в сверх-способностях,

 

Скитания существ в сансаре и богов он зрит.

 

 

Сарипутта, достигший Того брега,

 

Безупречен он в добродетели, успокоенности и мудрости.

 

 

В момент любой я могу сотворить миллионы форм,

 

Я – превращений мастер, освоивший все иддхи.

 

Член клана Моггалланы, в Учении стоящий твёрдо,

 

Непревзойдённый в мудрости и созерцании,

 

Сорвавший цепи, словно слон, что разорвал лиану.

 

 

Я следовал учителя советам,

 

Исполнено ученье Татхагаты:

 

Бремя сброшено и возрождения нет больше для меня.

 

Достиг я благостной свободы от цепляний,

 

Не зря покинул ради монашества я дом родной.

 

 

…В каком аду страдает Дусси,

 

Кто по неразумию напал на ученика Видхура и брахмана Какусандху?

 

 

О, это страшный ад,

 

С сотнями горящих шипов,

 

Прикосновенье каждого из которых причиняет боль.

 

 

Не понаслышке знаю я о страшных тех местах,

 

Нападая на меня, о Канха, кличешь много бед ты на себя.

 

 

Дворцы небесные, стоящие в течение веков,

 

Мерцающие на поверхности озера,

 

Блестящие, лазурные,

 

С танцующими нимфами.

 

 

О Тёмный, коль ты попыток не оставишь сына Будды оскорбить,

 

На себя накличешь много бед ты.

 

 

Он способен одним пальцем потрясти дворец Мигары,

 

Потрясти дворец Веджанты,

 

Заставив дэвов трепетать.

 

…Нападая на такого бхиккху, о Злой, себе ты кличешь беды.

 

 

Он Сакку вопросилё о свободе от цепляний,

 

И тот ответил истинно, добавив:

 

«Нападая на такого бхиккху, о Злой, себе ты кличешь беды».

 

 

Он озадачил Брахму в хоромах Судхаммы,

 

Спросив его: «Почтенный! Ты всё так же веришь,

 

Что бессмертен?

 

Иль видишь, что и сиянье мира Брахмы затухает?»

 

 

Ему ответил Брахма, что воззренье это он оставил,

 

И вечным себя больше не считает.

 

…Нападая на такого бхиккху, о Злой, себе ты кличешь беды.

 

 

Тот, кто достиг могучей горы Неры и великого леса,

 

… Нападая на такого бхиккху, о Злой, себе ты кличешь беды.

 

 

Огонь не думает: «Сожгу-ка этого глупца!»,

 

Но тот, попав в костёр, сожжётся всё равно.

 

Так точно ты, о Мара, обижая бхиккху, лишь хочешь в пламени сгореть.

 

 

Ты многим для себя рискуешь,

 

Хоть думаешь, что зло минёт тебя.

 

Оставь в покое Будду и его сынов!

 

 

Услышав речи эти все,

 

Злой дух поник и испарился в темноте.

 

 

 

ВЕЛИКИЙ РАЗДЕЛ

 

 

1219-1291. Vaṅgīsa

 

 

Ушедший из родного дома в скитания,

 

Одолеваем был я думами злосчастными.

 

 

Пусть даже армия воинов и лучников с орудием

 

Меня со всех сторон окружат,

 

Я не сбегу.

 

 

И даже если тысячи женщин сюда придут –

 

Не задрожу.

 

Так крепко установлен в Дхамме ум мой.

 

 

Услышав от Потомка солнца о пути,

 

Что увлекает от страданий прочь – в Ниббану,

 

Возликовал я.

 

 

И если ты, Недобрый, вдруг пожалуешь ко мне,

 

Я отплачу тебе твоею же монетою:

 

Ты неспособен будешь путь мой отследить.

 

 

Отринув полностью что мило и немило,

 

Забыв про устремления мирские,

 

Он не влечётся ни к чему на свете,

 

Все путы сбросил он.

 

 

Какую форму существо ни приняло на земле иль небе,

 

Она изменчива и к разрушению стремится,

 

Об этом мудрый размышляет.

 

 

Захваченность людей порабощает,

 

Они ведомы тем, что видится, что мыслится, что прикасается;

 

Того зову я Муни, кто все желанья вырвал,

 

Кто в мире ни к чему не прилипает.

 

 

Простолюдины в силках шестидесяти ложных взглядов пребывают,

 

Их разум чистой Дхаммы не постигает;

 

Но бхиккху ни к одному из воззрений не склоняется,

 

Не говоря уже о том, что дурно.

 

 

Умиротворённый, вдумчивый, лишённый зависти и лжи,

 

Обрёл он состояние покоя, Ниббану;

 

Он дожидается своего часа.

 

 

Отвергни самомнение, Готама!

 

Отвергни путь, к нему ведущий!

 

Самомнением опьянённый, долго ты скитался.

 

 

Осквернённые, запятнанные тщеславием,

 

Люди падают в низшие миры;

 

Из-за него они сгорают там, скорбят.

 

 

Но не скорбит никогда бхиккху,

 

Следующий славною дорогою;

 

Он обретает славу и счастье,

 

Зовут ему провидцем Дхаммы.

 

 

Так оставь всю жёсткость,

 

Энергией наполнись,

 

Чистый, ты отринь все омрачения;

 

От самомненья откажись,

 

Стань мирным ты и так к концу приди.

 

 

Сгораю я в огне страстей, мой ум пылает!

 

Из сострадания, Готама, укажи мне путь к Ниббане!

 

 

Пылает ум твой из-за восприятия неправильного:

 

Ты приятному внимания не уделяй,

 

Себя страстями ты не разжигай.

 

 

Ты на конструкции взирай как не чужое, тягостное, не своё,

 

Погаси все желания, к Ниббане взор свой устремляй.

 

 

Узри непривлекательность,

 

Развивай ум собранный, воедино слитый;

 

С памятованием к телу наступит разочарование в мирском.

 

 

Взращивай созерцание беспредметности,

 

Отринь самомнение,

 

И так прибудешь ты к покою.

 

 

Пусть произносит он слова,

 

Что не вредят другим,

 

Речь, не приносящая вреда, поистине является благой.

 

 

Пусть произносит он приятные слова,

 

Которые приносят радость;

 

Приятны те слова, что не содержат яда.

 

 

Бессмертные слова есть истина, —

 

Вечна эта Дхамма,

 

Что установлена в правдивом.

 

 

Те слова, что Татхагата произнёс,

 

Ведут к Ниббане, к прекращению страданий,

 

Поистине это высшие слова.

 

 

Его прозренье глубоко, он мудр, он знает путь,

 

Сарипутта, мудростью великой обладая, Дхамме монахов обучал.

 

 

Он наставляет кратко или длинно,

 

И глас его – как воркованье птицы,

 

Он сподвигает к озарению других.

 

 

И, слыша голос его сладкий,

 

Что так ласкает слух,

 

Все бхиккху радуются,

 

И их сердца сияют.

 

 

В пятнадцатый лунный день собрались они здесь,

 

Полтысячи аскетов,

 

Для очищения обетов;

 

Они свободны от всех уз,

 

Отрезали оковы, что влекли бы к новым существованиям в любом из миров.

 

 

Как король, вращающий колесо,

 

Путешествует со своими подданными по окружённой морем земле,

 

Так и сыны с тремя знаньями,

 

Оставившие смерть позади,

 

Явились к непревзойдённому наставнику, битвы победителю.

 

 

Все они – дети Будды,

 

Средь них нет пасынков;

 

Кланяюсь я Потомку солнца, вынувшего стрелу желанья.

 

 

Тысяча бхиккху приблизилась к Сугате,

 

Учил он их незапылённой Дхамме,

 

Ниббане, свободной от всех страхов.

 

 

Бхагаван, сияющий, так почитается монахами.

 

Вас называют «слон»,

 

Вы – как наполненное грозою облако,

 

Готовое излиться на своих учеников.

 

 

Из желания увидеть Будду

 

Он, Вангиса, оставил своё кути,

 

Поклонился ему, Сизифу великому.

 

 

Преодолевший Мары окольные пути,

 

От зла всего очистив сердце,

 

Взгляни на него, свободного от оков,

 

Ничем не связанного,

 

Вразумляющего своею Дхаммою.

 

 

Он призывал то наводненье одолеть,

 

К бессмертному путь указал, —

 

Кто его зрит, тот не колеблется уже.

 

 

Как света луч,

 

Он превзошёл все точки зрения,

 

Когда он в истину прозрел,

 

Он наставлял ею первых пять учеников.

 

 

Услышав Дхаммы славные слова,

 

Как можно продолжать беспечным быть?

 

Так пусть же в Бхагаване Дхаммы он будет рьяным

 

И почтительным всегда.

 

 

Тхера Конданнья был разбужен после Будды,

 

Он полон рьяности,

 

Он в счастье и уединении пребывает.

 

 

Всё, что усердный в обучении должен обрести был,

 

Он обрёл, он направлял себя сам.

 

 

С великой силою, со знанием тройным,

 

Он может проникать в умы других;

 

Наследник Бхагавана, поклонился он ему.

 

 

Муни, преодолевший все страдания,

 

Пребывал на скале вершины,

 

Когда его ученики, сразившие смерть,

 

Со знанием тройным, к нему явились.

 

 

Средь них был Моггаллана,

 

Чьи сверхъестественные силы столь велики,

 

Что он мог знать умы освобождённые других.

 

 

Так они приблизились к Готаме,

 

Оставившему юдоль скорби,

 

Наделённому всеми благими качествами.

 

 

Когда уплывают облака,

 

Ночное светило сияет в небесах, как солнце,

 

Так и Ангираса, достославный Муни,

 

Его слава летит по миру.

 

 

Очарованные поэзией, бродили мы из деревни в деревню,

 

Пока не встретили Татхагату,

 

Вышедшего за пределы всех дхамм.

 

 

Муни, превзошедший страдание,

 

Учил нас Дхамму,

 

Веру в нас зародил.

 

 

Услышав Дхаммы славные слова:

 

О совокупностях, о сферах и об элементах,

 

Я дом оставил, я ушёл в скитанья.

 

 

Поистине во благо многих мужчин и женщин,

 

Кто следует Доктрине,

 

Рождаются Татхагаты.

 

 

Поистине во благо бхиккху и бхиккхуни,

 

Кто зрит вечный закон,

 

Рождаются Татхагаты.

 

 

Зрящий ясно, Пробуждённый, Потомок солнца,

 

Из сострадания поведал четыре истины арийских:

 

О тяготе, её причине, её преодоленьи и о пути к избавленью.

 

 

Услышав их, я знанием прямым те истины постиг,

 

Исполнил назначение своё,

 

Исполнил я ученье Бхагавана.

 

 

И это стало благословеньем для меня –

 

Я был в поле Будды,

 

Средь лучших всех вещей сумел обрести лучшее.

 

 

Я овладел сверхземными силами,

 

Всеслышащим я стал,

 

Трёх знаний я достиг и умы других существ я постигаю.

 

 

Я вопросил учителя,

 

Непревзойдённого в мудрости,

 

Умер ли монах из Аггалавы,

 

Что был прославлен и достиг Прохлады.

 

 

Нигродхакаппой звали его, о Бхагаван,

 

Он был усерден, твёрдо в Учении стоял,

 

И вас так сильно почитал.

 

 

О Сакка, о всевидящий,

 

Мы знать хотим о том ученики,

 

Готовы наши уши слышать,

 

Ведь вы всё видите,

 

Развейте наши вы сомнения.

 

 

 

Каких бы уз, путей неведения,

 

Вещей непознанных и колебаний,

 

Их нет для Татхагаты,

 

Чей глаз самый зоркий средь людей.

 

 

Когда бы не он, не разрушитель омрачений,

 

Кто, словно ветер, разгоняет тучи,

 

Тогда не воссиял бы свет в сим мире,

 

И даже славные люди сиять бы не смогли.

 

 

О витязь, о светоч, о Муни,

 

Ты – лишь один,

 

Ты знаешь, ты видишь,

 

Просвети нас о Каппы судьбе.

 

 

Твой голос так сладок, так мягок,

 

Мы рады услышать его.

 

 

Ты смог побороть и рожденье, и смерть,

 

Ты сдержан и чист, так поведай нам Дхамму!

 

Обычные люди желанья свои исполнить не в силах,

 

Твои ж устремления сбываются всегда.

 

 

Закон твоё слово, мы примем его,

 

Для нас нет превыше авторитета;

 

Мы руки в анджали почтенно сложили,

 

Прошу – не томи нас.

 

 

Ты знаешь Закон от начала и до конца,

 

Ты непревзойдён в усердии.

 

Как измученный зноем путник ищет воды,

 

Так ждём мы твоей речи.

 

 

Ведь не напрасно Каппаяна жизнь беспорочную прожил?

 

Достиг ли он Ниббаны иль осталось в нём что-то?

 

Поведай нам, как был освобождён он!

 

 

Отрезал он тягу и к уму, и к форме, — так отвечал Бхагаван.

 

Ту жажду, что долго хранилася в этом потоке.

 

Он превозмог рожденье и смерть, —

 

Так говорил Он, высший из пяти.

 

 

Услышав ответ твой, о Провидец, я верю,

 

Не зря я задал вопрос, брахман не вогнал в заблужденье меня.

 

 

Он, ученик твой, не разводил дело со словом,

 

Он сеть князя Мары порвал.

 

Узрел он корень цеплянья,

 

Великий водоворот сумел пересечь.

 

 

Склоняюсь пред стопами твоими, о бог из богов,

 

Склоняюсь пред сыном твоим, лучшим из двуногих,

 

Герою, рождённому в следах твоих,

 

Отроку Наги.

 

 

[1] Имеются в виду существа т.н. дэва-локи (божественных миров) – одних из высших, но всё же сансарных миров, подверженных общим законам непостоянства.

[2] Татхагата – один из многочисленных эпитетов Будды. Дословно означает «Так Ушедший» или «Так Пришедщий».

[3] Памятование о теле (kāyānupassanaṃ) – одно из четырёх памятований, подробно описанных в Сатипаттхана сутте, наряду с памятованием об уме, феноменах ума и о чувствах.

[4] Мара – синоним смерти, в качестве аллегории – царь зла; владыка, отвечающий за мир сансары.

[5] Ниббана (санскр. «Нирвана») – главная цель в практике Дхаммы, прекращение обусловленного процесса рождения и смертей в потоке сансары, угасание огня неведения, жажды и злости.

[6] Сконструированное (сансара) является антиподом несконструированного (Ниббаны).

[7] Джханой называется состояние глубокой медитации, достигаемое в результате отстранения от всех омрачений ума. В джхане ум человека становится полностью чистым и подходит для развития мудрости и достижения Ниббаны.

[8] «Пять», которые нужно отринуть – это пять омрачений (pañca nīvaraṇāni): лень и апатия (thina—midha), злоба (vyapada), чувственные желания (kama—chanda), сомнения (vicikicha), беспокойство и неугомонность (udhacha—kukucha). «Пять», которые нужно построить (pañсindriyāni): вера (saddha), усилие или энергия (viriya), памятование или осознанность (sati), созерцание или сосредоточение (samadhi) и мудрость (panna).

[9] Имеется в виду практика медитации, когда внимание фокусируется не на теле в целом, а на его отдельных элементах, например, элементе земли или твёрдости. Такая настроенность ума позволяет избавиться от влечения к своему телу и к телам других людей.

[10] Три знания (tevijjha) – это сверхъестественные способности, имеющиеся у арахантов: это знание о своих прошлых жизнях и жизнях других людей, знание разрушения оков. В брахманизме термин относился к знанию трёх вед.

[11] См. Карания метта-сутта (Сутта-Нипата 1.8): «Как мать готова рисковать своей жизнью, защищая своего единственного сына; так и по отношению ко всем существам следует развивать безграничное дружелюбие».

[12] Брег здесь – один из синонимов Ниббаны.

[13] Вебхара и Пандава это названия гор в Раджагахе, месте, о котором Будда говорил в Махапариниббана сутте (ДН.16): «Какое прекрасное место Раджагаха, прекрасны все эти места!»

[14] Речь идёт о смерти и о Маре, как о «держащем копьё».

[15] Хижина здесь это обретение нового тела в новом существовании. В Дхмп. Будда говорит о том, что долго искал строителя хижины, и, не находя его, был вынужден скитаться по сансаре, возрождаясь вновь и вновь. Когда же строитель (жажда) был найден и «разоблачён», он больше не смог построить нового дома.

[16]Широко известна история о том, как царевич Готама, избалованный роскошной, безмятежной жизнью, встретился с суровой реальностью, увидев сначала старика, затем больного, и, наконец, мертвеца, поняв, что и он сам в будущем не избежит подобной участи. Интересно, что, несмотря на известность этих эпизодов, в Типитаке они описаны как происходящие либо с другим человеком (как в этом стихотворении), либо с буддами прошлого, но не с самим Готамой.

[17] Комментарий утверждает, что Кассапа был воспитан матерью (отец умер, когда сын был ещё маленький) и, встретив Будду и услышав от него наставление, быстро стал сотапанной. После этого он попросил у мамы позволения уйти в монашество (согласно правилам, разрешение родителей на постриг является обязательным условием), и она ответила ему словами, приведёнными в данном стихотворении. Надо сказать, что это скорее исключение, потому что чаще всего родители были очень несчастны решению сыновей отринуть мирскую жизнь.

[18] В Махапариниббана сутте (ДН.16) Будда говорит о том, что не оставил ничего скрытого в ладонях, то есть дал своим ученикам все необходимые для избавления от страданий поучения.

[19] В индуизме Патала – один из семи низших миров.

[20] Речь о пяти совокупностях цепяния (pañćupādāna khandha): совокупности сознания, восприятия, чувства, намерения и материальной формы. В первой Благородной Истине пять совокупностей цепляния названы бременем или страданием (dukkha). Их причинно-зависимое возникновение обусловлено жаждой, неведением и каммой, а исчезновение совокупностей происходит с культивирования Благородного восьмеричного пути, состоящего из развития добродетели, сосредоточения и мудрости.

[21] Речь идёт о неправильном внимании (ayoniso-manasikaro, буквально – «внимание, не направленное в лоно»), которое обращается к приятным чертам объекта, разжигающим чувственное влечение и не позволяя достичь ни сосредоточения, ни мудрости. Таким образом, человек не может достичь уничтожения оков.

[22] Санкхара – одно из ключевых буддийских понятий, имеет несколько значений. В контексте взаимообусловленного возникновения является вторым звеном двенадцатизвенной цепи (avijjā paccayā sankhārā: «неведение рождает санкхары»), обозначающим волю, действия, которые могут быть благими и неблагими и обуславливают следующее рождение существа в том или ином мире. В контексте пяти совокупностей санкхара является процессом конструирования, связанным также с волевыми импульсами. И, наконец, в самом широком смысле санкхара есть просто обозначение всего составного и обусловленного, то есть характеризует сансару как таковую. Единственной необусловленной дхаммой является Ниббана, имеющая характеристику asankhata, то есть несконструированного.

[23] Охрана дверей чувств (глаза, носа, уха, языка, тела и ума) является неотъемлемым элементом Благородного пути, без которого невозможно достижение самадхи и установление памятования (сати). Практически это осуществляется так, что бхиккху избегает вовлекаться в большое количество контактов и ограничивает их, например, не озираясь по сторонам, соблюдая умеренность в принятии пищи, отказываясь от посещения неподходящих мест и т.д.

[24] Буддийская монашеская община существует на пожертвования добродетельных мирян, которые обеспечивают бхиккху питанием, местом для проживания, медикаментами и одеждой. Бхиккху, который пользуется всем этим, но сам не предпринимает должных усилий по достижению Пробуждения, является тем, кто живёт в долг.

[25] Одежда бхиккху. Виная (правила монашеской дисциплины) предписывают бхиккху шить себе одеяние из кусков выброшенной ткани и красить её в цвет охры. Сейчас чивары часто делают на заводах, при этом соблюдая правила так, чтобы они выглядели сшитыми из обносков.

[26] Из рода Сакьев происходил Будда и его многочисленные родственники, многие из которых также оставили дом ради отшельнической жизни. В метафорическом смысле любой из пробуждённых бхиккху мог называть себя сыном Будды.

[27] Ещё один синоним Будды.

[28] Семь ступеней к Ниббане это семь факторов Пробуждения (satta bojjhaṅgā): памятование или осознанность, исследование дхамм, усердие или энергия, радость, успокоение, созерцание или сосредоточение и равностность или бесстрастие. При этом первые три фактора являются причиной появления остальных четырёх.

[29] См. Пхенапиндупама сутту (СН.12.95): «Подобно тому, монахи, как эта река Ганга принесла бы большой комок пены, и наделенный зрением человек стал бы рассматривать его, размышлять над ним, основательно его исследовать. Для него, рассматривающего, размышляющего, основательно исследующего, он предстал бы пустым, порожним, лишённым сущности. Ведь какая, монахи, может быть в комке пены сущность? Точно так же, монахи, какое бы то ни было тело, – в прошлом, будущем или настоящем, собственное или постороннее, грубое или тонкое, низкое или возвышенное, далекое или близкое, – монах рассматривает его, размышляет над ним, основательно его исследует. Для него, рассматривающего, размышляющего, основательно исследующего, оно предстает пустым,  порожним, лишённым сущности. Ведь какая, монахи, может быть в теле сущность?..»

[30] Эти же строки встречаются в Дхмп.153-156.

[31] Комментарий на этот необычный стих рассказывает историю, что прежде чем встретиться с Буддой Готамой Каппатакура в течение долгих жизней накапливал заслуги (добродетели), но, тем не менее, его путь к Ниббане в последнем рождении выдался непростым. Он родился в Саватти, в очень бедной семье, и до своего совершеннолетия носил рваную, жалкую одежду и бродил повсюду в поисках варёного риса (другой еды он не знал). В один день он встретил одного тхеру, проникся его харизмой и решил присоединиться к Сангхе (общине), выбросив свои тряпки. Тем не менее, после этого он ещё семь раз расстригался и возвращался обратно. Однажды Будда, постигнув своим разумом разум Каппатакуры, сказал ему, что тот привязан к своим грязным одеяниям в то время как ему предлагают чудесный нектар Дхаммы. Отчитав монаха, Будда привёл его «в чувство» и в итоге он стал арахантом.

[32] Описание стандартных духовных практик брахманизма, часть из которых (истязание плоти) испробовал на себе и сам бодхисаттва Готама перед своим Пробуждением.

[33] Здесь перечисляются виды существований во всех мирах сансары. Миры форм и миры без форм (rupa—loka и arupa—loka) являются местом пребывания существ, которые в прошлом воплощении практиковали джханы. Существа без восприятия (asañña-satta) – особый, необычный способ жизни, при котором присутствует тонкоматериальная форма, но отсутствует сознание.

[34] См. первый стих Дхмп.: «Все дхаммы созданы умом, ум – их повелитель, из ума они сотворены».

[35] Рахула был единственным сыном Будды. В возрасте семи лет он стал монахом и достиг араханства.

[36] Мать Ваддхи стала монахиней, когда он был маленьким, отправив его к родственникам. Когда он подрос, она сумела сподвигнуть сына на становление бхиккху. Сначала он слишком увлёкся теоретическим изучением Дхаммы, но по мудрому совету матери (она была уже арахантом в то время) стал медитировать и вскоре освободился от всех влечений.

Судя по упоминанию в стихотворении сестры, она тоже была членом Сангхи.

[37] Известный и до сих пор популярный в брахманизме ритуал очищения через омовение в священных водах. Его критика не раз встречается в Палийском каноне. Так, в одной из сутт Будда насмешливо отмечает, что если бы купание в реках приносило Освобождение, то все рыбы и лягушки давно были бы просветлёнными.

[38] Сорадование (mudita) – одна из четырёх медитаций, называемых обителями Брахмы (Brahma—vihara), наряду с дружелюбием (metta), состраданием (karuna), равностностью (upekkha).

[39] Сложно переоценить роль духовного наставника в буддийской традиции: согласно правилам Винаи, любой монах должен прожить минимум пять лет под руководством своего учителя. В Тхаг., как и в других канонических текстах, много говорится о необходимости пребывания рядом с благим другом (kaliyana-mitta), что позволяет развивать лучшие качества.

[40] Урувела Кассапа был одним из главных учеников Будды, который до этого слыл могущественным йогином, способным управлять элементом огня. По причине сверхъестественных способностей у него развилось самомнение, поэтому он сначала отказался признавать Будду «выше себя». Последнему пришлось продемонстрировать намного более замысловатые чудеса. Махавагга.12 (перевод с сайта dhamma.ru):«Тогда отшельник Урувела Кассапа подумал так: «Великий Подвижник обладает столь большой силой, столь большим могуществом, что даже и воде не даст себя унести. И все же, он не такой достойный, как я».

Atha kho uruvelakassapassa jaṭilassa etadahosi – ‘‘mahiddhiko kho mahāsamaṇo mahānubhāvo, yatra hi nāma udakampi na pavāhissati, na tveva ca kho arahā yathā aha’’nti.

И вот Благословенный подумал так: «Долго ведь еще этот невежественный человек будет рассуждать подобным образом: ‘Великий Подвижник обладает столь большой силой, столь большим могуществом, и все же, он не такой достойный, как я.’ Что если мне подтолкнуть этого отшельника?». И вот Благословенный так сказал отшельнику Урувеле Кассапе:– Ведь ты Кассапа, и не тот, кто называется достойным, и не находишься на пути к достоинству. Нет у тебя той дороги, следуя по которой ты стал бы достойным или находился бы на пути к достоинству».

 

[41] Четыре брахма-вихары.

[42] Комментарий говорит, что Кулла был от природы очень склонен к страсти, поэтому Будда наставлял его медитировать на непривлекательность тела (asubha) и посещать кладбища (в то время в Индии трупы зачастую просто выбрасывались и можно было воочию наблюдать процесс разложения трупов). Тем не менее, даже вид гниющей плоти женщины вызвал в монахе сладострастие, и Будде пришлось вновь увещевать его познать истину. Наконец, Кулла смог достичь джханы и обрести прямое видение непривлекательности и опасности вовлечения в чувственность, достигнув Ниббаны.

[43] Данные строки также есть в Дхмп.

[44] См. ДН.16, в которой Будда даёт последние (перед кончиной) наставления Общине: «Поэтому, Ананда, будьте сами себе опорой, сами себе прибежищем, не ища другого прибежища; опираясь на Дхамму, прибегая к Дхамме, как к прибежищу, не ища другого прибежища».

[45] Водоворот – один из синонимов сансары (vaṭṭaṃ vattatī-ti saṃsāravaṭṭaṃ vattati); вращение цикла рождений и смертей.

[46] Про араханта говорят как о преодолевшем камму, то есть вышедшем за её пределы. Несмотря на то, что в течение его жизни прошлые поступки ещё могут оказывать на араханта какое-то влияние, камма не в силах уже «забросить» его в новое существование, в отличие от всех остальных существ.

[47] Джента был богатым и красивым брахманом, привыкшем к тому, что все обращаются с ним крайне почтительно. Сам же он вёл себя высокомерно, будучи опьянённым своим высоким положением и талантами. Когда он впервые увидел Будду, то решил, что поприветствует его лишь в том случае, если тот сделает это первым. Будда этого не сделал, и Джента уже собрался уходить, когда Благословенный окликнул его упрёком, что настоящий брахман не ведёт себя таким образом и должен выражать уважение аскетам и отшельникам, которые уничтожили все загрязнения своего ума. Пристыжённый, Джента «раскаялся» и принял решение оставить мирскую жизнь.

[48] В МН.21 Будда говорит: «О бхиккху, даже если бы разбойники безжалостно отрезали бы вам одну часть тела за другой  пилой, тот из вас, кто разозлился бы на них, стал бы тем, кто не исполняет учения. Тренируйте себя так: «На нас это не будет оказывать влияния, мы не будем говорить плохих слов. Мы будем пребывать сострадательными к ним, желать им благополучия, с доброжелательным умом, без ненависти. Мы будем пребывать, распространяя к ним ум, наделённый доброжелательностью, и, начиная с них, мы будем пребывать, наполняя и охватывая весь мир умом, насыщенным доброжелательностью – обильным, обширным, безмерным, не имеющим враждебности и недоброжелательности». Вот как вы должны тренироваться, о бхиккху».

 

[49] В СН.12.63 Будда, рассказывая монахам о необходимости сдержанного отношения к пище, приводит красочный пример: умирающим от голода в пустыне родителям пришлось бы, чтобы спастись от гибели, съесть плоть своего единственного сына. Естественно, такая еда не принесла бы им никакого удовольствия, но служила бы лишь средством для спасения жизни. Подобным образом бхиккху должны относиться к своему пропитанию – принимать пищу только для поддержания тела, но не для увеселения.

[50] Комментарий утверждает, что родители Бхадды в течение долгих лет не могли иметь детей и однажды, встретив Будду и проникнувшись верой в него, дали клятву, что в случае рождении сына отдадут его в возрасте семи лет в Сангху. Так и произошло, и юный бхиккху вскоре стал арахантом.

Интересно, что в Винае существует запрет на полное посвящение для детей, поэтому эта история (и другие подобные случаи из Тхерагатхи), очевидно, произошла еще до введения данного правила.

[51] Виная содержит запрет на земледельческие работы для монахов.

[52] Перечисляются будды прошлого (в Каноне о них сказано очень мало). Согласно тхеравадинской традиции, в мире может быть только один Будда и появляются они, с одной стороны, чрезвычайно редко, но, с другой, навсегда линия будд не прерывается, и каждый из них открывает одну и ту же Дхамму, когда она уже становится неизвестной. Спустя какое-то время Учение забывается и возникает новый Будда. Следующим после Готамы станет Будда Меттейя (это произойдёт через много-много лет).

[53] Он был одним из двенадцати великих тхер, который достиг Пробуждения после прослушивания лишь одной проповеди Будды. Стих, приведённый в Тхерагатхе, обращён частично к монахам, которые проявляли беспечность и излишне вовлекались в мирские дела, а частично – к королю (где речь идёт об ответственности каждого за свои деяния).

[54] Бхута – нечеловеческое существо, часто враждебное к людям и живущее на кладбищах. Согласно комментарию, все братья и сёстры будущего бхиккху по имени Бхута были убиты демонами, но он в силу своих заслуг выжил (поэтому было решено назвать его таким странным именем) и впоследствии стал монахом. Сам стих адресован его родным, которые пытались вернуть его в богатый дом, суля всевозможные радости.

[55] Разрастание (papañca) – важный для раннего буддизма термин, означающий мысленные конструкции, которыми захвачены обычные люди.

[56] Бхиккху Тисса, главный герой этой гатхи, был рождён уже после ухода Будды, как младший брат знаменитого царя Асоки. Последний, несмотря на свою преданность Дхамме, не хотел, чтобы его брат ушёл в монашество и стал запугивать его (как видно по содержанию стихотворения) возможными опасностями отшельнической жизни.

[57] Каппа также был одним из двенадцати великих тхер, отличающийся способностью учить других. Как только он, по настоянию Будды, стал учить других, тысяча монахов после его наставления достигла Ниббаны.

[58] В джатаке рассказывается эта история о двух братьях, один из которых обладал огромной мудростью и почти сразу после вступления в Сангху стал арахантом. Младший же брат оказался «тугодумом», и, несмотря на все усилия старшего, не мог запомнить и четырёх строк из Дхаммы. Тогда ему было велено вернуться к мирской жизни по причине неспособности вести жизнь бхиккху, но он не хотел этого, но, поняв, что брат полностью разочаровался в нём, сквозь слёзы решил последовать его воле и расстричься. К счастью для него, в решение его судьбы вмешался Будда, который вернул его обратно в монастырь и дал подходящий объект для медитации.

[59] СН.22.11. «Вот, домохозяин, невежественный, заурядный человек, не  знающих благородных, не обученный в их дисциплине и их Дхамме; считает, что: форма – это «я»; или что «я» владеет формой; или что  форма находится внутри «я»; или что «я» находится в форме. Он живёт, будучи охваченным идеями: «Я – это форма, форма принадлежит мне». По мере того как он живёт, будучи охваченным этими идеями, эта его форма претерпевает изменения и перемены. С изменениями и переменой в форме в нём возникает печаль, стенание, боль, горе и отчаяние».

[60] Речь о практике дхутанги, которая является разрешённой Буддой аскезой. В неё входит ношение чивары, сшитой из выброшенных на кладбище или на свалку тканей (отказ от предложенных мирянами одеяний); прошение подаяния без предпочтения конкретному дому; смешивание в чаше всех видов еды; жизнь в лесу и сон под открытым небом (без использования жилищ с крышей); жизнь рядом с местами захоронения; отказ от лежачей позиции. См. подробное описание дхутанги далее в Тхаг. 842-865.

[61] Монашеский свод правил поведения, включающий 227 правил для бхиккху и 311 – для бхиккхуни.                                      Патимоккха классифицирует правила поведения по восьми разделам:

1) параджика – поражение (изгонение из Сангхи);

2) сангхадисеса – требующее собрания Сангхи;

3) анията – неопределенное (т.е. результат зависит от решения Сангхи);

4) ниссагия пачиттия – требующее расплаты и признания;

5) пачиттия – требующее признания;

6) патидесания – требующее признания  в определённой форме;

7) секхия – инструкции;

8) адхикарана саматха – правила рассмотрения спорных вопросов, возникающих в общине.

 

[62] Общество палийских текстов даёт два варианта для слова «Верамба» — название скалы или муссонного ветра.

[63] Комментарий говорит, что эти вопросы были заданы мирянином, который желал прислуживать Санкичче, уже известному как образцовый монах. Мирянину хотелось, чтобы Санкичча жил неподалёку от него, а не в лесу.

[64] Комментарий утверждает, что Сунита (молодой человек из низшей касты, вынужденный зарабатывать на жизнь сбором мусора) встретил Будду не случайно, потому что последний, обладая божественным оком, увидел его как способного быстро достичь арахантства.

[65] Могущественные божества, которые, однако, согласно буддийским воззрениям, не являются вечными и тоже подвержены изменению и разрушению.

[66] Мысль о том, что брахман – это человек благородного нрава, а не сословия, высказывается в Палийском Каноне неоднократно. Будда не принимал кастовую систему (до сих пор очень сильную в Индии), подчёркивая, что в его общине люди всех сословий становятся одной семьёй.

[67] Анга была одним из шестнадцати «великих» древних государств, расположенном на востоке от Магадхи и отделённым от него рекой Чампой. Анга славилась своим богатством и развитой торговлей и была захвачена Магадхой в 6 веке до н.э.

[68] Сона был родом из очень богатой семьи и обладал необычайно нежной, золотистой кожей (его имя переводится как «золотой»). Первое время после принятия монашества ему было трудно привыкнуть к аскетическому быту, однако он решил не обращать внимание на телесный дискомфорт и делал медитацию при ходьбе до тех пор, пока его ступни не стали истекать кровью. Когда и это не принесло успеха, он решил вернуться к домохозяйской жизни и копить заслуги, творя благие дела. Узнав об этом, Будда навестил Сону и призвал его к умеренности, приведя пример с музыкальным инструментом (лютней), который звучит красиво только тогда, когда струны натянуты ни слишком сильно, ни слишком слабо (срединный путь). Эта история содержится в АН.6.55.

[69] В комментарии говорится, что бхиккху Ревату по ошибке арестовали как вора, и этот стих он произнёс перед судьями.

[70] Восемь т.н. мирских дхамм (pathama lokadhamma), вокруг которых, по словам Будды, вращается мир: обретение и утрата, радость и боль, хула и похвала, слава и плохая репутация. См. АН.8.5.

[71] Знаменитые фразы: «Sabbe sankhara anicca, sabbe sankhara dukkha, sabbe dhamma anatta» относятся к т.н. трём характеристикам бытия (tilakhana). При этом характеристика изменчивости и тягостности относится ко всем феноменам сансары, а характеристика безличности затрагивает также и дхамму Ниббаны, которая не является изменчивой и тягостной, но также безлична.

[72] Сугата – эпитет Будды, который можно перевести, как «достигший блага».

[73] Конданнья стал первым после Будды арахантом. Его имя переводится как «понявший», и он упоминается в СН.56.11, в «Сутте запуска колеса Дхаммы» как тот, кому открылось ясное, незапылённое око Дхаммы: «Всё, что имеет природу возникновения – имеет и природу исчезновения».

[74] В данном стихотворении речь идёт о Будде.

[75] В буддизме слон считается почтенным животным. Помимо слона, Будду часто сравнивали с быком.

[76] Адхимутта был пойман разбойниками в то время, когда шёл просить у матери разрешения на полное посвящение (он был  арахантом, но всего лишь саманерой или новичком, только готовящимся стать бхиккху). Бандиты хотели принести его в жертву своему божеству, но поразились его спокойствию и самообладанию и отказались от своего злого плана.

[77] Брахман Парапарийя упомянут в МН.152 «Сутта о развитии чувств» (Indriyabhavana sutta). В сутте ученик Парапарийи пришёл к Будде и рассказал, как учитель обучает его развитию чувств: не слышать звуки, не видеть формы и т.д. Будда в ответ парировал, что если бы это было правдой, то слепые и глухие были бы арахантами, и что развитие чувств заключается в совсем ином – в культивировании памятования и верного отношения. Вероятно, позднее ученик передал самому Парапарийи объяснение Будды, и тот, став бхиккху, медитировал о нём, как описано в данном стихотворении.

[78] Телакани был духовным искателем, который задавал всем брахманам, слывущим знатоками вед, один и тот же вопрос. В итоге ему посчастливилось встретить Будду и после получения всех ответов стать монахом и достичь Ниббаны.

[79] Очевидно, герои индийских легенд.

[80] В Палийском каноне Будда часто сравнивается с целителем, который, зная болезнь человека, прописывает ему определённое лекарство.

[81] Комментарий говорит, что Малункьяпутта, ещё не будучи арахантом, встретился с Буддой, который спросил его, возможно ли почувствовать страсть и любовь к тем формам, вкусам, запахам и т.д., которые ты никогда не видел, не вкушал, не обонял. Тот ответил, что, конечно, это невозможно. Учитель в ответ посоветовал ему в восприятии внешних объектов видеть только восприятие, не увеличивая его и не обращая внимание на их приятные черты, что приведёт к окончанию жажды. Малункьяпутта, проникнувшись этим наставлением, произнёс приведённый здесь стих.

[82] История брахмана Села рассказывается также в Сутта-Нипате 3.7. Он, знаток трёх вед, имел около трёхсот учеников, которых обучал брахманским гимнам. Однажды все они стали свидетелем большого подношения пищи Будде и 1250 бхиккху, которое организовал в городе Акану аскет Кенья. Села, воодушевлённый перспективой увидеть Благословенного, пришёл к нему вместе со своими подопечными и стал произносить хвалебные речи в его адрес, будучи, однако, не полностью уверенным в том, что видит истинно-пробуждённого и желая проверить его реакцию на своё славословие. Во время беседы Будда развеивает его сомнения, тот принимает монашество и со временем достигает арахантства, как и его бывшие ученики.

[83] Будда обладал тридцатью двумя признаками великого человека, среди которых: золотистая кожа; голос, подобный Брахме; туловище, как у льва; очень длинные ресницы; икры ног, как у антилопы и т.д.